Сообщений в теме: 78

[Efrem]

Всё равно лажа.Видеоряд и песня несовместимы в данном случае.По-другому надо было коллажировать нарезки.

[Олег Марковец]

да не вопрос-сдавай _ тебе и карты в руки.

[Игорь Устинов]

ПОЛОВЦОВ Л.В. "Рыцари Тернового венца"

"XV. БОЙ ПОД ЛЕЖАНКОЙ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ.
22 февраля, на рассвете, армия выступила из Егорлыцкой в направлении на с. Лежанку (Средне-Егорлыцкое-тож). Погода разгулялась и, вместо леденящего норд - оста, лицо обвевает теплый южный ветерок. Дорога начинает быстро просыхать. Верна пословица: — осенью — час мокнет и неделю сохнет, а весной — неделю мокнет и день сохнет. На пригорках показалась даже пыль.
Перед станицей, впереди всех, строится офицерский полк. Его командир ген. Марков, возбужден и весел. Запахло, значит, порохом. Пришел рысью ген. Корнилов с своим конвоем из текинцев и трехцветное знамя блеснуло на солнце. Идут с сумками за плечами две сестры Энгельгардт. Удивительно неутомимые девушки. Весь поход совершили они пешком, в мужских сапогах, по колено в грязи и совсем не пользовались повозками, как другие сестры милосердия. С трудом пролезая уличную слякоть, выкатилась на дорогу батарея. Кони все в пене еле отдышались на дороге за селом. Авангард двинулся, а за ним потянулся и обоз.
Прошли верст пятнадцать. Большой привал. Отдохнули, закусили, подкормили коней и снова в путь. Взошли на пригорок.
— «Бум — бах», — на голубом небе закрутилось кольцо от разорвавшейся шрапнели и поплыло все выше и выше. То Лежанка приветствовала непрошенных гостей. Впереди лежала открытая равнина; за ней сверкала река, и на другой стороне ее, на возвышенном берегу, расположилось большое и богатое село. Там ждали армию и были спокойны, владея великолепной позицией для защиты.
Артиллерия противника гремела, а пулеметы заполняли паузы. То была старая знакомая 39-ая пех. дивизия с своей артиллерийской бригадой пополненная местными большевиками.
Густые цепи солдат расположились впереди реки и непрерывным огнем осыпали подходивших добровольцев. Казалось, ничто живое не перейдет эту долину смерти, открытую и ровную, как скатерть. Сердце сжимается за своих. Как можно такие позиции брать прямо в лоб?
Но, добровольцы не рассуждали. Корниловский полк уже спустился и повел наступление. Где же, однако, офицерский полк? Что они молчат? Пригорок закрывает от глаз спуск, куда пошел со своими ген. Марков. Вот, наконец, мелькнула его папаха. Что же это? Парад на Марсовом поле? Стройными, ровными, как по ниточке, линиями выходят офицеры на равнину. Зачем же тут какие-то лошади и что они везут? Ничего не понять. Хватились за бинокли. Глазам не верится. Артиллерия? Идет в атаку? Вместе с пехотными цепями? Вот заезжает орудие. С передков: —Бум — бум — бум, — прямо в упор. На передки и опять вперед и вперед. _
Весь, казалось, огонь противника льется на эти цепи. Клубки дыма от шрапнелей свиваются в облако,— так часто рвутся они, одна за другой. Вот падают — один, другой третий... Залегли, что ли? Не выдержали? Нет, — эти уже не встанут. У офицеров перебежек нет. Молча, без выстрела, равняются цепи. Винтовки за плечами, с полным презрением к врагу, идут марковцы. Не гнутся они под пулями и смотрят прямо в глаза смерти. Дрожь пробегает по спине.
Все ближе и ближе. Наконец, — винтовки на руку, бегом и... пошла работа. Что за каша у солдат? Бросая винтовки, скидывая на бегу шинели, а кто даже и сапоги, — бегут все, сломя голову. Кто через мост; столкнулись, летят через перила; кто прямо в реку, не разбирая глубоко, не глубоко; вязнут, тонут... Но скорей, скорей, лишь бы не видеть этих ужасных глаз, полных гнева и презрения.
Воображение беглеца лихорадочно работает; совесть подсказывает:
—Что, узнал? Давно ли они были в твоих руках? Чуть не вчера рвал ты с них погоны и топтал в грязи; бил, мучил, плевал в лицо.
—А теперь? Теперь твоя очередь? —Вот они, дьяволы.
— Заговоренные.
— Скорей, скорей, а не то смерть от одного ужаса. — И был ужас.
Этот ужас на век запечатлелся на лицах мертвецов; этот ужас не могли скрыть и мирные жители селения. Бледные, с трясущимися руками, они бросались на первый зов своих постояльцев. С перекошенными лицами, они чуть не душили своих плачущих детей, только бы не раздражить этих страшных пришельцев. Да, удар был нанесен жестокий. Не опоздай конница, посланная в обход, — ни один большевик не остался бы в живых.
Во второй приход добровольцев в Лежанку, через два месяца, жители рассказывали, что преследуемые тогда солдаты были в невероятной панике. Верстах в двенадцати от села они побросали все: оружие, обозы, артиллерию; перерезали постромки у запряженных лошадей и ускакали, кто успел. Если бы добровольцы дошли тогда до этого места, добыча была бы колоссальной. Но надо вспомнить, что еще до боя армия сделала в это г день переход около 25 верст; а кавалерия только в этом селе получила, наконец, свежих коней.
Слух об этом тяжелом поражении большевиков разнесся далеко кругом и предшествовал добровольцам на всем ледяном походе. При этом рассказывалось нечто невероятное о стремительности офицерских атак, о беспощадной их жестокости.
Не раз, потом, на Кубани, казачки, ознакомившись ближе с добровольцами и увидав, что это люди, как люди, изумленно спрашивали их:
— Да, вы ли это были в Лежанке? Или другие?
Те ничего, сначала, не понимали. Хозяйки объясняли, что добровольцы, по рассказам, представлялись им не в виде людей, а каких-то чуть не одноглазых, чудовищ, пожирающих живых детей.
Все это было последствием, действительно, ужасного боя; но, в этом бою, однако, не погибали не только ни женщины, ни дети, но не пострадал ни один мирный житель.
Пленных солдат, правда, не было.

XVI. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
Бой под Лежанкой имел большое значение. Он показал армии ее силу, но обнаружил также и некоторые недостатки.
Здесь столкнулись лицом к лицу, грудь в грудь, — два мира — большевистские солдаты и добровольцы — офицеры.
39-ая дивизия была воинскою частью, не так давно вернувшейся с фронта. Правда, дивизия была перестроена на большевистский лад; главную роль играли комиссары и начальство из солдат; но были и офицеры, конечно, уже третьего сорта, из тех, кому все равно, где служить, за что сражаться, лишь бы получать жалованье.
Дивизия недавно имела даже успех под Ростовом, вытеснив из Батайска две-три сотни добровольцев. Это окрылило ее.
— Шапками закидаем это офицерье, — бахвалились солдаты, поджидая добровольцев на превосходной позиции.
Давно ли, несметные силы турок и курдов в панике бежали от них и очищали область за областью перед неодолимым натиском дивизии. А тут каких-то две, три тысячи, да и ког0? — буржуев? Без снарядов, без патронов? — Пусть попробуют, — выдерем зубы. —
Да, перед ними была горсточка буржуев. Но, кто были эти буржуи?
Половина состояла из офицеров, из лучших офицеров армии, так оскорбленных в своем достоинстве этими же солдатами.
То был первый призыв в добровольческой армии. Явились все, кто страдал за попрание русской воинской чести и всем сердцем стремился смыть своей кровью с родины ее позорное пятно. С невероятными трудностями и опасностями пробрались они к ген. Алексееву; днем и ночью работали чтобы создать армию, закончить войну с немцами; — и опять мешают! И кто? свои же; те же самые солдаты, которые в бессмысленной ярости расстреливали их с тыла, когда офицеры фронта, образовав ударные полки, стремительно бросались на немцев.
Нижними чинами в армии были — инженеры, адвокаты, земские и городские деятели, журналисты и, главным образом, учащаяся молодежь — юнкера, студенты, гимназисты и кадеты всех кадетских корпусов, откуда и пошло название добровольцев — «кадеты».
Эти «буржуи» были также первого призыва. Их влекло в армию то же чувство любви к родине, но они пришли не с фронта, а из центра страны.
Они были разорены, оторваны от своих семейств, и многие прошли через руки страшных большевистских «чрезвычаек». У одного разорили до тла и сожгли на глазах любимое родовое гнездо-имение; у другого замучили отца, брата, и всех ограбили до ниточки. Они видели, как православные церкви превращены были в кинематографы.Они знали из большевистских же газет, что их матери, жены и сестры — социализированы, т, е. выданы на полное поругание китайцам и латышам — этим бессмысленным преторианцам «свободнейшей в мире республики». А кто сделал это? Разве не те, или не братья тех, кто стоит сейчас перед ними?
И теперь, когда они готовы были забыть все, во имя долга перед родиной, кто же встал между ними и немцами? Кто защищал от них векового русского врага?
В безумном гневе сжимается в руках винтовка.
— Вперед, вперед — лишь бы добраться до этой солдатни.
Тут не до разведки, тут не до подготовки боя.
— Вперед, вперед, мы им покажем. —
И показали.
Одним из крупных недостатков в организации армии, обнаруженным в этом бою, было отсутствие отличительных знаков на одежде для добровольцев. Штаб в свое время не подумал об этом весьма важном вопросе. По счастью не было печальных случаев взаимного обстрела. Но много солдат ушло безнаказанно только потому, что офицеры пулеметчики перестали обстреливать мост, не зная, где кончаются большевики и где начинаются преследующие их добровольцы. Командующий просто приказал — немедленно надеть на околыши фуражек и на папахи кусок белой материи. Корнилов не любил комиссий и подкомиссий «с соответствующими окладами содержания».

XVII. КУБАНСКИЕ КАЗАКИ. НОВОЛЕУШКОВСКАЯ. БОИ ПОД БЕРЕЗАНСКОЙ И ВЫСЕЛКАМИ. НОВЫЕ ВЕСТИ.
Нагнав страху ставропольским большевикам в Лежанке, армия повернула на юго-запад и вошла в пределы Кубанской области.
Все слухи об остром недовольстве казаков советским режимом и их готовность восстать,—оказались «преждевременными». Большевики действовали весьма осмотрительно и стараясь повсеместно распространить свои учреждения, тем не менее остерегались вводить у казаков коренные реформы. Нигде не оскорбляли они религиозного чувства кубанцев, очень щепетильных в этом отношении.
Казачья молодежь была увлечена советскими учениями, отбилась, как жаловались старики, от рук, бездельничала, не работала, а только шаталась с митинга на митинг, да проклинала буржуев, о которых, однако, не имела никакого понятия. Пожилые казаки были уже обеспокоены слухами, что на Тамани иногородние, при содействии советов, отнимают лучшую землю у станичников и делят ее между собой. Но это беспокойство не переходило границ брюзжания, а рассказам добровольцев о неистовствах большевиков в центре государства — они просто не верили. Борьба советов с казачьим правительством Кубани еще не окончилась, и большевики были осторожны.
Казаки, как и на Дону, думали: — посмотрим, и оставались совершенно нейтральными. Они были приветливы к добровольцам, гостеприимны, многие отказывались даже от денег за продовольствие; но в армию они не вступали, за небольшими исключениями. Что было делать? Возвращаться назад? Но, в Екатеринодар уже дали знать о своем предстоящем походе. Тогда не было еще известно, что большевики посланных перехватили.Решили идти дальше, надеясь на иные настроения в других местах, где, опять по слухам, советы уже распоясались.
Кратчайшую дорогу на Екатеринодар запирала ст. Тихорецкая, железнодорожный узел, с большими мастерскими, — самое крупное гнездо большевизма в этой части области. Там собраны были большие силы с броневыми поездами. Корнилов решил обойти Тихорецкую: тем не менее делали вид, что армия идет туда. Расспрашивали везде про Тихорецкую, разузнавали открыто о дорогах, ведущих на станцию, но, под шумок, разведывали и о способах и путях обхода.
Направившись из ст. Незамаевской по Тихорецкой дороге, армия, ночью, повернула в другую сторону. Сделав огромный переход Корнилов, неожиданно для противника, подошел к владикавказской жел. дороге у станицы Новомушковской верстах в 20 на северо-запад от Тихорецкой и там беспрепятственно перешел железнодорожную линию..."

 

[Игорь Устинов]

ПОЛОВЦОВ Л.В. "Рыцари Тернового венца"

(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)

"XXX. ВОССТАНИЕ НА ДОНУ.
В ст. Успенской армия простояла несколько дней. Отдохнули немного, отмыли в бане дорожную пыль, надели вымытое белье и освободились хоть не на долго от внутреннего врага — вшей, которые одолевали добровольцев, Никакие средства, в роде нафталина, серного цвета и пр. не помогали; не было единственного надежного лекарства — чистоты. Все белье и все верхнее платье были переполнены насекомыми; а в страшной тесноте, на стоянках, если и извел своих, так соседи наградят.
Через день прорвался в Успенскую и молодец Барцевич. Он, в своей отчаянной поездке, не потерял никого из спутников, и привел с собой еще целую сотню донских казаков.
Донцы были живыми свидетелями происходящих в области событий и объяснили все в штабе.
На этот раз вести, дошедшие до добровольцев, оказались верными. Южные станицы области объединились между собой, перестреляли представителей советской власти и их главных приверженцев и поднялись против большевиков. Но, чувствуя недостаток своих сил, они прислали депутацию и просили добровольцев забыть старые казачьи грехи и придти снова на Дон на помощь к восставшим.
Ген. Деникин созвал совет для обсуждения этой желанной просьбы. На совете, конечно, решили немедленно идти на Дон.
Последний удар армия нанесла ставропольским большевикам под Новолокинскими хуторами, а затем 16 апреля вышла из станицы Успенской, взяв направление на север, как бы на сел. Белоглинное. Ночью добровольцы свернули с этой дороги на северо-запад и подошли к же жезнодорожной линии. верст на 8 юго-западнее с. Белоглинного.
Разъезды донесли, что по линии идет какой-то поезд. Армия остановилась в котловине, около линии, и замерла.
Медленно тащился товарный поезд из Тихорецкой на Торговую. С трудом брал он подъем.
— Увидит или не увидит?
Казалось, паровоз, как бы нарочно, замедлял ход и всматривался своими круглыми глазами в темноту. Должно быть ничего не увидел и, спокойно пыхтя, взобрался на гору.
Сейчас же после его прохода обоз бросился через железную дорогу. Уже рассветало. Через час со стороны Белоглинного показался броневой поезд и сразу открыл артиллерийский огонь по переходу. Но два взрыва, справа и слева от перехода, дали ему знать, что он опоздал. Еще и еще поезда и густые цепи пехоты двинулись на обоз. Завязался бой, но обоз рысью мчался по дороге,—и голова его уже втягивалась в с. Горькобалковское. Несколько снарядов разорвалось в обозе и, между прочими, был убит член Кубанской рады и тяжело ранен один из представителей Кубанского правительства. Добровольцы выразили кубанским офицерам свое соболезнование по поводу такой потери.
— Черт бы их взял, — неожиданно услышали добровольцы; — и чего вы таскаете с собой эту дрянь; утопили бы их в первой реке.
Они завели всю смуту на Кубани. Поверьте, раскаетесь и вы, что их спасали. Добровольцы были в полном недоумении. Кто знал тогда, что слова эти были пророческими.
В с. Горько-балковском местные большевики, спросонья, задумали оказать сопротивление, но были уничтожены квартирьерами. Квартирьерам армии, несмотря на их мирные задачи, не раз приходилось исполнять свои обязанности с оружием в руках. За этот, хотя и короткий бой, перед выходом армии из селения, зажжено было большевистское предместье, и долго горело, встревожив всю округу.
В ст. Плоской армия вышла на свою старую дорогу.
19 апреля добровольцы вернулись в знаменитую Лежанку.
Лежанка—большое и богатое село. Маленькая армия удобно расположилась в нем и добровольцы опять мечтали о некотором отдыхе перед переходом на Дон. Но ждать было нельзя. Новости оказались плохие. Большевики заняли из восставших станиц Ольгинскую, Хомутовскую, Кагальницкую, Мечетинскую и угрожали Егорлыцкой. В последней станице жители уже уложились на подводы и собирались выбираться в степи Сальского округа. Ген. Деникин разделил свою армию на три части. Первый отряд направился в с. Гуляй-Борисово, самый центр большевизма на юге Донской области. Второй отряд двинулся на помощь Егорлыцкой. Наконец, третий отряд, из офицерского полка и двух конных сотен, остался в Лежанке, для защиты штаба, обоза и санитарного транспорта. Лишь только первые два отряда отошли от Лежанки, как немедленно обозначилось наступление на село неприятеля с значительными силами. Два дня офицерский полк отбивал атаки большевиков. С утра до вечера обстреливали село снарядами. Становилось тесно. Большевики стягивали все новые и новые силы, пытаясь отрезать Лежанку от сообщения с Егорлыцкой.
Наконец, телефонная линия перестала действовать; очевидно, разъезды неприятеля перервали ее. С наблюдательного пункта видно было движение неприятельских колонн по направлению к Егорлыцкой дороге. Между тем в резерве оставались лишь две роты офицерского полка, т. е. около 200 штыков. Быстрым шагом вышли офицеры из Лежанки, рассыпались в цепи и залегли недалеко от дороги.
Густые неприятельские цепи подошли уже на полторы тысячи шагов к дороге и открыли беглый огонь. Пулеметы трещали, не смолкая, над залегшими добровольцами непрерывно рвалась шрапнель. Офицеры лежали, как мертвые, — ни одного выстрела в ответ. Движение неприятеля замедлилось; цепи его залегли. Лишь какие то всадники, как потом говорили, матросы носились по цепям и стегали солдат плетьми. Большевики поднялись и быстро двинулись вперед. Опять никакого ответа. Неприятель опять залег. Еще и еще раз то же самое; все то же молчание. Наконец, когда красные подошли к офицерам шагов на пятьсот, те встали и молча двинулись вперед.
Где же враг? Только пятки сверкали в воздухе. Все долой. Винтовки, шапки, шинели, пулеметы, сапоги, — вот все, что осталось от нескольких красных батальонов.
Пустили конницу вдогонку и 500 трупов показывали дорогу отступления. В двух офицерских ротах ни одной потери. Так второй раз под Лежанкой полк показал, как дерутся офицеры. Телефонную линию с Егорлыцкой восстановили, но обоз уже без всякого прикрытия, выслали на Дон.
В Великую субботу вечером 21 апреля вышли транспорты из Лежанки. Опять ужасный норд-ост не дает покоя. Страшный холод пронизывает насквозь. Ветер поднимает тучи морозной пыли и засыпает глаза. Негде остановиться, чтобы хотя на минуту, укрыться от стужи. Курить запрещено; можно нарваться на разъезды красных, прямо беда.
Но вот, навстречу несутся отдаленные звуки колокола. Бьют к пасхальной утрене, и обоз втягивается в Егорлыцкую в самую пору.
Успели обмыть с себя грязь, выколотить платье и попали еще к церковной службе.
— Христос воскресе — возгласил батюшка.
— Во истину воскресе — ответили радостно и казаки и добровольцы.
Объятия были искренние. Все старое забыто.
Угощали казаки на славу. Явилась и водочка, и винцо. Столы трещали под окороками, гусями, заливными поросятами, пасхами, куличами и прочей снедью. Забыли про большевиков и разговелись по настоящему. Но, глаза слипались; хозяева разостлали тулупы и попоны на полу, накрыли чистыми простынями и оставили гостей в покое. В первый раз после трех месяцев удалось раздеться и лечь на чистое белье."

[ledganez]

ЛЬВОВ Н.Н. "Свет во тьме"

Обоз растянулся табором в лощине на скате пологого бугра. Холодный, резкий норд-ост, мучивший нас ранним утром в пути, сменился мягким дыханием теплого воздуха. Был ясный весенний день, один из тех дней, когда живительная отрада разливается в ярких лучах солнца, когда все радует криком: и разорванная полосами белая пелена снега, еще более белая среди черных прогалин, и голубая, безоблачная даль неба в солнечном сиянии и блеске, и искры на снегу, и весенний воздух, которым дышишь, и запах полынка и прелой травы, какой-то запах земли на широкой, уже оттаявшей луговине, где остановится обоз.
И, лежа у горящего костра, над которым в дыму висит котелок, готов забыться, и как-то не думается о том, что происходит там, за бугром, где с утра идет бой. В голубом небе вдруг вспыхнет белое облачко и всё расширяющимся и расширяющимся кольцом исчезает в синеве, а там другое, третье, а то сразу как будто из самой глубины неба внезапно появятся и забелеют разом три и медленно поплывут в вышине, и как-то трудно представить себе, что белые дымки в синеве неба - это разрывы снарядов. Выстрелов в лощиине не слышно. Отпряженные лошади стоят у телег, лениво выхватывает то та, то другая солому из воза, дремлет на рыдване возчик, у разведенного костра расположились раненые, слышен говор, где-то лай собачонки. И после усталости утреннего перехода не хочется отрываться от тихой дремоты. Но вот раздается команда. По обозу проезжает всадник. Всех, у кого есть оружие, вызывают в цепь.
С правой стороны, далеко за лощиной показались двигающиеся точки - и разобрать трудно, овцы ли это от стада, рассыпанного по степи, или что-либо другое. Наши люди, выбегая из обоза, стали быстро направляться по спуску оврага. Видно, как они, раскинувшись цепью, продвигаются к ручью. Глядя в бинокль, я как будто различил далеко на той стороне за ручьем медленно продвигающихся всадников. Они то останавливались, то опять приближались. А там сзади показалась еще какая-то конная группа. Но вот один за одним они повернулись и уже быстро стали удаляться и скрылись из виду на горизонте.
Решимости наступать у них, видимо, не хватило. Наши цепи стали возвращаться назад. Вернувшийся с холма, возвышавшегося перед нами, офиqер рассказывал, что оттуда как на ладони видна вся картина боя. Мы тотчас пошли в гору. Рядом с нами в двуколке на маленькой лошадке ехал пожилой полковник. Он, стоя в тележке, правил. И странно было видеть этого сухощавого, с седоватой бородкой полковника в его офиqерской шинели с помятыми погонами в роли возчика, погоняющего вожжами лошадку. Он подвозил пулеметные ленты в цепь. Мой спутник поздоровался с ним. Это был его знакомый.
"Вы вон на тот бугор идите, оттуда все видно", - указал полковник. Мы свернули вправо, а его лошадка в двуколке с медленно ворочающимися большими колесами продвигалась по дороге.
Как только мы поднялись на вершину, тотчас неслышный внизу орудийный грохот своею внезапностью поразил слух. Всего в нескольких стах шагах была полная тишина. А здесь непрерывный грохот, треск и среди ударов пушечных выстрелов резко выделяющийся машинный пулеметный стук.
Широкая отлогая равнина вся залита солнцем. На скатах и внизу вдоль лощины белые снежные полосы. Видна вьющаяся, в извилистых берегах речка, местами выбившаяся изо льда темною лентою, местами покрытая снежным покровом, а на той стороне за речкой огромное селение, серая масса кустов и деревьев и среди них белые домики.
Ясно выступает здание ближней церкви, а там еще купол и колокольня и ряд ветряных мельниц на горизонте. И вся эта долина, залитая солнечным светом под голубым небом, оживлена шумом, грохотом, вспыхивающими клубами дыма, движением людей. Простым глазом видно в кустах по берегу речки какое-то движение, на мосту скопление какой-то кучки, темная полоса окопов ясно выделяется на белом покрове снега.
Влево от нас внизу на открытом месте два орудия. Ясно видны движущиеся около орудий люди. Заглушая общий гул, резко раздается удар то одного, то другого. И снова быстрые движения людей, и один за другим два резких оглушительных выстрела. Подальше видна на пригорке группа, кто-то стоит впереди, за пригорком конные. Нам сказали, что там генерал Корнилов. Двуколка, запряженная маленькой лошадкой, тихо спускалась по дороге и завернула возле телеграфного столба. То тут, то там подымается от земли черный столб пыли, лопаются белым облаком в воздухе снаряды.
"Двинулись". Офиqерский полк. Вон генерал Марков, белая папаха, "молодцы". Раненый возле меня глядел в полевой бинокль. Я старался разглядеть. Из-за возвышенности быстро выдвигалась на широком пространстве темными точками линия наших цепей. Белые дымки учащенно замелькали в той стороне, и усиленно застучал резкий звук пулемета. "Дрогнули, бегут2, - все так же глядя в бинокль, сказал раненый. Он передал его мне. Я увидел, как из окопов выскакивали и бежали по белому снегу, в кустах за речкою замелькали такие же бегущие, а на мосту видно было, как вся скопившаяся кучка вдруг рассеялась, и вслед за тем на мост с другой стороны вбежали наши офицеры.
Лежанка взята. Это была атака Офицерского полка, когда генерал Марков бросился впереди своего полка на мост прямо лобовым ударом под огнем пулеметов из неприятельских окопов, окаймлявших Лежанку. Когда мы вернулись к обозу, там царило то возбужденное, приподнятое настроение, которое всегда сопровождает успех на поле сражения. Всюду радостные голоса, оживление. Люди суетились, собирали котелки, пожитки, усаживались в повозки, запрягались лошади, и одна за одной стали двигаться повозки, выезжая из обоза.
Тронулись и мы, в нашей телеге сначала в гору по большому тракту на вершину холма; обогнув его, стали спускаться по пологому скату.
Когда мы проезжали возле дороги, мы увидели опрокинутую двуколку с разбитым колесом и труп убитой маленькой лошади. Сестра в белой косынке и несколько человек стояли возле, и тут же лежало на земле тело старого полковника с седенькой бородкой, в офицерском пальто, того самого полковника, который встретился нам по дороге в двуколке. Снаряды большевиков рвались большей частью высоко в воздухе, этот же снаряд разорвался над самой поnoзкой, и старый полковник был убит, убита его маленькая лошадь.
Наши офицеры - капитаны, ротмистры, полковники - несли тяжелую службу рядовых. По ночам стояли в заставах и, сделав переход в 30-40 верст, тут же принимались смазывать и прочищать винтовки, чинить свою обувь, исправлять пулеметы. А тот, кто уже не мог идти в строй, как этот старый полковник, в обозе исполняли должности возчиков, санитаров, прислуги.
Мы въехали уже под вечер в селение по деревянному большому мосту через речку. По ту сторону моста лежал распластанный навзничь огромный детина. Голова его казалась не нормально большой на грузном теле. Рана на лбу. Все обезображенное лицо представляло массу, не похожую на человеческое лицо. Это было огромное туловище с раскинутыми руками и ногами, но со странной, нечеловеческой головой. Тут же в том и в другом положении были видны трупы убитых: кто в кожаной куртке, кто в солдатской шинели, с босыми ногами, обернутыми тряпками. В селении еще раздавались отдельные выстрелы то там, то здесь, когда мы подъезжали к ближайшим хатам.
Какой-то человек низенького роста, испуганный, стал отворять перед нами ворота и звал остановиться у него. Он что-то бормотал несвязное, в чем-то уверял нас. Вслед за ним вышла какая-то женщина в платке и тоже запинающимся языком говорила какие-то непонятныe слова. Мы заехали в ворота и вошли в дом. Комната была просторная, опрятно убранная, с занавесками на окнах. Три низкие железные постели стояли вдоль стен, два сундучка. На подоконнике лежал наган и были разбросаны патроны. Здесь у нашего хозяина жили артиллеристы-офицеры. Незадолго до нашего прихода они были захвачены и отведены на суд. Перепуганный хозяин суетился около нас уверяя, что он тут ни при чем. Нам подали самовар, принесли молока, хлеба. Зажгли лампу, Я стал разглядывать наше помещение.
На 6елой стене углем были начертаны рисунки.
Силуэты трех молодых людей и рядом с ними три револьвера. Видимо, это были изображения тех офицеров, которые жили в этой комнате перед нашим приходом. Потом еще несколько женских головок, бойко нарисованных углем. На столе около окна лежало несколько томиков книжек без переплета; среди них Пушкин, так и оставшийся раскрытым на одной из страниц; лежали в беспорядке бумаги и пачка писем. Одно из них, развернутое на столе, привлекло мое внимание. Я невольно взглянул на него. Написано четким женским почерком: "Дорогой мой и ненаглядный..."
И странно было. Мы ворвались в чужую жизнь, держим в руках вещи, которые нам не принадлежат, собираемся спать на постелях, которые только прошлою ночью были заняты какими-то нам неизвестными офицерами. Кто-то из них, видимо, умел хорошо рисовать, кто-то читал пушкинские стихи, у кого-то из них была возлюбленная, которая писала ему, называя "мой ненаглядный". И вся эта жизнь вдруг прервана нашим приходом. Старый полковник убит, здоровеннный парень в луже грязи в обезображенном виде, в котором нельзя уже узнать человека, и эти три офицера, жившие здесь, в глухом ставропольском селении, каждый своими повседневными заботами, схвачены и уведены на суд.
Хозяин нашей квартиры суетливо доказывал нам, что офицеры старались удержать людей от боя, что их насильно угрозами заставили, а главное - он выгораживал самого себя, уверяя, что к нему то на квартиру их поставили по принуждению. Подумать было тяжело: молодые офиуеры - артиллеристы 39-й пехотной дивизии, быть может, участвовавшие во взятии Эрзерума, теперь руководили солдатами в бою против нас. Что могло их побудить примкнуть к большевикам?
По временам слышны были одиночные, сухие ружейные выстрелы. И.А. Родионов вернулся из штаба с известием, что двое оправданы, а третий, кажется, осужден. Он прибавил, что осужденных тут же расстреливали в садах. "И представьте себе, кто принимал участие в расстреле, - сказал он, - баронесса Боде».

 

Баронесса София де Боде. Знак Отличия № 2460.jpeg

Баронесса София де Боде. Знак Отличия № 2460

Я хорошо помню ее. Молоденькая, красивая девушка с круглым лицом, с круглыми голубыми глазами в своем военном мундире прапорщика казалась нарядным и стройным мальчиком. Дочь русского генерала, воспитанная в военной среде, она не подделывалась под офицера, а усвоила себе все военные приемы естественно, как если бы она была мужчиной. В круглой меховой шапке, надетой немного набекрень, в высоких лакированных сапогах и в хорошо сшитой военной поддевке, она не могла не нравиться.
Ею невольно любовался всякий, как молодым красивым созданием. Много было в ней не деланной, а действительной военной удали. Она отличалась еще в боях на улицaх Москвы, направляя пулемет против большевиков, наступавших на площадь храма Спасителя. В походе мне часто приходилось видеть ее верхом в конном отряде. Она погибла геройской смертью в конной атаке в садах перед Екатеринодаром. Рядом с ней в той же конной атаке погиб молодой князь Туркестанов. Ему едва минуло 16 лет. Это был мальчик с бледным, женственным лицом и с черными, пылающими глазами. Нет ненавистей более жестоких, чем ненависти гражданской войны. Но горе тем, кто посеял эти семена ненависти в детской душе.
Я помню маленького кадета. Он ехал с нами в походе на белой лошадке, с карабином за спиной. У него был тонкий, детский голос. Он плакал, рассказывая, как убили его отцa-генерала и старшего брата на его глазах.
Вечером, охваченный впечатлениями происшедшего дня и невольным радостным чувством от нашей победы, не думаешь как-то о своих; мысль, не ранены ли, не приходит в голову, но с какой-то тревогой идешь по липкой грязи станичной улицы рано поутру разыскивать расположение 3-й роты Офицерского полка.
Кто-то сказал мне, что в роте полковника Кутепова много раненых и есть, кажется, убитые. Расспрашиваешь у встречных офицеров, в каком конце расположился офицерский полк, идешь - и страшно идти, страшно узнать, что убитым окажется один из моих. В переулке валяются в канаве у плетня два трупа. Свиньи, когда я проходил, отбежали от канавы.
Говорили, что свиньи едят человеческие трупы. И неприятное ощущение усиливает тревожное настроение.
Завернув за угол по направлению к указанной мне белой хатке на дворе, я увидел на улице своих. Офицеры, кто напирая сзади, кто за оглобли, тянули из грязи артиллерийскую двуколку. По смеху и веселым голосам я сразу узнал, что у нас все благополучно. От сердца отлегло. Как весело и радостно было увидеть своих. У младшего оказалась легкая царапина на верхней губе от осколка снаряда. Какое счастье. На волосок, и молоденькое лицо его было бы навсегда обезображено. Теперь с повязкой под носом он забавно, по-детски , смеялся.
Рота их перешла вброд речку. Пробивая лед прикладами, друг за другом они перешли через воду и вскарабкались на другой берег. Вода была по пояс, но чуть в сторону - и сразу становилась по горло. Капитан Займе (у него было больное cepдце) чуть не захлебнулся, погрузившись в холодную воду; его подхватили, вытащили за руки на берег.
Появление их в селении было так неожиданно, что их приняли за своих. Какой-то начальник, верхом на коне, подскакал к ним и, махая саблей, кричал, чтоб все собирались к церкви: "За мной, товарищи!" Ружейный залп - и он свалился замертво с седла. Большевики бросились бежать. Площадь сразу опустела
Продрогшие в ледяной воде, они тем только и спаслись, что выпили тут же вечером ведро водки. Все это рассказывалось веселыми, молодыми голосами, и сам капитан Займе ("папаша", как его звали ,младшие) смеялся (он чуть не утонул), как над забавным случаем, над своим приключением. 2Удовольствие, скажу, не из приятных, - говорил он, стоя в рубашке, с босыми ногами у горящей печки, - утонуть в речке под Лежанкой!"
Все это выносилось легко. После тяжелых дней Ростова, когда чувствовалось, как веревка все более и более сжимала горло, победа над большевиками вливала столько бодрости и уверенности в своих силах. Казалось, весь поход мы сделаем как военную прогулку.
Лежанка, огромное селение Ставропольской губернии, расположено на границе Войска Донского. Обширные владения, как говорили, до 100 тысяч десятин, принадлежали сельскому обществу. Лишь меньшая часть земли была под пашней. Необъятные пространства оставались под залежами, ковыльными и пырьевыми степями. На них паслись гурты скота. Урожай снимали до 200 пудов пшеницы. В редком дворе не стояли скирды немолоченого хлеба. Повсюду сытость и довольство.

Для тех, кто видит в русской революции социальную, вызванную крестьянским малоземельем, есть над чем задуматься. О каком земельном утеснении можно говорить, когда кругом на десятки верст колышется степная трава, как необозримый, безбрежный разлив. "Земля и воля" - куда же еще больше! Целый день иди по степи и, кроме вольной птицы в небе и моря ковыля, колеблемого ветром, ничего не увидишь. А между тем это богатейшее ставропольское селение было гнездом большевизма.
Так же как и в казачьих станицaх фронтовики, так и в Лежанке большевиками оказались солдаты, ушедшие с Кавказского фронта и застрявшие в Ставропольской губернии. К ним тотчас примкнул весь сброд бездомных, воров и конокрадов, выпущенных из тюрем и вернувшихся в село.
На кого же были направлены революционные ненависти в Лежанке? Помещиков никто никогда и в глаза не видывал. Против богатых - но здесь каждый был богат. Прежде всего произошел бабий бунт. Бабы разгромили лавки и растащили мануфактурный товар. Высокая цена на ситец вызвала бабий бунт. Потом принудили мельников даром молоть зерно. Учинили разгром винных лавок. Убили волостного старшину. Образовался революционный комитет. Какой-то солдат встал во главе. В большом здании школы происходил суд, и приговоренных расстреливали тут же у забора.
Все население безропотно покорилось новой власти. Все это я узнал по расспросам у местных жителей, когда мы стояли в Лежанке."Они говорят, за трудовой народ, - жаловался мне мельник, у которого отняли его ветрянку, - а я все своим горбом нажил, своими руками сам все смастерил. Какой же я буржуй?" И он показывал свои мозолистые, корявые руки: "Тоже сицилисты до чужого добра".
Когда все это видишь, понимаешь слова Пушкина: "Не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный".
***
В Лежанке мы простояли несколько дней в ожидании подхода казаков с походным атаманом Поповым. Но Попов отказался идти с нами, и тогда было принято решение двигаться на Кубань.
Обыкновенно мы делали переход днем верст 30-40 и останавливались на ночлег, с тем чтобы с утра вновь подняться в путь до следующей остановки, но в Веселом, куда мы приехали под вечер, был дан приказ трогаться ночным переходом. Мы знали, что нам предстоит трудный переезд через полотно железной дороги из Ростова на Тихорецкую. На этом пути нас караулили броневые поезда. Настроение было тревожное, когда вечером мы выезжали из Веселого.
Днем пригревало солнgе, ночью было нестерпимо холодно. Даже под одеялом мерзли ноги и трудно было согреть костеневшие пальцы. Курить, было запрещено, запрещено громко разговаривать. Прижавшись вчетвером, мы молча ехали в нашей телеге. Луна не светила, и в полной темноте лишь звезды горели в морозном воздухе, своими блесками как бы усиливая окружающий холодный мрак. Повозки двигались одна за одной, стуча колесами по мерзлой земле.
"Стой!" - прокричал кто-то. Всадник вдруг выделился из темноты рядом с нами. Мы остановились, а передовые повозки продолжали ехать все дальше и дальше; слышен был стук колес удаляющегося от нac обоза. Мы сбились с дороги и проехали куда-то далеко в сторону. Всадник поскакал вперед остановить и вернуть обратно оторвавшийся от нас обоз.
Куда же ехать? До рассвета нам нужно было перейти железнодорожный путь. Сбившись, мы потеряли время и сами не знали, найдем ли дорогу. Повернули обратно. Вот в темноте показались огни какого-то хутора. Тот ли, откуда мы выехали, или опять заблудились? Было жутко чувствовать себя потерянным в ночном мраке. Холод охватывал и лицо, и ноги, и руки; холод ощущался в спине под меховой курткой. Я слез с повозки, нащупывая в темноте землю, и прошел в ближайшую избу. Она была битком набита народом. Кто стоял, кто скорчившись сидел, а кто и уснул, растянувшись на полу..."

Да, по описанию очевидцев, именно эта женщина выстрелом в спины убила убегающего от страха в огород мальчика.

[Рязанец]

Николай Федорович, хотел бы уточнить один интересный момент: в посте № 14 Вы писали, между прочим, следующее:

 

"...Также она в штабе (дом Мартыненко)мыла пол,когда из дома вынесли труп командира Дербентского полк Лисовского,застренного Неженцевым. "

 

Проделав некоторые поиски нашел следующее:

 

"...Здесь к ним подскакали двое верховых… в погонах. Один из них, оказавшийся прапорщиком Варнавинского полка, кричал:
- Товарищи! Собирайтесь на соборную гору! Кадеты штурмуют мост.
Залп - и оба падают убитыми (впоследствии, возвращаясь снова на Дон, офицеры видели на кладбище села среди свежих могил одну с надписью: "Барон, прапорщик Борис Николаевич Лисовский. Убит бандой Каледина 21 февраля 1918 г.")..."

 

Очевидно, речь идет именно о нем?

 

Это еще и потому удивительно, что практически все офицеры Варнавинского пехотного полка были казнены матросами в Новороссийске в ночь со 2 на 3 февраля 1918 г.:

 

"...Но когда Варнавинцам было предложено двинуться в Крымск и далее в поход на Екатеринодар, то среди них произошел раскол. Часть солдат и все офицеры решили отправиться на пароходе Крым. Вечером они погрузились на пароход, но пароход на ночь остался у причала 5-й пристани ВКЖД. Где-то около двух часов ночи на пароход вошли матросы Черноморского флота со списками в руках. По списку сняли с парохода 43 офицеров и до 5 часов утра всех их расстреляли и утопили."

 

И далее:

 

"...17(4) фераля 1918 года на станцию Крымская из Новороссийска прибыли и заняли фронт по линии Крымская-Троицкая-Абинская Варнавинский полк в половинном составе при одном офицере..."

 

Логично предположить, что это и был прапорщик Лисовский. Может быть, его послали командовать дербентцами? (варнавинцы будут драться с Добровольческой армией в станице Новодмитриевская).

 

[Кизлярский]

Как выясняется, очень много воспоминаний оставили первопоходники. Все они хорошо дополняют друг друга, а некоторые факты даже перехлестываются с проделанной работой Ватутина Н.Ф. Николай Федорович рассказывал о предательстве казаков ст. Роговской, которые увели у артиллеристов (защитников Лежанки) пушку. На эти воспоминания налаживаются мемуары первопоходника Половцева Л.В.:"У казаков были запасные батареи  и ген. Каледин приказал  передать
их добровольцам, но казаки отказались выдать орудия.
    В это время в армии были получены сведения о том, что в соседнюю с
Донской  областью  Ставропольскую   губернию  прибыла  39-я   пехотная
дивизия, самовольно  оставившая кавказский  фронт. Вместе  с  дивизией
пришла артиллерийская  бригада.  Бригада  была  расположена  на  самой
границе  Донской  области.  Части  эти  были  дезорганизованы,  охраны
казенного имущества почти не было, караулы не держались.
    Между тем юнкера артиллеристы  не знали покоя  ни днем, ни  ночью,
мечтая добыть себе пушки. А тут, под боком, в каких-нибудь 200 верстах
бесхозяйные орудия.
    Не вытерпели. Собралось 25 офицеров  и юнкеров, достали лошадей  и
отправились за добычей.
    В темную ночь бесшумно вошли добровольцы в с. Лежанку, где  стояла
батарея. Окружили место расположения  орудий и подняли обезумевшую  от
неожиданности прислугу; под наведенными револьверами приказали запрячь
одно орудие и два зарядных ящика, полных снарядами, и ускакали, вместе
с ездовыми большевиками.
    Пока в  Лежанке  разобрались,  что  произошло,  и  пока  снарядили
погоню, наши молодцы проскакали  уже верст 20 и,  свернув с дороги,  в
степь затаились. Погоня промчалась мимо, а добровольцы другой дорогой,
быстрым ходом,  ушли на  Дон  и благополучно  привезли свою  добычу  в
Новочеркасск, к несказанной радости своих сотоварищей."

 

Я так думаю, что офицеры и юнкера совместно с Роговскими казаками, которых удалось как то сагитировать, учавствовали в воровстве этой пушки. Не зря их (казаков ст. Роговской) до сих пор после этого случая называют "предателями". Время сгладило точности этой лихой операции и донесло до нас только отрывки. Но рассказ Ватутина и мемуары Половцева как-то сплетаются и дают повод думать, что оба они донесли до нас один и тот же эпизод славных дел Добр.армии.

[Игорь Устинов]

ПАВЛОВ В.Е. "Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 годов" Том 1, Париж, 1962 (Сборник)
Марковцы в Первом походе Добровольческой армии.

БОЙ У СЕЛА ЛЕЖАНКА

21 февраля (6 марта). Утром Добровольческая армия выступила из станицы Егорлыцкой на село Лежанка Ставропольской губернии, находящееся в 22 верстах. В авангарде, по-прежнему, Офицерский полк с батареей полковника Миончинского и Техническая рота. Генерал Марков, обгоняя свои части, со всеми поздоровался и ускакал вперед со своими ординарцами. Снега нет совершенно, но густая, липкая, черноземная масса делает поход тяжелым. Сделали привал, затем второй. Было известно, что Лежанка занята красными, и, в частности, там стоят части 39-й пехотной дивизии. Следовательно, бой неизбежен.
Откуда-то по колонне Офицерского полка передается приказание:
- Ротные командиры к командиру полка!
Все следят, куда идут командиры. Слегка в стороне от дороги все видят генерала Маркова и полковника Тимановского. К ним идут полковник Плохинский, полковник Лаврентьев, полковник Кутепов, ротмистр Дударев, полковник Кандырин, подъезжают верхом полковник Миончинский и полковник Гершельман. О чем они там говорят? Но - "это дело хозяйское". Совещание кончилось, и все его участники направляются к своим частям и отдают распоряжения.
И, наконец... от авангардной 4-й роты отделяются взводы и идут влево от дороги, за ними вся рота. От 1-й роты один взвод идет по дороге вперед, другой вправо - на топографический гребень, вдоль которого идет дорога. Влево рысью уходит конница, скоро исчезнувшая за цепью курганов.
Когда походные заставы отошли примерно на версту, полк в колонне двинулся вперед. Генерал Марков значительно впереди. Все тихо. Что впереди? Где противник? - Не видно. Лишь за перегибом впереди лежащей местности видна верхушка колокольни села Лежанки.
Вдруг над колонной высоко в небе появляется маленькое белое облачко от разрыва шрапнели. Другое, третье... Наконец их уже не счесть. И все "журавли". Полк начинает разворачиваться в боевой порядок, левее его Техническая рота. А шрапнели все продолжают "давать журавлей": со стороны Лежанки стреляет батарея, и стреляет прескверно.
Роты быстро достигли гребня, откуда местность начинает понижаться к реке Средний Егорлык, на противоположном берегу которой расположено село. Едва заметив появление цепей, красные открыли ружейный и пулеметный огонь. Расстояние слишком велико (около 2 верст), и стрельба их недействительна. Не снимая с ремней винтовок и не прибавляя шага, роты идут на сближение. По дороге идет полковник Тимановский с трубкой в зубах, опираясь на палку.
Расстояние все уменьшается, и пули все чаще и чаще пролетают мимо ушей. Впереди уже ясно видна вся обстановка: полоса камышей, за ними огороды и на них окопы красных, за огородами село. Невольно усиливается шаг, перешедший затем в бег, чтобы скорее достичь камышей и укрыться от взоров противника. Но - взводу поручика Кромма приказано остановиться и ротным пулеметам открыть огонь. По этому взводу сосредатачивается главная сила огня противника, наносящая ему потери.
В это время над огородами по ту сторону реки с поразительной точностью разрываются несколько шрапнелей батареи полковника Миончинского, заставив красных ослабить свой огонь. Головные взводы без потерь достигают камышей. Ливень огня сбивает верхушки камышей над головами останавливающихся там офицеров.
У моста генерал Марков, полковник Тимановский. Они нацеливают 2-ю роту на молниеносную атаку моста; левее 4-я, правее 3-я и 1-я роты должны поддержать атаку 2-й роты, всеми возможными мерами стараясь форсировать реку.
Но в это время 3-й взвод 1-й роты, штабс-капитана Згривец, достигнув и скрывшись в камышах, не остановился, а продолжал продвижение вперед. Раздвигая руками камыши, утопая в воде, офицеры взвода, пройдя 2-3-саженный пояс камышей, оказались на чистой воде. До камышей противоположного берега было всего лишь шагов 20; воды всего лишь по пояс. Но положение взвода создавалось трагичным: неглубокий Егорлык имел илистое дно, выше колен уходили в ил ноги. Движение сильно замедлилось. Красные, увидев идущую по воде цепь, открыли по ней огонь. Одна мысль была у всех: скорей добраться до камышей противоположного берега. Шли с трудом; некоторые пытались плыть… Но вот, наконец, и другой берег; снова скрыты от взоров противника и есть опора - камыши. Вперед!
Выйдя из камышей, взвод атаковал красных, находящихся в десяти шагах. Красные не оказали никакого сопротивления: их охватила паника, и они бросились бежать. Офицеры штыковыми ударами, выстрелами в упор, устилали путь их бегства в село трупами. Перед взводом и левее него толпы красных бежали на дорогу от моста в село. Здесь к ним подскакали двое верховых… в погонах. Один из них, оказавшийся прапорщиком Варнавинского полка, кричал:
- Товарищи! Собирайтесь на соборную гору! Кадеты штурмуют мост.
Залп - и оба падают убитыми (впоследствии, возвращаясь снова на Дон, офицеры видели на кладбище села среди свежих могил одну с надписью: "Барон, прапорщик Борис Николаевич Лисовский. Убит бандой Каледина 21 февраля 1918 г.").
Выбежав на дорогу, взвод разделяется: два отделения преследуют красных, бегущих в село, другие два поворачивают налево, навстречу бегущим от реки... Красные не ожидали встретить у себя в тылу офицеров...
В этот момент генерал Марков атаковал мост. В момент офицеры были на другом берегу. Левее 4-я рота частью перешла вброд реку и опрокинула красных. Правее 3-я рота, частью вброд, частью на оказавшихся на реке лодках, также переправилась на другой берег. Генерал Марков бежал с головным взводом по дороге к селу за бегущими красными. И вдруг он остановился в недоумении, увидев перед собой офицеров 1-й роты.
- А вы откуда взялись? - спросил он. Он не ожидал такого маневра 3-го взвода 1-й роты.
Здесь генерал Марков отдал приказание: 1-й роте продолжать преследование противника по ведущей от моста улице села; 3-й роте обходить село справа; 2-й и 4-й - слева. Увидев, что офицеры собирают пленных, он закричал:
- Пленными не заниматься. Ни минуты задержки. Вперед!
А в это время отделения 3-го взвода продолжали преследование на улице села. Чем дальше в лихом и быстром преследовании бежали вперед, тем гуще перед ними были красные. Последние бежали, как куры перед автомобилем. Офицеры стреляли на бегу в упор, кололи...
Вот они на соборной горе... Церковь посреди площади и... четырехорудийная батарея с суетящейся возле орудий прислугой; орудия стреляют. Впереди поручик Успенский, за ним другие. Они атакуют батарею. Прислуга бежит, остаются несколько человек, среди них трое в офицерских погонах... Они "сдались".
3-я рота обходит село справа. У ветряных мельниц стреляет красная батарея. Но она успевает сняться, оставив лишь зарядный ящик.
Перед 2-й ротой, обходящей слева, красные исчезли в селе. Еще левее скачет в обход села конный отряд полковника Гершельмана и конные разведчики 1-й батареи, посланные туда генералом Марковым.
Село взято.
***
На опустевшей от красных площади остановились головные отделения 3-го взвода 1-й роты, дальше продолжать преследование не было сил. Подходит вся 1-я рота.
Генерал Марков подскакал к 4-й роте. Увидя пленных, он закричал:
- На кой черт вы их взяли?
Скачет ко 2-й роте. Все благополучно, и спешит на церковную площадь. Сзади раздается беглая стрельба.
- Узнать, в чем дело, - приказывает он ординарцу.
Ординарец вернулся с донесением: "Стрельба по вашему приказанию, Ваше Превосходительство!"
На площади к генералу Маркову подвели пленных артиллеристов, среди них командир батареи. Офицеры видят, что генерал Марков вне себя от гнева, и слышат возбужденный его голос:
- Ты не капитан! Расстрелять!
Но подъехал генерал Корнилов:
- Сергей Леонидович! Офицер не может быть расстрелян без суда. Предать суду! (На следующий день над пленными офицерами был суд. Так как их преступление было очевидно, их не оправдали, но... простили и влили в части армии). /…/
***
Потери Офицерского полка выразились в количестве 4-х убитых (все взвода поручика Кромма) и нескольких раненых. Незначительные потери, огромный успех первого боя и восторг офицеров своим командиром влили во всех уверенность в дальнейших успехах полка и армии.
Патронов в бою было израсходовано мало, а добыто огромное количество. Приходилось весьма сожалеть, что были захвачены орудия горного образца, снаряды которых оказались для армии ненужными.
22 февраля (7 марта). Армия отдыхала в селе Лежанка, наполовину оставленном жителями. Бежали потому, что поверили рассказам красных о жестокостях, чинимых "кадетами". В течение дня немалая часть бежавших вернулась в свои дома, которые нашла совершенно нетронутыми и не разграбленными. Смущение было огромное, когда добровольцы не требовали, а просили и за все расплачивались. Не возвращались в село лишь люди призывного возраста, боясь, что их мобилизуют, и те, которые связали себя службой у красных.
В этот день, в присутствии генералов Алексеева, Корнилова, Деникина, Маркова и других в сельской церкви было отпевание четырех убитых офицеров.
Мы проводили их с воинскими почестями до их могилы на сельском кладбище. Отслужена была последняя лития, а потом генерал Алексеев сказал со слезами на глазах о наших первых жертвах похода, о нашей обреченности в дальнейшем. Генерал Корнилов внимательно осмотрел закрытые могилы и сказал нам: "Запомните, господа, где мы их похоронили: может быть, близкие будут искать эти одинокие могилы".
23 февраля (8 марта). Утром Добровольческая армия выступила из села Лежанки и скоро вошла в пределы Кубанской области. Конный отряд полковника Глазенапа несколько раньше выступил в юго-восточном направлении на село Белая Глина, дабы отвлечь внимание красных от истинного направления движения армии. Офицерский полк с 1-й батареей на этот раз шел в арьергарде. Погода была чудесная, дорога совершенно сухая; идти было легко. Колонны частей шли в образцовом порядке.
Вдоль колонны Офицерского полка проскакал генерал Марков. Роты быстро "взяли ногу". Проезжая 4-ю роту, он вдруг громко спросил:
- Четвертая рота, что это за строй?
Не успел ротмистр Дударев ответить, как вся рота сказала:
- Справа по три, Ваше Превосходительство!
Этот кавалерийский строй унаследован был всей ротой от главной составной ее части, Ударного дивизиона кавалерийской дивизии. В ответ раздалась реплика генерала Маркова:
- Я вам покажу! Пехота, а справа по три...
И так как генерал Марков ускакал дальше, так ничего и не "показав", то рота весь дальнейший поход и проходила в кавалерийском строю "справа по три".
Совершив без утомления двенадцативерстный переход, армия остановилась в первой кубанской станице Плосской, разместившись там по квартирам. Сразу же всех поразила резкая противоположность тому, что было в селе Лежанка: станица не была оставлена жителями, и казаки встретили их приветливо и радушно, страха перед пришедшей армией они не испытывали. Всего 12 верст разделяло два различных характера, две психологии - казачью и крестьянскую. И это несмотря на то, что крестьяне Ставрополья жили не беднее казаков.
Но задумываться над этим офицерам не хотелось, они были заняты приведением себя в порядок в ожидании скорого и, видимо, обильного вкусного обеда. Они видели, как расторопные казачки готовили еду. Особенно пострадали куры; их приходилось ловить офицерам "по всем правилам военного искусства" и не всегда удачно; особенно беспомощны были офицеры в "убийстве" кур: казачки и казаки это проделывали с поразительной ловкостью и без всякого "оружия". Курьезы и смех! Казачки решительно отказывались брать деньги за угощенье.
В Технической роте особенное оживление: прапорщика Шмидта, одетого в черкеску, казаки принимали за Великого Князя Николая Николаевича. Впрочем, сходство действительно поразительное. Ему, как и тем, кто с ним, оказывалось особо почтительное внимание и хлебосольство. Казаков не разуверяли ни теперь, ни потом.
Был впоследствии даже такой случай: один офицер, подойдя к прапорщику Шмидту, сказал ему на ухо:
- Ваше Императорское Высочество, я вас узнал! - На это ему Шмидт также тихо ответил:
- Ну и молчи!
Когда спросили Петра Эдуардовича, зачем он дал такой странный ответ, он объяснил, что если бы он постарался разуверить офицера, что он не Великий Князь, ему офицер все равно не поверил бы, а приказ "Великого Князя" молчать действительно заставил бы его не распространять этот вздорный слух.
Несмотря на благожелательное отношение казаков станицы к добровольцам и несмотря на то, что они бесспорно разделяли цели и задачи Добровольческой армии (генерал Корнилов почти в каждой станице разговаривал с казаками), тем не менее они не внимали призыву вступить в борьбу против большевиков. Не ожидали этого добровольцы.
24 февраля (9 марта) армия выступила дальше в западном направлении, имея в арьергарде Офицерский полк. Сделав в хуторе Ново-Ивановском двухчасовой привал, перешла на ночлег в станицу Незамаевскую. Здесь она нашла иное отношение казаков и к большевикам, и к себе: предчувствуя или понимая, что могут дать им большевики, казаки взялись за оружие и дали армии пополнение - пешую и конную сотни.
25 февраля (10 марта). С утра армия снова в походе. Шедшему в арьергарде Чехословацкому батальону пришлось отбить атаку и нанести большие потери кавалерийскому отряду красных. За это дело генерал Корнилов выдал батальону награду в 5000 рублей.
Пройдя всего лишь 15 верст, армия остановилась в станице Веселая и расположилась по квартирам, что весьма удивило всех. Стали строить догадки о причинах этого. То обстоятельство, что армия находилась уже недалеко от Владикавказской железной дороги, заставляло предполагать о возможном переходе ею этой дороги и даже с весьма вероятным боем, и что все это может произойти ночью. И действительно, около 21 часа армия выступила дальше, имея в авангарде Офицерский полк, Техническую роту, Юнкерский батальон и 1 батарею, под общим начальством генерала Маркова. Направление движения было взято по прежнему на запад, на станцию Сосыка, но, пройдя верст десять, у хутора Упорный авангард круто повернул на юг.
В темноте Офицерский полк по небольшой проселочной дороге, спускаясь вниз, прошел по гати, перешел мост через реку Тихонькая... Но орудия застряли на гати. Полковник Миончинский мобилизовал все силы батареи: кустарник, камыш, солома... все валится на гать. Ей на помощь подошла Техническая рота: вяжутся фашины, крепится мост... Стучат топоры. Среди глухого шума работающих людей слышен отчетливый резкий голос генерала Маркова. Наконец орудия благополучно перешли мост, но снова застряли на второй половине гати. Подбежала Офицерская рота. Скоро орудия оказались на твердом грунте, и авангард тронулся дальше.
- С ним не пропадем и везде пройдем, - говорили про генерала Маркова.
Где-то вправо раздались 2-3 взрыва.
26 февраля (11 марта). Перед рассветом авангард вошел в станицу Ново-Леушковскую и, не задержавшись в ней, продолжал путь, но уже в западном направлении. Еще 5-6 верст, и он вышел на железную дорогу, пропуская мимо себя армию. Генерал Марков распоряжался на переезде. Здесь же был и генерал Корнилов.
Однако, переход армией железной дороги не прошел спокойно: с севера, со стороны станции Сосыка, подошел бронепоезд красных и начал обстрел переезда. Оказалось, железнодорожный путь был подорван слишком близко, но его скоро отогнала 1-я батарея, выехав на версту вперед. Когда прошли последние части, тронулся за ними и Офицерский полк с батареей.
Наступила ночь.
***
Уже было далеко за полночь, а Офицерский полк с батареей все еще в походе. Дорога была хорошая, но дул холодный ветер. Усталость давала себя чувствовать. Вспоминалась солдатская песенка:
"Хорошо служить в пехоте;
Впрочем, очень чижало…"
Короткие остановки мало облегчали. Одолевал сон. Вдруг длительная остановка: впереди задержка при переходе болотистой балки. Многие заснули. Даже резкий оклик генерала Маркова не сразу всех разбудил. Кое-кто задержался, приводя в порядок свою изорванную обувь; ему брошено короткое приказание:
- В первом же бою добыть цельные сапоги!
Отстающих нет; колонна идет в порядке. Беда, если "приспичило пойти до ветра" по большому делу: генерал Марков тут ничего не скажет, но догонять своих нелегко. Генерал Марков не может ехать спокойно: он должен быть всюду. И обоз он не оставляет без внимания. Он знает всех едущих на подводах.
- Что с вами? - обращается он к одному штаб-офицеру.
- Болен, Ваше Превосходительство!
- Позвать доктора и сказать ему, чтобы он доложил мне о состоянии здоровья этого офицера! - После доклада доктора, генерал Марков приказал передать "больному", что "армии такие больные не нужны".
Наконец, вот и станица Старо-Леушковская, но арьергард должен ждать, пока вся армия втянется в нее. Досадно утомленным тридцативерстным переходом в течение суток быть в степи на холоде и голодными. Но - "як треба, то треба".
27 февраля (12 марта). Только под утро Офицерский полк и батарея втянулись в станицу и остановились в указанном им районе. Конечно, некоторым взводам пришлось сразу же идти в заставы и оставить надежды на отдых и еду.
Полковник Биркин со своим отделением был послан в заставу у мельницы и неожиданно нашел там заставу корниловцев в 10 человек. Корниловцы были в возбужденном состоянии... Оказалось, ночью на них натолкнулась колонна красных, шедшая в станицу, и они бесшумно разделались с нею: около сотни убитых лежало на дороге, и стояло 5-6 захваченных подвод с оружием. Но быть смененными они не решились, так как не получили никакого уведомления об этом, и полковник Биркин с отделением вернулся в станицу. Отдохнуть ему опять не пришлось: армия уже выступала.
Пройдя еще 20 верст, армия пришла в станицу Ирклиевскую, и только здесь было объявлено о ночевке и даже добавлено - спокойной. Необходимость отдыха была огромна: ведь армией за полутора суток пройдено до 50 верст.
28 февраля (13 марта). Объявлено о возможной дневке в станице, и, действительно, армия простояла не только весь день, но и еще одну ночь. Добровольцы основательно отдохнули.
Конечно, среди офицеров велись разговоры на темы, выдвигаемые походом. Прежде всего, о безболезненном переходе Владикавказской железной дороги. Объяснение у всех одно: армию ведет генерал Корнилов. Затем - куда направляется армия? Тут - разногласия. Одни убеждены, как убеждены были и до перехода железной дороги: она идет на станцию Тихорецкая и изменила лишь направление удара на нее; другие утверждают, что теперь она идет на Екатеринодар и что для этого совершенно не нужно предварительно разбить Тихорецкую группу красных. В одном офицерском взводе по этому вопросу шел весьма горячий спор, и мир восстановил командир взвода, штабс-капитан Згривец, своим обычным приемом: "Слышь! Почистите винтовки, а пойдем туда, куда прикажет генерал Корнилов".
1 (14) марта. Утром армия двинулась по дороге на станицу Березанскую, имея в авангарде Корниловский ударный полк с батареей. Офицерский полк на этот раз шел почему-то в голове главных сил, что всем казалось новым за поход.
Впереди начался бой и, судя по стрельбе, серьезный. Колонна остановилась.
В это время бывший в голове колонны генерал Корнилов, обратившись к генералу Маркову, сказал:
- Помогите корниловцам! Если мы не собьем противника до вечера, мы будем окружены.
Тревога генерала Корнилова была понятна: он не думал, что красные будут оказывать упорное сопротивление армии в таком отдалении от железной дороги; не допускал мысли, что кубанские казаки будут на стороне красных, как случилось теперь. Оказалось, что противник не только обороняет станицу большими силами, но и сидит в окопах.
Генерал Марков выехал вперед. За ним Офицерский полк с батареей. Вскоре полк свернул с дороги и перестроился в боевой порядок. Выйдя на линию корниловцев, оба полка перешли в наступление. На фланге - конный дивизион.
Красные встретили полки жесточайшим ружейным и пулеметным огнем. Но цепи, не останавливаясь, спокойно, с винтовками на ремне, шли вперед; лишь изредка кто-нибудь на ходу давал выстрел-другой по важной цели. Красные не выдержали такого уверенного наступления и, сначала одиночками, а затем и всей своей массой, поднялись и бросились бежать, бросая пулеметы и винтовки.
Пройдя окопы красных на пологом гребне, добровольцы в 3-4 сотнях шагов увидели станицу, куда ныряли красные, укрываясь в постройках, садах, в огородах и в камышах пересекающей станицу речки. Конный дивизион обошел станицу и преследовал красных уже за ней. В станице вылавливали укрывшихся; иные платились жизнью, а на станичной площади старики-казаки поучали свою молодежь за помощь красным.
Офицерский полк не задержался в станице и вслед за конным дивизионом перешел в занятую им станицу Журавскую, проделав за день до 30 верст.
Потери полка в бою были ничтожны.
2 (15) марта. Вся армия перешла в станицу Журавскую, выделив Корниловский полк и конный дивизион полковника Гершельмана для занятия станции Высеки, на железной дороге Тихорецкая - Екатеринодар. Станция была взята. Оставшийся на ней конный дивизион не подорвал железнодорожный путь в сторону Тихорецкой, стоял беспечно и неожиданной атакой красных с бронепоездом был с потерями выбит.
Посланный для восстановления положения Партизанский полк встретил упорное сопротивление и не мог взять станции ночной атакой. Положение армии, имеющей теперь на фланге сильную группу красных, базирующуюся на Тихорецкую, было тяжелое. Разбить в первую голову красных в Выселках стало первой и неотложной задачей.
3 (16) марта. До рассвета на помощь партизанам выступил отряд генерала Маркова: Офицерский полк, Техническая рота и 1-я батарея; ему был придан и батальон корниловцев.
Под прикрытием утреннего тумана отряд подошел к станции версты на 2-3 и стал разворачиваться. Впереди была слышна стрельба. Не доходя гребня, офицерские роты встретили отходящих партизан, пропустили их и ускорили движение на гребень. Едва поднявшись на него, они нос к носу столкнулись с наступающими густыми цепями красных. С дистанции в 50 шагов офицеры ринулись в штыки. Местами произошел короткий рукопашный бой; красные были опрокинуты. Расстояние быстро увеличивалось: офицерские цепи, продолжая наступление, преследовали красных огнем, но, встреченные огнем многих пулеметов из построек поселка, залегли. Тем временем красные с помощью резервов снова перешли в наступление.
Генерал Марков был в цепи полка. В этот момент к нему подскакал красавец-казак, высокого роста, с красным башлыком 17-го Баклановского полка.
- Очень рад видеть вас, есаул Власов! - громко заговорил генерал Марков, - как нельзя вовремя подошли: на наш левый фланг наступают матросы... Как бы до штыков не дошло! Атакуйте их, только поскорее!
- Слушаюсь, Ваше Превосходительство! - ответил есаул Власов, изящно отдав честь, скачком сел в седло и, круто повернув коня, карьером понесся к своей сотне, стоявшей в укрытом от пуль месте. Через несколько минут лава казаков в 40 шашек с гиком бросилась в атаку. Затрещала пальба и... стихла.
- Вперед, бегом! - и с криком "ура" цепь Офицерского полка кинулась в атаку. Теперь снова цепи оказались шагах в ста от красных. Атака есаула Власова сделала свое дело: его сотня изрубила ведущую часть красных - матросов и соседних с ними. Батарея затушила пулеметный огонь из мельницы; она заставила красный бронепоезд укрыться за зданиями поселка, а затем поспешно уйти в сторону станции Тихорецкой. Красные бежали через поселок на восток, но там они попали под огонь обошедшей станцию с севера офицерской роты. Генерал Корнилов в решающий момент атаки станции был с цепями.
Станция была взята и противник разбит, но части Добровольческой армии понесли большие потери. Это был первый серьезный и жестокий бой. На стороне красных, кроме матросов (их было до 150 человек, погибли почти все), участвовали казаки и части 39 пехотной дивизии, чем и объяснялось их упорство. Генерал Марков был вне себя. К нему не обращались с вопросами о случайных пленных, а священнику, просившему о помиловании "заблудившихся", он ответил:
- Ступайте, батюшка! Здесь вам нечего делать.
В конной атаке погиб и есаул Власов. В момент схватки с матросами под ним был убит конь. Есаул упал, но, вскочив, он снес голову стрелявшему матросу и тут же погиб под пулями другого.
- Есаул! Есаул! - закричали его казаки. Изрубив матросов, они уже не могли преследовать красных: они столпились у тела своего командира и рыдали. Ночью тело есаула Власова и других убитых были преданы земле на кладбище поселка Выселки.

***
Уже в полных сумерках Офицерский полк, Техническая рота и 1-я батарея расположились на ночлег в поселке станции Выселки и близлежащей станице Суворовской. Генерал Марков приказал отдохнуть "как следует" и, кроме того, всем нашить на головные уборы белые повязки, чтобы в бою легче было отличить своего от красного. Тем частям отряда, которые остановились в станице Суворовской, приказано было не платить за питание, как репрессия за участие казаков этой станицы на стороне красных.
Партизанский полк и батальон корниловцев со взятием станции ушли на присоединение к главным силам армии в станицу Журавскую.
Стало всем известно об екатеринодарских добровольческих частях. Несколько дней назад здесь эти части потерпели поражение и отошли к Екатеринодару. Но факт существования добровольческого отряда в Екатеринодаре теперь был бесспорен, и путь в Екатеринодар не представлялся трудным: красные будут сжаты с двух сторон и не помешают соединению армии с Кубанским отрядом.

ПАВЛОВ В.Е. "Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 годов" Том 1. Париж, 1962 (Сборник)
Марковцы в Первом походе Добровольческой армии.
(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)

БОИ У СЕЛА ЛЕЖАНКА

19 апреля (2 мая). Перед рассветом часть полка была посажена на подводы и выехала в северо-восточном направлении. Было приказано выбить красных из села Лопанка, находящегося в 15 верстах. Произошел встречный бой, и стремительным ударом противник был опрокинут и село занято. Ночью части вернулись в Лежанку.
20 апреля (3 мая). 2-я и Конная бригады срочно ушли на помощь донцам, которые вынуждены были оставить станицы Егорлыцкую и Мечетинскую. В Лежанке остались 1-я бригада и Конный отряд генерала Покровского, а с ними - весь походный лазарет армии с 1500 ранеными и обоз.
Вскоре обнаружилось наступление красных на село с востока и юга. Их была подавляющая масса. Генерал Марков отдал приказ - не допустить противника ворваться в село и разбить его. Вся бригада заняла позиции редкой цепью. Выдано по 30 патронов на человека. Кроме того, генерал Марков приказал в полках часть пулеметов держать на подводах, составить из них подвижные пулеметные батареи, готовые вынестись вперед, по возможности, на фланги цепей противника, поражать их фланговым огнем, чем облегчить пехоте переход в контрнаступление. Это был первый случай в армии организации таких батарей.
Противник приближался. Ему оставалась верста до села, когда он на ходу открыл огонь. Несколько его орудий обстреливали цепи 1-й бригады. Это пулеметы, выскочив вперед своих цепей, заливались огнем. Ему отвечали редким ружейным и орудийным огнем.
Но вот противнику оставалось пройти последние каких-нибудь 1000 шагов, как сильный огонь обороняющихся заставил его залечь. Еще момент, и вперед вылетели пулеметные батареи, открыв огонь с дистанции в 500-600 шагов, посыпая его огнем во фланги. У противника замешательство, а громкое "ура" перешедшей в атаку бригады обращает его в бегство по всему фронту. Только частью своих сил бригада преследовала красных несколько верст.
С прекращением преследования противник остановился и стал приводить себя в порядок. Его батареи стреляли по выдвинувшимся частям полка. 4-я рота остановилась в 2-3 верстах от села на линии больших стогов соломы и сараев с сельскохозяйственными машинами. Шрапнели рвались над ней, нанося ей потери. Несколько серьезно раненых были внесены в сараи, где пули были не столь опасны. К несчастью, один снаряд попал в сарай и зажег находившееся в нем сено. Огонь распространился так быстро, что из сарая не успели вынести всех раненых. Трое из них погибли в пламени.
Наступила ночь. Выдвинувшимся вперед частям приказано отойти к селу и выставить сильное охранение.
Потери в Офицерском полку были серьезны: до 50 человек. Был ранен в голову и командир полка, генерал Боровский. По приказанию генерала Маркова полк принял полковник Дорошевич.
21 апреля (4 мая). Страстная суббота. Пришло радостное сообщение: 2-я пехотная и Конная бригады разбили красных у села Гуляй-Борисовка и заставили их поспешно отойти от станицы Егорлыцкой и очистить станицу Мечетинскую. Итак, Добровольческая армия соединилась с восставшими донцами южных станиц, которые вошли в подчинение генералу Деникину. Теперь территория армии уже не ограничивалась территорией одной станицы или села. У армии теперь есть тыл, и в первой половине дня в тыл, в станицу Егорлыцкую, уехал весь походный лазарет. Вместе с лазаретом был отослан и обоз всей 1-й бригады. Обоз оставлял село под обстрелом артиллерии противника.
Обстрел начался с утра и постепенно усиливался. Одновременно было видно разворачивание красной пехоты на значительно большем фронте, нежели в предыдущие дни, и с охватом села с северо-востока и юго-запада. Затем вся эта масса перешла в наступление. Захваченные пленные в стычках передовых частей заявили, что на митинге минувшей ночью было решено во что бы то ни стало взять Лежанку, чтобы в ней встретить праздники.
Бой был жестокий. Неоднократно выскакивали вперед пулеметы на тачанках и 1-я батарея, расстреливая красных чуть ли не в упор. Неоднократно Офицерский и Кубанские полки то там, то здесь переходили в контратаки, но красные, подаваясь в иных местах назад, поддерживаемые резервами, продолжали наступать. Упорный бой шел на самой окраине села, на кладбище. Красные захватили кирпичный завод и угрожали перерезать дорогу на станицу Егорлыцкую. Для восстановления положения была послана Инженерная рота - последний резерв генерала Маркова. 80 человек, поддержавшие часть Офицерского полка, не смогли сломить сопротивление противника в 500 человек и залегли. Пришлось снять с соседнего участка полуроту в 50 человек. Немедленной атакой красные были выбиты из кирпичного завода и бежали, оставив на месте 2 пулемета и много патронов.
По всему фронту наступление красных стало выдыхаться. Генерала Марков приказал Инженерной роте "пройтись в село Лопанка с пасхальным визитом", но общая обстановка перед селом заставила его отменить приказание. Только к вечеру красные окончательно были отброшены от села.
На этот раз красные не задерживались на виду у села, а отошли в те села, из которых они пришли. Выставив охранение, части бригады расположились в домах на окраине. Мечта многих побывать в церкви у Светлой Заутрени не осуществилась. Не было приготовлено ничего для пасхального стола, так как еще утром хозяйственные чины вместе с обозом уехали в станицу Егорлыцкую. Разговелись только тем, чем угостили жители.
В минувшем бою части бригады понесли чувствительные потери - до 80 человек, из которых 7 убитых, потерял Офицерский полк; Инженерная рота одними убитыми потеряла 8 офицеров и свыше 20 ранеными. Снова при бригаде образовался походный лазарет с не менее чем 160 ранеными.
Опять ранен был и командующий Офицерским полком, полковник Дорошевич. Генерал Марков назначил командовать полком полковника Хованского.
Вечером, в конце боя из Лежанки в станицу Егорлыцкую уехал штаб армии.
22 апреля (5 мая). 1-й день Святой Пасхи. Перед рассветом части бригады приготовились к возможному наступлению красных, но последние не появлялись: решили праздновать. Так русские люди, вчера ведшие бой, сегодня отдыхали и отмечали день Святой Пасхи в пятнадцати-двадцативерстном удалении друг от друга.
Грустный праздник был у жителей: они боялись ухода добровольцев и прихода красных. Грустный он был и для добровольцев: в Светлое Христово Воскресение им пришлось хоронить своих соратников. Похоронили их на том же кладбище, на котором раньше были похоронены первые четыре жертвы начала похода.
Генерал Марков обошел свои части и поздравил их с Праздником. Ему кричали "ура". Посетил он и раненых, которые забыли на время свои боли, увидев своего любимого начальника. Пошутил он над 4-мя ранеными 4 роты:
- Что это вы подставляете свои ноги и руки? (двое были ранены в ноги и двое в руки). А я так вообще не подставляю себя под пули.
Вызвал генерал Марков улыбку даже у тяжелораненых. Один офицер был ранен в живот навылет, и у него началась кровавая рвота. Подошел генерал.
- Ну, что? Ранен? - Раненый улыбнулся, кивнул головой.
- По глазам вижу, что выздоровеете!
Эта улыбка смертельно раненого, этот случай запомнились. Раненый действительно выздоровел.
Трудно было подыскать название генералу Маркову, которое оценивало бы его целиком. Он и "Ангел-Утешитель", как в описанном случае, он и "Ангел-Хранитель", как называли его в обозе армии, грозой которого он был, он и "Бог войны", и "Шпага генерала Корнилова".
Вечером этого дня бригада выстроилась на северной плошали села, и ей было объявлено, что она оставляет село. Колонна на подводах тронулась по дороге на станицу Егорлыцкую, перешла мост через реку Егорлык, ту реку, которую в свое время переходил вброд Офицерский полк, но вскоре свернула с дороги вправо. В сумерках хвост полка был внезапно обстрелян наскочившим на него грузовиком с пулеметом. Но одного артиллерийского выстрела было достаточно, чтобы грузовик поспешно скрылся.
23 апреля (6 мая). 2-й день Святой Пасхи. На рассвете бригада подошла к разъезду Прощальный на железной дороге Торговая - Батайск. Высланные подрывники к станции Целина подорвали там путь, а бригада в это время основательно разрушила его у разъезда. Выполнив эту задачу, она двинулась в станицу Егорлыцкую, куда и прибыла еще засветло, проделав за сутки до 50 верст.
Встреча и прием станичниками ставших у них по домам добровольцев были искренне радостными, с широким гостеприимством. Теперь их отношение к добровольцам совершенно не было равнодушным, как два месяца назад. Они признались в своем заблуждении. И это произошло ровно через два месяца, как тогда им и говорил генерал Корнилов. Старик-казак с гордостью заявлял, что его два сына, служивших раньше в Императорской Гвардии, теперь "бьют большевиков". Все это радовало добровольцев, усиливало пасхальное настроение.
24 апреля (7 мая). 3-й день Святой Пасхи. За ночь все чины бригады спокойно выспались и проснулись в бодром и радостном состоянии. Не теряя времени, разбрелись по станице, чтобы встретить и похристосоваться со своими знакомыми и друзьями. Все спешили в походный лазарет навестить и поздравить раненых соратников. "Христос Воскресе! - Воистину Воскресе!" - раздавалось по станице.
Во второй половине дня разнесся слух о выступлении. Досадно! Но бодрое настроение оставалось. На вечерней перекличке и молитве было объявлено: рано утром бригада выступит на подводах. Никаких вещей с собой не брать, но патронами запастись. Итак, снова в поход, но, как будто, на короткое время. Куда и с какой целью? Ответ на эти вопросы генерал Марков дал бы короткий и определенный: "Это вас не касается!"
О предстоящей задаче похода узнали лишь 7 офицеров Инженерной роты во главе с подполковником Александровым, которых генерал вызвал к себе и им сказал:
- Инженеры! На вас возлагается серьезная задача, от которой зависит успех нашего набега на треугольник станций: Крыловская - Сосыка-Ейская и Сосыка-Владикавказская. Вам надлежит пробраться в тыл к красным и около разъезда Хуторской на железной дороге на Ейск подорвать основательно полотно железной дороги и перерезать телефонные и телеграфные провода. Нужно, чтобы все, что есть на этих трех станциях, попало нам в руки. В ночь на 27 апреля (10 мая) вы должны выполнить этот приказ, а с утра я примусь за красных. Вам в помощь дается три проводника и сотня черкесов. Подробные приказания даны подполковнику Александрову.
Ночью отряд тронулся в путь.
25 апреля (8 мая). В 6 часов утра 1-я пехотная и Конная бригады выступили в юго-западном направлении. Целый день тряски на подводах и прибытие в станицу Незамаевскую. Переход около 65 верст. Ночевка.
Казаки просили генерала Маркова оставить отряд для защиты их станицы, на что тот предложил им самим сорганизоваться для защиты, а еще лучше - влиться в части бригады. Те колебались.
26 апреля (9 мая). Утром генерал Марков объехал части и объявил задание, данное армии:
- Идем запасаться боевой провизией. 2-я бригада будет наступать на станцию Крыловская. 1-я в центре, на станции Сосыка-Владикавказская и Сосыка-Ейская; Конная - левее, на станции Леушковская. Цель - захват всего, что имеется у красных на этих 4-х станциях. Боевая провизия необходима ввиду массового прилива в ряды армии кубанских казаков.
От станицы Незамаевской 1-я и Конная бригады пошли по разным направлениям. Проехав около 30 верст, 1-я бригада остановилась, не доезжая нескольких верст до станции Сосыка-Владикавказская. Разъезды от Черкесского конного дивизиона, приданного бригаде, доносили, что станция занимается большими силами противника с бронепоездом.
По диспозиции штаба армии атака трех бригад должна начаться одновременно с рассветом следующего дня.
С наступлением ночи 1-я бригада стала разворачиваться в боевой порядок: Офицерский полк - для атаки станции Сосыка-Владикавказская, Кубанский - левее его; с занятием этой станции бригада должна, заходя левым плечом вперед, наступать на станцию Сосыка-Ейская.
***
Отряд подполковника Александрова в течение 25 и 26 апреля (8 и 9 мая) скрытыми путями, весьма осторожно приближался к Владикавказской железной дороге севернее станции Сосыка. В ночь на 27-е (10 мая) он перешел дорогу и приблизился к месту своего назначения. Оставив шагах в 300 от железной дороги черкесов и проводников, офицеры подползли к полотну и принялись за работу. Через короткое время - команда: "Отползай". У полотна остались двое. Следующая команда: "Поджигай". Раздались сильные взрывы. И в этот момент всего лишь в нескольких шагах от места взрыва офицеры увидели силуэт остановившегося бронепоезда. Еще момент, и по ним понеслась с него пулеметная очередь: видимо, красные заметили отбегавших. На рассвете отряд взял направление на гул начавшегося боя и благополучно присоединился к бригаде.
27 апреля (10 мая). Незадолго перед рассветом 1-й роте было приказано произвести демонстрацию наступления. Рота сбила заставу красных, но, подойдя к железной дороге на 200 шагов, была встречена картечным и пулеметным огнем бронепоезда. Она залегла и в этот момент подверглась атаке красной пехоты с флангов. В жестокой схватке сопротивление роты было сломлено, и она стала отходить. Преследовавшие ее красные были остановлены пулеметным огнем батарейных и ротных пулеметов. На всем фронте разгоралась стрельба.
Едва стало светать, Офицерский полк перешел в наступление. Перед железной дорогой, не в силах преодолеть сильнейший огонь противника, он залег, но через несколько минут, когда 1-я батарея отогнала бронепоезд, а слева у кубанцев уже неслось "ура", он сбил красных, занял станцию и, не задерживаясь на ней, повел наступление вдоль железной дороги в северном направлении. Красные отходили, не оказывая уже сопротивления, и вскоре совершенно рассеялись.
Генерал Марков с Черкесским дивизионом, не обращая внимания на разбегавшихся красных, прискакал на станцию Сосыка-Ейская. На обоих станциях было захвачено несколько эшелонов с "боевой провизией", которую немедленно стали перегружать на те подводы, на которых ехала бригада, в то время как Офицерский полк продолжал двигаться на север. Бронепоезд красных успел проскочить станцию Крыловская до занятия ее 2-й бригадой.
Был момент тревоги: к станции Сосыка с востока подходила большая колонна пехоты и кавалерии. Выяснилось, что это были казаки станицы Незамаевской, шедшие на присоединение к бригаде. Их было свыше 500 человек. Генерал Деникин, приехавший на станцию, их всех назначил на пополнение в 1-ю бригаду, и им тут же было выдано оружие.
Тем временем, Офицерский полк занял станицу Павловскую, радостно встреченный жителями. Генерал Марков просил их немедленно разойтись по домам, так как станица не будет удерживаться, что вызвало у жителей восклицания: "Что теперь будет с нами?" Захваченных здесь пленных в числе нескольких десятков человек генерал Марков приказал отпустить.
К вечеру в станицу Павловскую пришел и Кубанский полк, а ночью вся бригада двинулась дальше на север.
28 апреля (11 мая) она пришла в станицу Ново-Михайловскую, в 6-7 верстах западнее станции Крыловской, занятую с жестоким боем 2-й бригадой, но еще ведшей бой севернее ее. Через несколько часов на станцию выступила вся 1-я бригада, но на ней не задержалась, а проследовала на восток через станицу Екатериновку в станицу Ново-Пашковскую, где и расположилась на ночлег. За нею отошла и 2-я бригада.
29 апреля (12 мая). Бригада перешла в село Гуляй-Борисовку и 30 апреля вернулась в Егорлыцкую.
Уставшими вернулись части с "налета на Сосыку", но бодрыми. Одержан был большой успех и добыты трофеи, нужная для армии "боевая провизия". 2-я бригада захватила даже два орудия. В первый раз Добровольческая армия вела наступление на фронте в 30 верст.
Потери в Офицерском полку были большие: около 100 человек, из которых на долю одной 1-й роты пришлось 27 человек убитыми и 44 ранеными, свыше половины ее состава. Был ранен и командующий полком, полковник Хованский, третий командир за время с 20 апреля (3 мая).
С 27 апреля (10 мая) в командование полком вступил полковник Тимановский. Генерал Марков расстался со своим неразлучным помощником, оставаясь, однако, его ближайшим начальником.
30 апреля (13 мая) - дата окончания Корниловского, Ледяного, 1-го Кубанского похода Добровольческой армии.

[Олег Марковец]

Фото,какие может сохранились?

[Игорь Устинов]

Фото,какие может сохранились?

У меня есть фото Ледяного похода, из книги "Марков и марковцы", надо сканировать, чтобы выложить?..

МАРЧЕНКО Д.А. "На боевых постах"

Начало Кубанского похода
...13 февраля начался наш поход на Кубань. До 21-го прошли станицы Хомутовскую, Кагальницкую, Мечетинскую и Егорлыцкую без крупных столкновений. А 21-го перешли в Ставропольскую губернию, чтобы через село Лежанка попасть в Кубанскую область. Село оказалось занято остатками большевизированной 39-й дивизии с Кавказского фронта, занявшими позицию за речкой по окраине села. Значит, будем драться!
Полк принял боевой порядок и форсировал под частым огнем речку по грудь глубиной. Красные были сбиты стремительной атакой и бежали из села.Рота потеряла двоих (прапорщика Бута и кадета Бутковского) убитыми, а среди раненых оказался и штабс-капитан Бутенко.
На похоронах первых жертв похода присутствовали Алексеев и Корнилов. Я командовал почетным взводом. В бою были взяты в плен несколько офицеров-артиллеристов, стрелявших по нас. Был суд, на котором я присутствовал как начальник караула. Смертный приговор был Корниловым отменен, и подсудимые были поставлены в строй рядовыми.
23 февраля армия вошла в станицу Плосскую, 24-го в Незамаевскую, где я был начальником заставы сторожевого охранения. 25-го отдыхали в станице Веселой, а потом ночью перешли железную дорогу у станицы Ново-Леушковской и остановились только в Ирклиевской, сделав утомительный переход в 50-60 верст...

(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)
... Значит идем на Дон. 17 апреля снова в памятной нам Лежанке. Снова бои в ее окресностях. 20-го в Великую Пятницу был на выносе Плащаницы. В храме был и генерал Деникин.
Ночью в Великую Субботу раненых перевезли в Егорлыцкую. Когда въезжали в станицу, как раз зазвонили к Светлой Заутрене. Сейчас казаки приняли нас иначе, чем в феврале. Прекрасно угостили за пасхальным столом, и отношение было братское и даже заискивающее.

[Игорь Устинов]

РЕЙНГАРДТ Ю.А. "Мой взвод"

                                                                                                   "Тонняга"
Высокого роста, во взводе, построенном по ранжиру, стоит на четвертом месте, между мною и поручиком Ершовым. Его оголенная спереди голова имеет по бокам жидкую растительность неопределенного цвета, отдающего в рыжинку. Маленькие черты лица его кажутся еще мельче благодаря бакам "а-ля Пушкин" и тоже рыжеватым. Длинные тонкие пальцы выдают далеко не пролетарское происхождение. На дворе, освещенном небольшими зеленовато-серыми глазами, застыло выражение презрительного высокомерия. Корнет 3-го Заамурского полка, рядовой 3-го взвода 1-й Офицерской роты - Пржевальский.
Одежда его состоит из зеленовато-серого (горохового) френча, синих бриджей и высоких кавалерийских сапог со шпорами, а во время выходов или нарядов долгополая шинель с высоким разрезом сзади довершает его одеяние. ...

... Густые, широкие камыши реки Средний Егорлык укрывают роту от взоров красных. В трех-четырех шагах впереди начинается открытая гладь воды шириной в 40-50 шагов, за нею снова легкий пояс камышей и за ним, вырытые в огородах села Лежанка, окопы красных. Передо мной направо, налево, впереди, сзади густой лес камыша. Плотной стеной обступил он затаившуюся в нем роту, и только то легкий треск стеблей, то неожиданный шелест его длинных листьев говорит мне о близости моих соратников. И вдруг рядом со мною высовывается, в ореоле густых листьев, обрамленное баками лицо "тонняги".
- Вперед! - бросает он мне и, пробираясь сквозь камыш, идет к открытой воде.
Когда, следуя за ним, я оказался в реке, то увидел странную и необъяснимую картину: передние уже прошли середину реки и движутся по пояс, а то и по грудь в воде к противоположному берегу, но движение их необъяснимо медленно, особенно ввиду близости противника. Через два шага все стало для меня ясно: илистое дно реки засасывало ноги то по икры, то по колено, и вытаскивать их было очень тяжело. Наше счастье, что красные за высокими камышами не видели нашего приближения, иначе это было бы концом роты.
По окончании боя в отведенной для взвода хате, вынимая из сапог набившийся туда ил, обращаясь ко мне, "тонняга" будто задумчиво произнес:
- Будь там пошире хоть на десять шагов, я бы там и остался.
Еще вчера я не поверил бы своим ушам, если бы он сказал такую фразу, а сегодня он произнес ее спокойно, без комендантского растягивания слов. И показалось мне, что и в выражении лица его что-то изменилось, будто смыла грязная илистая река все то наносное, что делало его смешным и несимпатичным. В следующих переходах и боях рядом со мною шел уже не тот корнет Пржевальский, который неделей назад вышел из Ростова...

...Екатеринодар. Взяты артиллерийские казармы. С окружающего их вала бросилась 1-ая рота на ближайшие дома города, до которых оставалось 150-200 шагов, но не пробежала и трети расстояния, смытая пулемётным огнём. Упал и бежавший впереди Пржевальский. Упал и не поднялся. Остался лежать там, где застигла его пуля. Вскоре разрывом снаряда его труп был отброшен в сторону и лежал, полузасыпанный землёй, непонятно маленьким комочком...
Изорванный труп корнета Пржевальского остался в руках красных, но память о нем ушла с нами и не покинула нас во всю жизнь, и не покинет до последнего вздоха.
 

[Игорь Устинов]

ЭЙХЕНБАУМ И.А. "Пасха В Лежанке"

19 апреля 1918 года, пройдя железную дорогу, разогнав в Горькой Балке большевиков, мы пришли в Лежанку, замкнув после двух месяцев свой путь борьбы за "русский светоч".
Большевики из Лежанки поспешно ушли, забрав с собою несколько сот мобилизованных жителей этого села. Мы здесь еще в недоброй памяти; у жителей много страха, еще не забыт Февраль, когда мы с боем брали это большое село и когда человеческая жизнь валилась, как листья в осеннюю пору. Бабы, однако, через пару часов освоили положение и смело начали всякие военные и партикулярные разговоры.
Заняв Лежанку без боя, мы вели себя сугубо мирно, и это очень расположило к нам женское население села.
- Вот, не тронули их, и они никого не трогают, - резюмируют они положение. Они соглашаются, что ПРИ большевиках нет жизни, никакого нет закона и порядка; забирают скот, имущество, мужиков; заставляют всех рыть окопы, нагоняют страху и всякого туману... -
Но и с вам страшно... - заключают они.
Мы искренно смеемся, и от этого им становится легче. Они даже хлопают нас по плечу и тоже смеются. И страха уже нет.
На другой день наша хозяйка откровенничает больше:
- Они все же - свои... да как посмотрю на вас - тоже не чужие... - и улыбается. Потом, переходя на шопот, докладывает:
- Бают, что вы и царя везете с собою...
- Нет, царя у нас нет, - отвечаем мы, - а вот князей много, но они тоже, как солдаты, со штыками ходят, и нет у них ничего, кроме вшивой рубашки.
Ну, да что там говорить, все равно хозяйка не поверит. Я показываю на Хованского. Хозяйка не то сердобольно, не то недоверчиво качает головой и умолкает.
Когда же на другой день Хованский умывается, хозяйка ему сует чистый ручник.
- Чего же ты князю? - замечаем мы. - Ты что - за старый "прижим", что ли?!
Хозяйка, смущенная, машет рукой и уходит на двор.
Генерал Богаевский со своей бригадой ушел на Дон; оказывается; на Дону, действительно, восстание казаков. Теперь в арьергарде мы - первая бригада. Большевики, верные себе, чтобы не дать отдыха ни своим частям, ни нам, беспокоят нас своими непрекращающимися наступлениями.
Мы лежим в окопах на околице села и отгоняем большевиков "беспокойщиков". Накопившись, большевики повели наступление. Мы подпустили их совсем близко, но они не выдержали этого нашего зловещего молчания, залегли и начали пятиться назад.
В это время на их левом фланге появился Черкесский конный полк, и большевицкие части побежали. Пехота обрушилась на противника фланговым огнем, и получилась всегдашняя картина, большевицкого уничтожения. Чтобы окончательно отбить у них охоту к беспокойству, наш взвод сел на повозки и погнался за бегущим противником.
Километров за пять нас встретили довольно организованным огнем. Мы спешились и, не останавливаясь, бросились в атаку на "ура". Красные опять побежали, отстреливаясь и прячась за углы построек и плетни. В одной улочке мелькнула группа "тельняшек", одна из них повернулась и из большого "маузера" дала несколько выстрелов. Кто-то из-за плетня выстрелил под самым ухом. Мы бежали доброй рысью, забыв свои полузакрытые раны. Большевики оглядываются и временами стреляют, но страх и сознание того, что "кадеты" (так они называли добровольцев) преследуют упорно, парализуют точность огня. В результате и "маузер", и другие револьверы и пистолеты поступают на наше вооружение. Опять появляются черкесы и преследуют противника на Медвежье.
Хутор Медвежье должен заплатить нам контрибуцию, но так как жителей нет, разверстку производим мы сами. Берем не в прок, а для пасхального стола. У всех сразу появляются хозяйственные знания и даже таланты.
- Это тебе не на "ура" идти, - заявляет один такой хозяйственник, - здесь надо "мозгой" ворочать и надо знать, которая мука - крупчатка, а которая - мягкого помола... Для куличей употребляют мягкую.
- И которая курица и которая утка, - добавляет другой. - Для пасхи очень годится павлин.
Словом, птица всевозможных заглавий и роста, поросята разных величин, сметана, сливки, масло, яйца, и еще что-то, и еще - еле вмещаются в возы и быстро и осторожно упаковываются.
- Не хватает только миндаля, изюма и ванили, - замечает длинный варшавянин-Кексгольмец.
- Ты вот поминдальничай, так живо попадешь в лапы к "товарищу" Троцкому, - парирует финляндец Меллер.
Наша хозяйка и две другие хозяйки нашего постоя пекут и жарят, как для настоящего Светлого Праздника, ожидаемого после семинедельного поста... Находится и краска, и мы не протестуем, когда получаются "красные яички".
Наша хозяйка - та, что любит поговорить о напрасности "братоубийства" - из железного резерва выволакивает что-то питьевое.
- Какая же это будет солдату Пасха без вина? - заключает она.
Наш гвардейский взвод 3-ей роты Офицерского полка - восемнадцать человек - занимает участок у околицы хутора, шагов сто в одну и столько же в другую сторону от Медвежинского тракта. Дома крайние: когда надо, выбегаем мы из домов и занимаем свою позицию. Теперь мы на хозяйственных работах, но дежурные следят за степью, а хозяйки - за куличами, дабы во-время вынуть их из печи.
В субботу, незадолго до крестного хода вокруг храма, начал собираться для наступления пресловутый Медвежинский уезд.
Стемнело. Я лежал на земле около окопчиков и, поднявши воротник шинели, дремал. В пяти шагах от меня лежал мой брат и все время наблюдал и прислушивался к движению в большевицком лагере.
- Не спи! Не спи! Они всего в двадцати шагах и - слышишь? - ползут к нам.
Я на мгновенье всматривался в темноту и опять дремал.
- Идут! Бегут! - нервно крикнул брат и выстрелил в темноту.
Загремели выстрелы по всей околице, затарахтел ротный пулемет.
Я нервно сжал винтовку и ждал...
- Что за атака без "ура"? - думал я. - Это не в серьез...
Но мимо, промелькнула темная фигура, хотел стрелять, но опоздал, - и скрылась в нашем тылу. Тогда, ставши на колени, я начал вглядываться в темноту.
- Господи Боже! Теперь молиться бы, а ты тут шныряешь штыком, - подумал я.
В это время передо мной выросла тень, и если бы я машинально не выбросил штык вперед, она бы меня задавила. Тень вскрикнула и скатилась куда-то в сторону. Я ждал других - но две-три промелькнули вне поля моего действия, и скоро все успокоилось.
Подошел блат, стали искать заколотого, но его нигде не было.
Утром после боя все выяснилось: перед нашим участком лежало пять или шесть человек убитых или тяжело раненых, но не видно было ни одной винтовки. Оказывается, мобилизованные жители села Лежанки оружие побросали еще раньше и шли налегке, чтобы попасть домой еще до крестного хода.
Разговлялись утром. Черкесы-магометане несли весь этот день дозорную службу.
Хозяйки считали нас уже почти что своими. Пасха такая же у них, как и у нас. Носят на шее крест, а главное - не шарят по комодам... Они заговорщически нам улыбались и, подмигивая своим мужикам, говорили:
- Вернулся таки с посева...
Что он сеял - не было известно, а также не было важно в этот Светлый День.
Своему мужику мы отдали его питье.
- Так, ваше высокоблагородие... - опешил он, - тогда уж выпьемте вместе!
Выпили вместе, а хозяйка вытерла губы и похристосовалась с каждым, перед каждым вытирая передником губы; христосуясь же с князем Хованским, вытерла губы дважды.
Так встретили и отпраздновали мы первый день Пасхи в 1918 году. А на второй день мы выступили походом на Дон.

Сообщение отредактировал Игорь Устинов: 13 января 2014 - 23:20

[ledganez]

Николай Федорович, хотел бы уточнить один интересный момент: в посте № 14 Вы писали, между прочим, следующее:

 

"...Также она в штабе (дом Мартыненко)мыла пол,когда из дома вынесли труп командира Дербентского полк Лисовского,застренного Неженцевым. "

 

Проделав некоторые поиски нашел следующее:

 

"...Здесь к ним подскакали двое верховых… в погонах. Один из них, оказавшийся прапорщиком Варнавинского полка, кричал:
- Товарищи! Собирайтесь на соборную гору! Кадеты штурмуют мост.
Залп - и оба падают убитыми (впоследствии, возвращаясь снова на Дон, офицеры видели на кладбище села среди свежих могил одну с надписью: "Барон, прапорщик Борис Николаевич Лисовский. Убит бандой Каледина 21 февраля 1918 г.")..."

 

Очевидно, речь идет именно о нем?

 

Это еще и потому удивительно, что практически все офицеры Варнавинского пехотного полка были казнены матросами в Новороссийске в ночь со 2 на 3 февраля 1918 г.:

 

"...Но когда Варнавинцам было предложено двинуться в Крымск и далее в поход на Екатеринодар, то среди них произошел раскол. Часть солдат и все офицеры решили отправиться на пароходе Крым. Вечером они погрузились на пароход, но пароход на ночь остался у причала 5-й пристани ВКЖД. Где-то около двух часов ночи на пароход вошли матросы Черноморского флота со списками в руках. По списку сняли с парохода 43 офицеров и до 5 часов утра всех их расстреляли и утопили."

 

И далее:

 

"...17(4) фераля 1918 года на станцию Крымская из Новороссийска прибыли и заняли фронт по линии Крымская-Троицкая-Абинская Варнавинский полк в половинном составе при одном офицере..."

 

Логично предположить, что это и был прапорщик Лисовский. Может быть, его послали командовать дербентцами? (варнавинцы будут драться с Добровольческой армией в станице Новодмитриевская).

"Варавинцы" не упоминались никем из участников и свидетелей боя. Лисовский, как командир "дербентцев", прибыл  в село с пополнением - 20 февраля(5) к вечеру из Песчанокопской. Соборная гора - возвышенность по левому берегу р. Молоканки, где стояла Трёхсвятительская церковь, рядом новое кладбище. Рядом дорога на с. Белая Глина, куда красные и отступили. 

[ledganez]

РЕЙНГАРДТ Ю.А. "Мой взвод"

                                                                                                   "Тонняга"
Высокого роста, во взводе, построенном по ранжиру, стоит на четвертом месте, между мною и поручиком Ершовым. Его оголенная спереди голова имеет по бокам жидкую растительность неопределенного цвета, отдающего в рыжинку. Маленькие черты лица его кажутся еще мельче благодаря бакам "а-ля Пушкин" и тоже рыжеватым. Длинные тонкие пальцы выдают далеко не пролетарское происхождение. На дворе, освещенном небольшими зеленовато-серыми глазами, застыло выражение презрительного высокомерия. Корнет 3-го Заамурского полка, рядовой 3-го взвода 1-й Офицерской роты - Пржевальский.
Одежда его состоит из зеленовато-серого (горохового) френча, синих бриджей и высоких кавалерийских сапог со шпорами, а во время выходов или нарядов долгополая шинель с высоким разрезом сзади довершает его одеяние. ...

... Густые, широкие камыши реки Средний Егорлык укрывают роту от взоров красных. В трех-четырех шагах впереди начинается открытая гладь воды шириной в 40-50 шагов, за нею снова легкий пояс камышей и за ним, вырытые в огородах села Лежанка, окопы красных. Передо мной направо, налево, впереди, сзади густой лес камыша. Плотной стеной обступил он затаившуюся в нем роту, и только то легкий треск стеблей, то неожиданный шелест его длинных листьев говорит мне о близости моих соратников. И вдруг рядом со мною высовывается, в ореоле густых листьев, обрамленное баками лицо "тонняги".
- Вперед! - бросает он мне и, пробираясь сквозь камыш, идет к открытой воде.
Когда, следуя за ним, я оказался в реке, то увидел странную и необъяснимую картину: передние уже прошли середину реки и движутся по пояс, а то и по грудь в воде к противоположному берегу, но движение их необъяснимо медленно, особенно ввиду близости противника. Через два шага все стало для меня ясно: илистое дно реки засасывало ноги то по икры, то по колено, и вытаскивать их было очень тяжело. Наше счастье, что красные за высокими камышами не видели нашего приближения, иначе это было бы концом роты.
По окончании боя в отведенной для взвода хате, вынимая из сапог набившийся туда ил, обращаясь ко мне, "тонняга" будто задумчиво произнес:
- Будь там пошире хоть на десять шагов, я бы там и остался.
Еще вчера я не поверил бы своим ушам, если бы он сказал такую фразу, а сегодня он произнес ее спокойно, без комендантского растягивания слов. И показалось мне, что и в выражении лица его что-то изменилось, будто смыла грязная илистая река все то наносное, что делало его смешным и несимпатичным. В следующих переходах и боях рядом со мною шел уже не тот корнет Пржевальский, который неделей назад вышел из Ростова...

...Екатеринодар. Взяты артиллерийские казармы. С окружающего их вала бросилась 1-ая рота на ближайшие дома города, до которых оставалось 150-200 шагов, но не пробежала и трети расстояния, смытая пулемётным огнём. Упал и бежавший впереди Пржевальский. Упал и не поднялся. Остался лежать там, где застигла его пуля. Вскоре разрывом снаряда его труп был отброшен в сторону и лежал, полузасыпанный землёй, непонятно маленьким комочком...
Изорванный труп корнета Пржевальского остался в руках красных, но память о нем ушла с нами и не покинула нас во всю жизнь, и не покинет до последнего вздоха.
 

Вброд переходили посередине ул. Курбатовки, напротив мельницы Лосева. Там глубина - 1,5 м. Шириной метров в 50. В 1958 году со дна в этом мести мы достали: череп,остатки трёхлинейки и  берданки.

[ledganez]

Как выясняется, очень много воспоминаний оставили первопоходники. Все они хорошо дополняют друг друга, а некоторые факты даже перехлестываются с проделанной работой Ватутина Н.Ф. Николай Федорович рассказывал о предательстве казаков ст. Роговской, которые увели у артиллеристов (защитников Лежанки) пушку. На эти воспоминания налаживаются мемуары первопоходника Половцева Л.В.:"У казаков были запасные батареи  и ген. Каледин приказал  передать
их добровольцам, но казаки отказались выдать орудия.
    В это время в армии были получены сведения о том, что в соседнюю с
Донской  областью  Ставропольскую   губернию  прибыла  39-я   пехотная
дивизия, самовольно  оставившая кавказский  фронт. Вместе  с  дивизией
пришла артиллерийская  бригада.  Бригада  была  расположена  на  самой
границе  Донской  области.  Части  эти  были  дезорганизованы,  охраны
казенного имущества почти не было, караулы не держались.
    Между тем юнкера артиллеристы  не знали покоя  ни днем, ни  ночью,
мечтая добыть себе пушки. А тут, под боком, в каких-нибудь 200 верстах
бесхозяйные орудия.
    Не вытерпели. Собралось 25 офицеров  и юнкеров, достали лошадей  и
отправились за добычей.
    В темную ночь бесшумно вошли добровольцы в с. Лежанку, где  стояла
батарея. Окружили место расположения  орудий и подняли обезумевшую  от
неожиданности прислугу; под наведенными револьверами приказали запрячь
одно орудие и два зарядных ящика, полных снарядами, и ускакали, вместе
с ездовыми большевиками.
    Пока в  Лежанке  разобрались,  что  произошло,  и  пока  снарядили
погоню, наши молодцы проскакали  уже верст 20 и,  свернув с дороги,  в
степь затаились. Погоня промчалась мимо, а добровольцы другой дорогой,
быстрым ходом,  ушли на  Дон  и благополучно  привезли свою  добычу  в
Новочеркасск, к несказанной радости своих сотоварищей."

 

Я так думаю, что офицеры и юнкера совместно с Роговскими казаками, которых удалось как то сагитировать, учавствовали в воровстве этой пушки. Не зря их (казаков ст. Роговской) до сих пор после этого случая называют "предателями". Время сгладило точности этой лихой операции и донесло до нас только отрывки. Но рассказ Ватутина и мемуары Половцева как-то сплетаются и дают повод думать, что оба они донесли до нас один и тот же эпизод славных дел Добр.армии.

Ночной налёт и увоз орудия и прислуги "чернецовцами" описан у Эрика Бредта подробно. Рассказ Насти. Это было намного раньше боя, а вот перед боем, ранним утром, не роговские, а егорлыкские казаки пробовали угнать орудия, но бросили их за мостом, а зарядные ящики увезли. Это видели жители.

[Игорь Устинов]

ЛИСЕНКО И. "Записки юнкера 1917-го года"

 

Первые пушки Добровольческой Армии.
Во время нашего пребывания в Ростове командование узнало, что в селе Лежанка Ставропольской губ., в 18-ти верстах от Донской области, расположилась часть самовольно ушедшей с "Турецкого фронта" 39-й артиллерийской бригады. С разрешения атамана туд, была послана группа, конных юнкеров артиллеристов под командой поручика Давыдова. Для "маскировки под казаков" к нам добавили юнкеров казачьего училища. Начальником экспедиции был лейтенант Герасимов.

После двухдневного похода отряд ночью проник в село, снял караул в батарейном парке и, будя по хатам ездовых, заставил их заамуничивать и запрягать лошадей. К рассвету из села выступили два орудия образца 1900 года, 4 зарядных ящика со снарядами и телефонная двуколка. Несмотря на организованное Дербентским полком преследование, отряд благополучно вернулся в Новочеркасск и сдал добычу в первую артиллерийскую часть Добр.Арии - Михайловско-Константиновскую юнкерскую батарею.

По возвращении юнкеров из Ростова был произведен орудийный расчет. Я попал 3-м номером во второе орудие. В батарею прибыли артиллерийские офицеры и заняли командные должности. Начались занятия при орудиях и уход за лошадьми. "Пленных" ездовых 39-й бригады отпустили по домам.

Вскоре скончался от ран, полученных под Ростовом, юнкер К.А.У. Малькевич. Батарея заимствовала для похорон орудие запасной казачьей батареи. Сняли тело орудия, отвезли на лафете гроб и похоронили соратника. Но орудие образца 1902 года не вернули.

Долго требовали казаки обратно свою пушку, но им отвечали, что "юнкера не умеют собрать орудие". Тогда казачий комитет заявил, что будет разговаривать только с юнкерским комитетом. Командир приказал юнкерам-студентам постарше разыграть роль комитета. После долгой торговли постановили: вернуть казакам деревянную платформу, на которой прикреплялся гроб, и траурное покрывало. Орудие же осталось в нашей 5-батарее до перевооружения летом 1919 года на английские орудия. Благополучно прошло Чернецовский, 1-й и 2-й Кубанские походы под командой доблестнейшего штабс-капитана Шперлинга, нося название 1-го или похоронного орудия батареи.

Юнкер Иван Лисенко

 

[Игорь Устинов]

С. РЯСНЯНСКИЙ "Командировка к походному Донскому атаману"
(Воспоминания из Кубанского похода)

22-го февраля, вечером, после взятия с.Средне-Егорлыцкое (Лежанка), меня вызвал к себе ген.Корнилов.
- Мне доложили, что некоторые из донских партизанских отрядов хотят отделиться от ген.Попова. Поезжайте и приведите их в Армию. Вы хорошо знаете как Атамана, так и начальников отрядов, и поэтому я командирую вас, надеясь, что вы сумеете доказать им все значение усиления армии, идущей на помощь кубанцам... Вам даю разъезд из офицеров 6-го Донского полка, - сказал мне командующий армией.
- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.
Разговор был кончен. С нелегким сердцем я ехал в эту командировку: задача была деликатная; кроме того, армия шла на Кубань, а походный атаман - в восточные зимовники, то есть в противоположную сторону, и расстояние, доходившее между ними в тот день до 100 верст, должно все увеличиваться. Где и как я найду Добровольческую Армию?
Рано утром 23 Февраля я выехал из Лежанки; со мною были: мой младший брат корнет и 12-15 офицеров 6-го Донского полка под командой войскового старшины. Офицеры были вооружены шашками и винтовками, сидели на хороших лошадях, так что разъезд был вполне боеспособен и мог драться со значительно более сильным противником. Для меня это было очень важно, так как в степи бродило много небольших шаек красных. Как-то невольно вспомнил я Пугачевщину и заволжские степи. Там и тогда маленькие заброшенные в степи крепости-деревни служили оплотом русской государственности в борьбе с самозванцем. Теперь и здесь этим оплотом, скорее символом, была маленькая Добровольческая армия, охраняющая светильник национального огня. И тогда и теперь был бунт, беспощадный русский бунт низов плотив верхов.
Через ст.Егорлыцкую и западные зимовники я направился к казенному мосту через р.Маныч, где по слухам был генерал Попов со своим отрядом.
Уже стемнело, когда мы после короткого отдыха выехали из зимовника Букреева; до ночлега оставалось верст 15. Я взял проводника. Бысто наступила ночь, настолько темная, что в 10 шагах ничего не было видно. Ехали уже часа два-три, а зимовника все нет и нет. Проводник, в начале уверенно ехавший впереди, стал усиленно посматривать по сторонам, но трудно было что-либо увидеть - лишь слабо серела дорога... Вдруг мы заметили, что дорога раздваивается. Проводник наш остановился в нерешительности.
- Куда ехать? - спросил я его.
- Как будто бы прямо, а может быть и влево.
Как быть? Блуждать по степи не хотелось, но и стоять на месте было бессмысленно: лошадям нужен был корм, всадникам - отдых. Мы все невольно замолчали. И вдруг в этой жуткой тиши раздался недалекий лай. Я готов был расцеловать эту невидимую вестницу жилья. Мы прислушались; опять раздался лай, ясно доносившийся вдоль уходившей в темноту дороги. Мы быстро двинулись на лай. Прошло несколько минут, дорога стала спускаться под гору, внизу замелькало 2-3 огонька. Слава Богу, зимовник! Ну, а вдруг тут большевики? Посланный дозор донес, что все благополучно.
Через полчаса наши лошади по уши погрузили морды В сено, а мы с жадностью глотали чай. Ночь, проведенная на конюшне под охраной часовых, прошла благополучно.
С рассветом, двинулись снова в путь. Кругом мирная картина, пасутся стада скота и овец. Табуны лошадей медленно бродят по степи. Временами, заметив наше приближение, поднимаются чуткие дудаки. Большевиков как будто бы нет. Быстро уходят назад версты... Вот и зимовник Янова. Видны какие-то обозы. Мы въезжаем во двор.
- Что, походный атаман здесь?
- Здесь.
Ну, слава Богу, добрались.
Я еще в пути решил, что не буду заниматься какой-либо агитацией среди отрядов, а совершенно откровенно поговорю с ген.Поповым, его начальником штаба полк.Сидориным, начальниками отрядов и передам им желание и взгляды ген.Корнилова. Поэтому по прибытии к походному атаману я изложил емy свое поручение и просил разрешения поговорить с начальниками отрядов.
- Сомневаюсь, чтобы наши партизаны согласились ехать к ген. Корнилову; сейчас у нас боевое настроение, мы взяли Великокняжескую и подымаем калмыков, - сказал мне генерал.
На следующее утло мы двинулись к Великокняжеской, обгоняя обозы партизан. Вечером в станице были собраны все начальники отлядов, и им, с разрешения ген.Попова, я передал предложение ген.Корнилова присоединиться к армии. Ввиду одержанного успеха и полученного ген. Поповым от калмыцких старшин предложения дать инструкторов для фор- . мирования полков из калмыков, не признающих большевиков, настроение у казачьих начальников было бодрое, снова появилась вера в победу. Ген.Попов считал, что уходить сейчас из Донских степей нет смысла, можно начать работу против большевиков отсюда. Идти к ген.Корнилову было далеко, рискованно, он был на "чужой" земле, а здесь "своя", донская.
В результате разговоров было решено, что отряд ген.Попова останется в Великокняжеской и отсюда начнет борьбу с красными, а в Добровольческую Армию никто не пойдет.
Итак, моя задача не была выполнена.
Я сознал правильность решения с точки зрения донского командования, но мне было тяжело, что Добровольческая Армия не получит подкрепления.
По окончании заседания я попросил дать мне конвой на обратный путь и решил на утро двинуться обратно. В этот же день мне сказали, что мой большой друг и со-узник по Быхову полк.Роженко и его спутник ген.Складовский, пробиравшиеся в Москву по поручению ген.Алексеева, убиты недалеко от Великокняжеской и там же их тела брошены в колодезь.
26-го февраля, около полудня, ко мне явился разъезд, с которым я должен был двинуться в обратный путь. Внешний вид его был довольно печальный, кроме начальника разъезда, подъесаула донской артиллерии Нефедова, хорошо вооруженного и сидящего на приличной лошади; остальные были юные партизаны в возрасте от 16 до 20 лет, кто с одной винтовкой, кто только с шашкой. Лошади не чищены, несколько из них с набитыми холками, одна даже хромая.
"На вид - неважны, каковы—то в бою?" - подумал л.
- Hv, Господи, благослови, - сказал я, трогаясь.
Нам предстояло пройти более 200 верст по району, кишащему большевиками. Где я найду Добровольческую Армию - я мог только гадать.
Верстах в 15 от ст.Великокняжеской мне указали маленький зимовник, в котором были убиты ген.Складовский и полк.Роженко. Я свернул к нему и от живущей там бабы узнал, что два господина, по приметам подходящие к моим друзьям, были 3-4 дня тому назад привезены из Великокняжеской к стоящему у зимовника заброшенному колодцу, там раздеты, убиты из револьверов и брошены в колодец. Я подъехал к нему. Там я нашел следы крови, свеже-обломанный сруб и прибитую бумажку, на которой безграмотно, каракулями было написано: "Смерть буржуям. Так будет со всеми, кто не признает советской власти".
Трупов в колодце видно не было, так как было много воды. Поручив двум партизанам при помощи служащих зимовника вытащить тела из колодца (приказание было исполнено, и погибшие оказались именно разыскиваемые мною лица), я двинулся дальше.
Переночевав на зимовнике одного из Корольковых, я С рассветом продолжал путь. Недалеко от ст.Целина меня обстреляла банда красных, засевших на каком-то хуторе; я уклонился от боя и на рысях ушел от нее. Обойдя с севера Лежанку, я в темноте подошел на высоту кубанской от.Новороговской и стал в курене на привал, выжидая, когда станица заснет, чтобы пройти ее незаметно. В курене, к нашему счастью, нашлась картошка и овес. Проголодавшаяся молодежь быстро сварила незатейливый ужин. Кони отдохнули.
Часов около 10 пошли дальше. С трудом нашли переправу через болотистую речку Кугай-Ею и, соблюдая тишину, подошли к станице. В одной из крайних хат, после долгих уговоров и раздирающей сцены с казачкой, не хотевшей отпускать своего мужа, я достал проводника, выведшего нас на прямую дорогу к ст.Незамаевской. Всю ночь мы шли переменным аллюром. На рассвете в придорожном хуторе я узнал, что Добровольческая армия еще накануне ушла из Незамаевской не то к Тихорецкой, не то на Екатеринодар. Плохо дело! Как-то вынесут нас лошадиные ноги?
Чудесным утром я подходил к Незамаевской. С вершины пологого холма она была вся нам видна. Кто в ней, друзья или враги? Несколько в стороне от нее, ближе к нам, виднелся хутор с большим домом; у хутора видна была переправа через р.Ею. То, что нам нужно. Мы осторожно подошли к хутору. Нас встретили друзья. Хутор принадлежал семье убитого недавно войскового старшины кубанского войска Попова. Мы были накормлены, и вся молодежь немедленно заснула.
Я заснуть не мог и остался охранять покой моих спутников. Деятельным помощником оказался сын войск.старшины Попова, мальчик 12 - 13 лет, впоследствии доброволец. Посланный в станицу на разведку казак, вестовой Попова, принес тревожные вести: станица шумела, ожидая приезда большевистских делегатов из ст.Веселой, принявшей уже советскую власть, и должен был решаться вопрос о признании большевиков и здесь.
Добровольческая Армия после боя у ст. Ново-Леушковской перешла железную дорогу и двинулась через ст.Старо-Леушковскую на Екатеринодар.
Бедная хозяйка видимо тревожилась, имея в доме столь опасных гостей. Не желая подвергать ее и детей опасности, я вывел разъезд в поле, где и решил прождать до 4 - 5 часов и тогда продолжать путь с таким расчетом, чтобы перейти железную дорогу Тихорецкая - Сосыка ночью.
В поле за четвертной билет я сговорил казака, согласившегося вывести нас прямиком к железной дороге севернее ст.Н.-Улешковской, в которой, по слухам, стояла большевистская конница.
Часы томительно медленно текли. Подходя к большаку Незамаевская - Павловка, я заметил на нем, в одной - полутора верстах вправо от нас, большую группу всадников.
- Кто это? - спросил я казака.
- Должно, большевистские делегаты из Веселой.
"Нужно уходить!", - подумал я.
- Рысью!
Важно было выиграть пространство. Вот и большак; мигом через него и опять полем. Большевики, заметив нас, понеслись карьером. Мои юноши стали нервничать. Кони у них заскакали. Нужно было наводить порядок.
- Шагом! - скомандовал я. - Не сметь скакать! Когда нужно будет, я сам скомандую. Есаул, станьте впереди, и чтобы никто не смел вас обгонять. Рысью!
Я с братом пошли сзади разъезда. Большевики ближе и ближе, свернули с дороги и понеслись по пахоте наперерез нам. Я продолжал уходить спокойной рысью. Вот передние уже в 200-300 шагах от нас, слышна ругань, но карьер по дороге, а особенно по пахоте, утомил большевистских коней, а спокойный наш отход, видимо, внушил уважение и поколебал уверенность в легкой с нами расправе. Они стали отставать, а потом и вовсе свернули на прежнюю дорогу и поехали в Незамаевскую. От сердца отлегло.
- Шагом! Огладить лошадей!
Опять наступила ночь, темная, звездная. Проводник вывел нас на дорогу верстах в двух от ст. Н.-Улешковской и дальше категорически отказался идти. Пришлось вспомнить старое и идти, ориентируясь по звездам. Наткнулись в темноте на курень, передохнули и опять пошли.
Железной дороги все нет и нет. Так ли веду разъезд? Впереди показались какие-то силуэты. Не то люди, не то деревья. Не угадал - телеграфные столбы у железной дороги. Осторожно, как бы боясь, что самый звук подков о рельсы выдаст нас, перешли через полотно железной дороги. Засерела дорога. Направление подходящее. Пошли по ней, вышли к хуторам у ст.Н.-Улешковской. Там почти на рассвете казак вывел нас на Екатеринодарский тракт и обрадовал известием, что добровольцы - в соседней станице Ираклиевской.
Вот из-за бугра показался крест Ираклиевской церкви. 200 - верстный переход, который мы сделали за 50 часов, кончался. Еще несколько минут, и будем среди своих. Спокойно спускаюсь в лощину, как вдруг вижу, что от поста внизу лощины карьером понеслись всадники к станице. Добровольческая застава приняла мой разъезд за противника. Приказав разъезду идти шагом, я поскакал вперед, боясь, что нас начнут обстреливать. Вынув платок и размахивая им, я приближался к остановившейся заставе, но мои мирные знаки не были поняты, и один из добровольцев начал осыпать меня пулями. Я принялся его бранить, это подействовало, и неистовый стрелок прекратил свою, к счастью, безрезультатную стрельбу. Глупо было бы погибнуть от своей пули.
У околицы станицы нам встретился шедший на рысях эскадрон. Он шел отражать противника, который в глазах неопытного докладчика вырос в два эскадрона! Я успокоил командира эскадрона, что противник был я.
Через час я докладывал ген.Корнилову о неудачном результате моей поездки.
- Ну, что делать, - ответил командующий.
- А мы уже потеряли всякую надежду вас видеть, - говорили мои друзья, - вы отсутствовали, ведь, шесть дней.
Крепко и спокойно спал я в эту ночь, находясь снова в рядах Добровольческой Армии.

С.Ряснянский

[Игорь Устинов]

НИКОЛАЕВ К.Н. "Первый Кубанский поход"
(Окончание, см. №№ 29-30)

Велико было обаяние этого имени. За ним шли на смерть люди часто совершенно противоположных политических взглядов и убеждений. Быть может, сила его имени таилась в том, что Корнилов не был ни монархистом, ни республиканцем. Он был сыном своей родины, ее фанатично любившим. Стальная воля и энергия. Стержень армии. "Все ваши мысли, чувства и силы отдайте родине - многострадальной России, - говорил он. - Истинный сын народа русского всегда погибает на своем посту и несет в жертву родине лучшее, что он имеет - свою жизнь".
Политики в армии не было. "Будь ты левый, будь ты правый, но если ты за спасение России - ты с нами", - говорили в армии.
В Корнилове зрели: монархист - смерть свободы революционной; республиканец в тех же красно-черных корниловцах видел землю и волю. Офицер видел в вожде бывшего Зе'гховного Главнокомандующего, солдат - фронтового командира; текинец - полубога, прапорщик из сельских учителей - борца за благо народа, интеллигент - государственного человека.
Вот почему и сверкнул Корниловский поход блеском удивительных подвигов, потому и гремел Преображенский марш на площадях Курска и Орла.
14-го, только что произведенный Кубанской Радой в генерал-майоры, Покровский выехал в аул Шенжий на свидание с ген.Корниловым. 15-го марта Корнилов двинулся на ст.Ново-Дмитровскую. Кубанцы должны были наступать на ту же станицу из Калужской. Этот поход собственно и явился наиболее тяжким в смысле борьбы с природой. Он-то и заслужил название "Ледяного".
С утра хлынул дождь, скоро перешедший в снег. Ударил мороз, и все покрылось ледяной корой. Ноги выше щиколотки проваливались в холодную воду, смешанную с липкой "кубанской" грязью. Подсумки, затворы, замки пулеметов - все это замерзло, покрылось льдом и перестало действовать.
Около полудня Покровский неожиданно повернул назад, и к вечеру кубанцы вернулись в Калужскую, что очень разгневало ген.Корнилоза. В то же время Офицерский полк подошел к реке у станицы Ново-Дмитровской. Люди без выстрела погрузились в ледяную воду. Ген.Марков сказал свое, ставшее впоследствии очень популярным, слово: "Сыровато!" Слыша команду красных, офицеры при залпах ныряли в воду между льдинами, но, добравшись до берега, бросились в штыки. Станица была взята, и 17 марта в ней, под артиллерийским обстрелом отошедших красных, состоялось совещание и соглашение командования Добровольческой армии с Кубанским правительством. Части получили короткий отдых, прерываемый лишь экспедициями для боев в окрестные станицы Георгиевскую и Смоленскую. Вскоре Кубанский отряд перешел в Ново-Дмитровскую, где и был включен в 1-ую бригаду ген.Маркова. Части Кубанского отряда и Добровольческой армии были переформированы и слиты вместе в две бригады.
Вскоре Армия двинулась на ст.Георге-Афипскую. 1-ая бригада шла непосредственно на жел.-дорожную станцию Афипскую, а 2-ая бригада ген.Богаевского шла левее, чтобы атаковать ту же станицу о фланга.
На рассвете отряд был встречен у станицы огнем нескольких бронепоездов красных, но несколькими выстрелами батареи полк.Миончинского - любимца Корнилова - бронепоезда были подбиты или обращены в бегтво. Афипская была взята ценой значительных потерь. Отсюда ген.Корнилов выслал отряд, неожиданно захвативший переправу через р.Кубань у аула Панахес, где при помощи парома армия стала переходить в станицу Елизаветинскую, где добровольцев встретили приветливо, выставив даже сотню казаков-добровольцев.
Настала полная весна с разливом горных рек и деже жаркими днями. Начался бой под Екатеринодаром, длившийся с 27 по 31 марта. Наши части наткнулись на упорное сопротивление. Позже было документально установлено, что против 5.000 добровольцев большевики стянули к городу до 50.000 бойцов.
30-го марта ген.Казанович с партизанским полком ворвался на Сенную площадь города, но, будучи окружен сильнейшим врагом, ночью отошел, оставив на память о себе расписку в книге дежурного по караулам гарнизона города на местной красной гаупт-вахте.
Добровольческая армия в это время уже истекала кровью в неравном бою. Был убит командир Корниловского полка полк.Нежинцев, ранены ген.Казанович, полк.Писарев и Улагай. Части потеряли до 50%.
На другой день, 31-го марта, ген.Корнилов снова решил штурмовать город, но был убит случайной гранатой, попавшей в ферму Кубанского Экономического О-ва, где стоял штаб генерала. Эта смерть произвела на всех ужасное действие. Многие считали, что со смертью вождя армия погибла. Но в командованйе армией зступил генерал А.И.Деникин. Решено было уйти в горы, и лишь позже голучив известия о восстаниях на Дону, ген.Деникин решил повернуть на Дон.
В колонии Гначбау ночью похоронили тело павшего вождя в саду одного из колонистов. Но тайну его погребения сохранить не удалось, и вскоре красные откопали дорогую могилу. Найдя тело полк.Нежинцева, положенное над телом ген.Корнилова, они продолжали штыками нащупывать дно могилы и нашли тело Корнилова. После издевательства на улицах Екатеринодара тело Лавра Георгиевича было сожжено, и прах развеян по ветру.
В ночь на 3 апреля армия переходила жел.дорогу у ст.Медведовской. Вообще у нас тогда говорили, что разница тактики нашей и боль шевицкой оостояла в том, что мы ходили поперек жел.дерог, а большевики - вдоль; всякий переход жел.-дорожного полотна для нас был сопряжен с риском наткнуться на бронепоезда врага, что при нашей слабости было очень опасно.
Ген.Марков, войдя в сторожку жел.-дорожного сторожа, вызвал по телефону с соседней станции какого-то из большевицких главковерхов и попросил его прислать бронепоезд, так как "кадеты подходят к переезду". Выстрелом из орудия в колеса паровоза бронепоезд был остановлен. Ген.Марков бросил гранату в паровоз, а добровольцы открыли огонь по вагонам. Бронепоезд был взят. Добровольцы захватили загон артиллерийских снарядов и патронов, столь нам нужных...
Армия уходила на Дон. Мы двигались на подводах по 70-80 верст в сутки, удивляя большевиков неожиданностью своего появления. Однако, в это время армия фактически от потерь почти растаяла. Она представляла собой бесконечный обоз раненых, охраняемый маленькими группами еще здоровых бойцов, также едущих на подводах.
Весна стояла в полном разгаре. Кубанская степь благоухала ковром цветов. Сады станиц стояли словно в снегу, а по ночам лягушачий хор мешал спать.
Промелькнули хутора Журавские, ст.Бейсугская, Ильинская, Успенская, где Армия имела 4-дневный отдых. Бои повторялись ежедневно, ибо мы двигались все время в полном окружении врага.
16-го апреля вновь вступили в Ставропольскую губернию. Армию встретили огнем. Особенно упорной оказалась та же Лежанка, которую снова пришлось брать с большими потерями для врага.
В ночь на 23 апреля, в Страстную субботу, подходили к ст.Егорлыкской. Была тихая пасхальная ночь, и только далекие зарева пожаров напоминали о людской вражде, не прекращавшейся даже в эту святую ночь. Ровно в полночь обоз вошел в станицу. Навстречу измученным добровольцам открылись двери храма, и в сиянии свечей оттуда несся гимн воскресения. Казалось, что мы славим воскресение всей России, освобождающейся от большевицкой смерти...
Армия пришла на Дон, который начал сбрасывать с себя красную нечисть.
Новочеркасск и Ростов были освобождены донскими казаками, вернувшимися из Степного похода, и отрядом полк.Длоздовского, пришедшего из Румынии. Добровольческая армия взяла с боем ст.Сосыку, Крыловскую и др. Закончился Первый Поход боем у разъезда Прощального. Армия стала на занятом ею плацдарме в Мечетинской, а обоз с ранеными ушел в Новочеркасск.
Каковы же итоги содеянного? 81 день похода, из них 45 дней в боях. 1050 верст пути. Выступили в количестве 3.000, вернулись, пополненные кубанцами, в количестве 5.000, оставив в степях могилы 400 убитых и вывезя 1500 раненых. С нами шли два Верховных Главнокомандующих, главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, командиры корпусов, председатель и члены Государственной Думы, видные общественные деятели и журналисты.
Были проявлены подвиги беззаветной храбрости и самопожертвования. Мы не станем описывать отдельные случаи героизма, ибо их было очень много, и не в них значение похода. Были подвиги выше содеянных в походе, были лишения тяжелее наших, но никогда не было проявлено столько любви к родине и самопожертвования во имя ее, сколько проявили ушедшие в степь за родиной.
Нужен ли был поход? На этот вопрос дает ответ ген.Деникин: "Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых встать против безумия и преступления большевицкой власти и принести свою жизнь и кровь за разрушенную Россию - это был бы не народ, а навоз!"
Как же расценивают поход военные авторитеты, с мнением которых необходимо считаться, так как на основании этих мнений будет писаться будущая история Государства Российского?
Видный военный историк ген.штаба полковник Зайцев говорит, что 1-й Кубанский поход, будучи типичным корволантом Петра Великого, является просто военно-исторической загадкой.
"Оставив базу, - говорит он, - идя в неизвестное будущее, добровольцы прошли сквозь большевицкое море так и туда, куда они хотели. Вопреки правилам современной тактики, они оказались не побежденными, что можно объяснить только силой духа и любовью к родине первых добровольцев".
"Великая Россия, - заканчивает он описание похода, - родила горсть небывалых героев, и военная история, в сущности, еще не имела примера такого необычайного подъема духа, который был проявлен в походе ген.Корнилова".
Такими лестными словами оценивает современный военный авторитет 1-й Кубанский поход. И надо признать, что первых добровольцев по их тернистрму пути двигала путеводная звезда, озарявшая конечную цель - Родину, та звезда, имя которой любовь к родине, честь и самопожертвование.
Ведомые великим русским патриотом ген.Корниловым, первые добровольцы шли в постоянном окружении врага. В авангарде шел доблестный ген.Марков - шпага Корнилова - человек, в котором редкостно сочетались качества талантливого офицера генерального штаба - профессора Военной Академии - с храбростью блестящего строевого командира. Будучи в 39 лет генерал-лейтенантом, он совершал поход в расцвете своих физических и умственных сил.
В арьергарде шел храбрый, спокойный и твёрдый ген.Богаевский. Тело Армии составляли люди, считавшие себя обречёнными, а свои жизни оконченными, ибо мало кто надеялся выйти живым из этого похода. Эти люди пылали жаждой смыть поругание и бесчестие своей родины. Могла ли такая армия не победить? Поход - неотъемлемое и драгоценное достояние национальной России, и какие бь новые испытания ни послала нам судьба, мы должны помнить, что в самые тяжкие дни русского лихолетья Господь помог русскому народу в лице первых добровольнее защитить свою честь. Будем же бодро смотреть вперед, твердо веря в конечную победу правды над злом и в воскресение великой национальной России.

Генерального Штаба подполк. К.Н.Николаев

[Буревестник]

Ну да,знаковое место !И главное  не обидно ,не  одной  из старон .Сперва сдали ,потом отбили.Порадовало  участие  в  боях на этом направлении матросских  отрядов.Не надо за уши притягивать наше  появление там!Но во имя исторической  правды ,готовы  геройски  погибнуть в боях за Лежанкой. " А .где он лежит? Да под  Лежанкой !"

[Рязанец]

Проявлю некоторое занудство,возможно и заинтересует кого-то. Небольшой пример на тему, как различается одно и то же событие в устах разных людей.

 У Ряснянского читаем:

"...В этот же день мне сказали, что мой большой друг и соузник по Быхову полк. Роженко и его спутник ген. Складовский, пробиравшиеся в Москву по поручению ген. Алексеева, убиты недалеко от Великокняжеской и там же их тела брошены в колодезь.."

Зато у Деникина:

"Уехали вовсе, по личным побуждениям, несколько офицеров, в том числе генеральн. штаба генерал Складовский и капитан Роженко (быховец). Оба они в Великокняжеской были убиты большевиками, исключительно за "буржуйный" вид, и тела их бросили в колодец..."

Речь явно идет об одном человеке (имею ввиду Роженко), но мотивы поступка совершенно разные, да и звание разное. При этом оба автора его лично хорошо знают.

Вот Виталий Каэтанович Склодовский (правда, последнее звание указано полковником, звание присвоено в декабре 1916, любопытно, когда успел стать генералом):

http://www.grwar.ru/...ns.html?id=2946

 

Вот Владимир Ефремович Роженко:

http://www.grwar.ru/...ons.html?id=777