Полковник
Отправлено 16 января 2014 - 22:26
Ну да,знаковое место !И главное не обидно ,не одной из старон .Сперва сдали ,потом отбили.Порадовало участие в боях на этом направлении матросских отрядов.Не надо за уши притягивать наше появление там!Но во имя исторической правды ,готовы геройски погибнуть в боях за Лежанкой. " А .где он лежит? Да под Лежанкой !"
Я те погибну!!!!!! 
Сообщение отредактировал Комэск36: 16 января 2014 - 22:27
Старший лейтенант
Отправлено 17 января 2014 - 16:43
Проявлю некоторое занудство,возможно и заинтересует кого-то. Небольшой пример на тему, как различается одно и то же событие в устах разных людей.
У Ряснянского читаем:
"...В этот же день мне сказали, что мой большой друг и соузник по Быхову полк. Роженко и его спутник ген. Складовский, пробиравшиеся в Москву по поручению ген. Алексеева, убиты недалеко от Великокняжеской и там же их тела брошены в колодезь.."
Зато у Деникина:
"Уехали вовсе, по личным побуждениям, несколько офицеров, в том числе генеральн. штаба генерал Складовский и капитан Роженко (быховец). Оба они в Великокняжеской были убиты большевиками, исключительно за "буржуйный" вид, и тела их бросили в колодец..."
Речь явно идет об одном человеке (имею ввиду Роженко), но мотивы поступка совершенно разные, да и звание разное. При этом оба автора его лично хорошо знают.
Вот Виталий Каэтанович Склодовский (правда, последнее звание указано полковником, звание присвоено в декабре 1916, любопытно, когда успел стать генералом):
http://www.grwar.ru/...ns.html?id=2946
Вот Владимир Ефремович Роженко:
Генералом Складовский мог легко стать при "временных".
Что касается мотивов, то не стоит забывать, что между Алексеевым и Корниловым всегда были трения. И в штабе все неофициально делились на "Алексеевцев"и "Корниловцев". "Корниловец" Деникин мог и не знать о поручении, которое дал Алексеев (тем более, что именно последний отвечал за связи с офицерскими организациями и "политиками" за пределами армии).
Ну да,знаковое место !И главное не обидно ,не одной из старон .Сперва сдали ,потом отбили.Порадовало участие в боях на этом направлении матросских отрядов.Не надо за уши притягивать наше появление там!Но во имя исторической правды ,готовы геройски погибнуть в боях за Лежанкой. " А .где он лежит? Да под Лежанкой !"
Где ты нашел матросов под Лежанкой? Ну где?
Рядовой
Отправлено 17 января 2014 - 21:22
ГУЛЬ Р.Б. Ледяной поход (с Корниловым)
Лежанка
Мы выступили… Те же войска, тот же обоз, потянулись по той же степи. В авангарде ген. Марков. В главных силах - мы. День чудный! На небе ни облачка, солнце яркое, большое. По степи летает теплый, тихий ветер. Здесь степь слегка волнистая. Вот дойти до того гребня - и будет видна Лежанка… Приближаемся к гребню. Все идут, весело разговаривая. Вдруг, среди говора людей, прожужжала шрапнель и высоко, впереди нас, разорвалась белым облачком. Все смолкли, остановились… Ясно доносилась частая стрельба, заливчато хлопал пулемет… Авангард - встречен огнем. За первой шрапнелью летит вторая, третья, но рвутся высоко и далеко от дороги. Мимо войск рысью пролетел Корнилов с текинцами. Генерал Алексеев проехал вперед. Мы стоим недалеко от гребня, в ожидании приказаний. Ясно: сейчас бой. Чувствуется приподнятость. Все толпятся, оживленно говорят, на лицах улыбки, отпускаются шутки… Приказ: Корниловский полк пойдет на Лежанку вправо от дороги. Партизанский - влево, в лоб ударит авангард ген. Маркова. Мы идем цепью по черной пашне. Чуть-чуть зеленеют всходы. Солнце блестит на штыках. Все веселы, радостны - как будто не в бой…
Расходились и сходились цепи,
И сияло солнце на пути.
Было на смерть в солнечные степи
Весело идти…-
бьется и беспрестанно повторяется у меня в голове. Вдали стучат винтовки, трещат пулеметы, рвутся снаряды. Недалеко от меня идет красивый князь Чичуа, в шинели нараспашку, следит за цепью, командует: "Не забегайте вы там! ровнее, господа" . Цепь ровно наступает по зеленеющей пашне… вправо и влево фигуры людей уменьшаются, вдали доходя до черненьких точек. Пиу… пиу…- долетают к нам редкие пули. Мы недалеко от края села… Но вот выстрелы из Лежанки смолкли… Далеко влево пронеслось "ура"…
"Бегут! бегут!" - пролетело по цепи, и у всех забила радостно-охотничья страсть: бегут! бегут! Мы уже подошли к навозной плотине, вот оставленные, свежевырытые окопы, валяются винтовки, патронташи, брошенное пулеметное гнездо… Перешли плотину. Остановились на краю села, на зеленой лужайке, около мельницы. Куда-то поскакал подполк. Нежинцев. Из-за хат ведут человек 50-60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполк. Нежинцев, скачет к нам, остановился - под ним танцует мышиного цвета кобыла.
"Желающие на расправу!" - кричит он.
"Что такое? - думаю я.- Расстрел? Неужели?" Да, я понял: расстрел, вот этих 50-60 человек, с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров.
"Вдруг никто не пойдет?" - пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли! … Сухой треск выстрелов, крики, стоны… Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны.
Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили. Некоторые добивали штыками и прикладами еще живых. Вот она, гражданская война; то, что мы шли цепью по полю, веселые и радостные чему-то,- это не "война"… Вот она, подлинная гражданская война… Около меня - кадровый капитан, лицо у него как у побитого. "Ну, если так будем, на нас все встанут" ,- тихо бормочет он. Расстреливавшие офицеры подошли. Лица у них - бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как после этого вы на нас смотрите?
"А почем я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!" - кричит, отвечая кому-то, расстреливавший офицер. Построиться! Колонной по отделениям идем в село. Кто-то деланно-лихо запевает похабную песню, но не подтягивают, и песня обрывается. Вышли на широкую улицу. На дороге, уткнувшись в грязь, лежат несколько убитых людей. Здесь все расходятся по хатам. Ведут взятых лошадей. Раздаются выстрелы… Подхожу к хате. Дверь отворена - ни души. Только на пороге, вниз лицом, лежит большой человек в защитной форме. Голова в луже крови, черные волосы слиплись… Идем по селу. Оно - как умерло: людей не видно. Показалась испуганная баба и спряталась… На углу - кучка, человек двенадцать. Подошли к ним: пленные австрийцы. "Пан! пан! Не стрелял! Мы работал здесь!" - торопливо, испуганно говорит один. "Не стрелял теперь! Знаю, сволочи!" - кричит кто-то. Австрийцы испуганно протягивают руки вперед и лопочут ломанно по-русски: "не стрелял, не стрелял, работал". "Оставьте их, господа,- это рабочие". Проходим дальше… Начинает смеркаться. Пришли на край села. Остановились. Площадь. Недалеко церковь. Меж синих туч медленно опускается красное солнце, обливая все багряными, алыми лучами… Здесь стоят и другие части. Кучка людей о чем-то кричит. Поймали несколько человек. Собираются расстрелять.
"Ты солдат… твою мать?!" - кричит один голос.
"Солдат, да я, ей-Богу, не стрелял, помилуйте! Неповинный я!" - почти плачет другой.
"Не стрелял… твою мать?!" Револьверный выстрел. Тяжело, со стоном падает тело. Еще выстрел. К кучке подошли наши офицеры. Тот же голос спрашивает пойманного мальчика лет восемнадцати.
"Да, ей-Богу, дяденька, не был я нигде!" - плачущим, срывающимся голосом кричит мальчик, сине-бледный от смертного страха.
"Не убивайте! Не убивайте! Невинный я! Невинный!" - истерически кричит он, видя поднимающуюся с револьвером руку.
"Оставьте его, оставьте!" - вмешались подошедшие офицеры. Кн. Чичуа идет к расстреливающему: "перестаньте, оставьте его!" Тот торопится, стреляет. Осечка.
"Пустите, пустите его! Чего, он ведь мальчишка!" "Беги… твою мать! Счастье твое!" - кричит офицер с револьвером. Мальчишка опрометью бросился… Стремглав бежит. Топот его ног слышен в темноте. К подпор. К-ому подходит хор. М., тихо, быстро говорит:
"Пойдем… австриец… там".- "Где?… Идем". В темноте скрылись. Слышатся их голоса… возня… выстрел… стон, еще выстрел… Из темноты к нам идет подпор. К-ой. Его догоняет хор. М. и опять быстро: "Кольцо, нельзя только снять".- "Ну, нож у тебя?…" Опять скрылись… Вернулись. "Зажги спичку" ,- говорит К-ой. Зажег. Оба, близко склонясь лицами, рассматривают.
"Медное!… его мать! - кричит К-ой, бросая кольцо.- Знал бы, не ходил, мать его…" Совсем темно. Черным силуэтом с крестом рисуется церковь. Едет кавалерия. Идем размещаться на ночь. Около хат спор, ругань.
"Мы назначены сюда,- это наш район! Здесь корниловцы, а не артиллеристы!" Артиллеристы не пускают. Шум. Брань. Все-таки корниловцы занимают хаты. Артиллеристы, ругаясь, крича, уходят. Хата брошена. Хозяева убежали. Раскрыт сундук, в нем разноцветные кофты, юбки, тряпки. На стенах налеплены цветные картинки, висят фотографии солдат. В печке нетронутая каша. Несут солому на пол. Полезли в печь, в погреб, на чердак. Достали кашу, сметану, хлеб, масло. Ужинают. Усталые солдаты засыпают вповалку на соломе… Утро. Кипятим чай. На дворе поймали кур, щиплют их, жарят. Верхом подъехал знакомый офицер В-о. "Посмотри, нагайка-то красненькая!" - смеется он. Смотрю: нагайка в запекшейся крови. "Отчего это?" - "Вчера пороли там, молодых. Расстрелять хотели сначала, ну а потом пороть приказали".- "Ты порол?" - "Здорово, прямо руки отнялись, кричат, сволочи" ,- захохотал В-о. Он стал рассказывать, как вступали в Лежанку с другой стороны.
"Мы через главный мост вступили. Так, знаете, как пошли мы на них,- они все побросали, бегут! А один пулеметчик сидит, строчит по нас и ни с места. Вплотную подпустил. Ну, его тут закололи… Захватили мы несколько пленных на улице. Хотели к полковнику вести. Подъехал капитан какой-то из обоза, вынул револьвер… раз… раз… раз - всех положил, и все приговаривает: "ну, дорого им моя жинка обойдется". У него жену, сестру милосердия, большевики убили…"
"А как пороли? Расскажи!" - спросил
кто-то. "Пороли как? - Это поймали молодых солдат, человек двадцать, расстрелять хотели, ну, а полковник тут был, кричит: всыпать им по пятьдесят плетей! Выстроили их в шеренгу на площади. Снять штаны! Сняли. Командуют: ложись! Легли. Начали их пороть. А есаул подошел: что вы мажете? Кричит, разве так порют! Вот как надо! Взял плеть, да как начал! Как раз. Сразу до крови прошибает! Ну, все тоже подтянулись. Потом по команде: "встать!" Встали. Их в штаб отправили. А вот одного я совсем случайно на тот свет отправил. Уже совсем к ночи. Пошел я за соломой в сарай. Стал брать - что-то твердое, полез рукой - человек!… Вылезай, кричу. Не вылезает. Стрелять буду! - Вылез. Мальчишка лет двадцати… "Ты кто,- говорю,- солдат?" - "Солдат".- "А где винтовка?" - "Я ее бросил".- "А зачем ты стрелял в нас?" - "Да как же, всех нас выгнали, приказали".- Идем к полковнику. Привел. Рассказал. Полковник кричит: расстрелять его, мерзавца! Я говорю: он, господин полковник, без винтовки был. Ну, тогда, говорит, набейте ему морду и отпустите. Я его вывел. Иди, говорю, да не попадайся. Он пошел. Вдруг выбегает капитан П-ев, с револьвером. Я ему кричу: его отпустить господин полковник приказал! Он только рукой махнул, догнал того… Вижу, стоят, мирно разговаривают, ничего. Потом вдруг капитан раз его! Из револьвера. Повернулся и пошел… Утром смотрел я - прямо в голову".
"Да, - перебил другой офицер,- я забыл сказать. Знаете, этих австрийцев, которых мы не тронули-то, всех чехи [51] перебили. Я видал, так и лежат все, кучей" . Я вышел на улицу. Кое-где были видны жители: дети, бабы. Пошел к церкви. На площади в разных вывернутых позах лежали убитые… Налетал ветер, подымал их волосы, шевелил их одежды, а они лежали, как деревянные. К
убитым подъехала телега. В телеге - баба. Вылезла, подошла, стала их рассматривать подряд… Кто лежал вниз лицам, она приподнимала и опять осторожно опускала, как будто боялась сделать больно. Обходила всех, около одного упала, сначала на колени, потом на грудь убитого и жалобно, громко заплакала: "Голубчик мой! Господи! Господи!…" Я видел, как она, плача, укладывала мертвое, непослушное тело на телегу, как ей помогала другая женщина. Телега, скрипя, тихо уехала… Я подошел к помогавшей женщине…
"Что это, мужа нашла?" Женщина посмотрела на меня тяжелым взглядом. "Мужа" ,- ответила и пошла прочь… Зашел в лавку. Продавец - пожилой, благообразный старичок. Разговорился. "Да зачем же нас огнем встретили? Ведь ничего бы не было! Пропустили бы, и все".- "Поди ж ты, - развел руками старичок…- все ведь эти пришлые виноваты - Дербентский полк [52] да артиллеристы. Сколько здесь митингов было. Старики говорят: пропустите, ребята, беду накликаете. А они все одно: уничтожим буржуев, не пропустим. Их, говорят, мало, мы знаем. Корнилов, говорят, с киргизами да буржуями. Ну, молодежь и смутили. Всех наблизовали, выгнали окопы рыть, винтовки пораздали… А как увидели ваших, ваши как пошли на село, бежать. Артиллеристы первые,- на лошадей, да ходу. Все бежать! Бабы! Дети! - старичок вздохнул.- Что народу-то, народу побили… невинных-то сколько… А из-за чего все? Спроси ты их…" Я прошел на главную площадь. По площади носился вихрем, джигитовал текинец. Как пуля, летала маленькая белая лошадка, а на ней то вскакивала, то падала, то на скаку свешивалась до земли малиновая черкеска текинца. Смотревшие текинцы одобрительно, шумно кричали… Вечером, в присутствии Корнилова, Алексеева и других генералов, хоронили наших, убитых в бою. Их было трое. Семнадцать было ранено. В Лежанке было 507 трупов.
Генерал-майор
СОГМП
Отправлено 17 января 2014 - 23:47
Соратники, огромное Вам Спасибо за то, что Вы делаете, в части предоставляемой Вами информации. Ваш вклад в организацию предстоящего мероприятия под Лежанкой, информация о котором, скоро появится в соседнем разделе, трудно переоценить!!!
Майор
Отправлено 18 января 2014 - 02:08
Информации много_это хорошо,и правильно. Но и предстоящий бой пора обсудить. Соотношение сил -,сценарий.Бытовые моменты по факту выезда...
Генерал-майор
СОГМП
Отправлено 18 января 2014 - 11:52
Скоро Старков выложит объявление, там и обсудим.
Сообщение отредактировал Волчара: 18 января 2014 - 11:52
Рядовой
Отправлено 19 января 2014 - 00:29
ГУЛЬ Р.Б. Ледяной поход (с Корниловым)
(Возвращение в Лежанку. Прим. И.У.)
Опять Лежанка
Наш путь лежит опять на Лежанку. Перед ней мы заехали в ст. Плотскую, в которой уже были в феврале. Я иду к знакомому плотнику, так недоверчиво говорившему в прошлый раз об Учредительном собрании. Вошел - плотник узнал меня: "Садитесь, садитесь, опять приехали".- "Приехали, ну как живете?" - "Да мы что, -тянет плотник,- вот как вы?… говорят, вашего главного-то убили, правда это?" На лице его нехорошая улыбка. "Кого, главного?" - "Да Корнилова-то" ,- улыбается плотник. "Нет, не убили" ,- лгу я помимо воли. "Не убили? а у нас слыхать было, что убили" . Плотник помолчал. "Где вы остановились-то?" - "Здесь, в угловой хате".-"А, у Калистратовой…" Пауза. "У нее сын-каэак, а в красную армию ушел, - смеется плотник,- вы ее спросите, где, мол, у тебя сын-то? что она скажет, она поди вас боится…" К вечеру мы въехали в Лежанку и остановились на площади. Ночь свежая, холодная. Черный купол неба блещет золотом звезд. Обоз ночует здесь. Поскрипывают телеги, фыркают, жуя сено, лошади, изредка кто-нибудь простонет и опять тихо. Небо чуть синеет, рассветает. Обоз зашевелился, ругаются:
"Да где же это начальство!…" Уже светло. Раненые сползают с телег, идут по хатам пить чай. На дороге обступили кого-то, стоят кучкой. В середине, держа в руках коней,- три запыленных донца-казака. В синих полуподдевках, шаровары с красными лампасами, фуражки лихо сбиты набекрень, из-под них торчат громадные вихры волос.
"Все встали, чисто как один, - говорит широкоплечий, рослый казак,- из половины области их уже выгнали, теперь вас только ждем, нас за вами депутатами послали".- "Какой вы станицы?" - "Егорлыцкой".-"Ну, а теперь нас обстреливать не будете сами?" - спрашивает худенький раненый юнкер. Казак засмеялся и махнул рукой. "Да рази мы кады обстреливали! Теперь не беспокойтесь, и стар и мал за винтовку схватились, на себе испытали…" Идем в первую хату. Кухня, у печи - женщина. "Здравствуйте, хозяйка, не найдется ли чего закусить или чайку попить?" - "Ох, были ваши здесь, все забрали".-"Может, что и найдется?" - "Седайте вон за стол" ,- показывает рукой она, не глядя на нас. Сели. На столе позеленевший самовар. Кое-что нашлось, едим, а хозяйка стоит у стены, подпершись рукой… "А вы в прошлый-то раз были, что ль?" - спрашивает она. "В феврале-то? Были, а что?" - "Ничего, народу много тогда побили" ,- спокойно говорит она, "У вас кого-нибудь убили?"-"Мужа убили" ,- отвечает хозяйка каким-то безразличным голосом. "Мужа? где же его?" - "Вышел он из хаты вот недалечка, его бонбой вашей и убило…" - "Снарядом?" - "Снарядом чи бонбой, рази я знаю… - Хозяйка помолчала.- А сегодня вас комиссар хлебом-солью встречал, все народ уговаривал небежать, так, говорит, лучше: не тронут. С хлебом-солью к вашему начальнику выходил".- "Да чего бегут-то?" - "Чего? Боятся - вот и бегут…" С площади обоз разъезжается. Наша подвода едет на край села, к реке. Во дворе, у хаты - бабы, ребятишки, все тупо-испуганными лицами уставились на нас.
"Хозяйка, мы у вас встанем!" Она молчит, как будто не понимает. Идем в хату - метнулась к нам, заговорила: "Да мы сами на фатере стоим, нет у нас ничего и хата малая".- "Что же делать-то, хозяйка - не на улице же нам оставаться. Все хаты заняты. А вы не бойтесь - мы народ смирный, все переранены".- "Ох, не знаю же я как, хозяина-то нет", - охает баба. Скоро помирились. Хозяйка сварила яиц, поставила самовар… Я вышел на крыльцо. За огородом синеет река, змейками блестя на солнце, за ней начались, ушли вдаль бесконечные донские степи.
"Заходите к нам!" - зовет Таня из крошечного оконца белой хаты. Зашел. "Вы у квартирантов остановились, а мы у самой хозяйки ,- смеется она,- только хозяйка-то что-то сердитая. Мы уж на кухне устроились, а она там, - показывает Таня на комнату, отгороженную мазанной стенкой,- наверное, у нее прошлый раз кого-нибудь убили. Пойдите к ней, поговорите" . Я вошел. В комнате у окна сидят старуха и молодая женщина. Молодая, увидев меня, отвернулась недовольным лицом и вышла из хаты, шлепая босыми ногами…
"Здравствуйте, бабушка! Вы уж нас простите, что поселились здесь, ничего не поделаешь, не наша воля" . Старуха непонимающе посмотрела.
"Не сердитесь, бабушка!" - весело кричит из-за перегородки Таня.
"Чего там сердиться-то, - шамкает старуха,- только, говорю, праздник большой скоро…" Таня позвала меня к себе, а вечером я снова зашел к старухе. Теперь она смотрела на меня уже как на знакомого. Сел у стола. Над ним карточка лихого пограничника унтер-офицера, размахивающего на коне шашкой.
"Это сын ваш?" - "Сын", - шамкает старуха. "Где он?" Старуха помолчала, глухо ответила: "ваши прошлый раз убили" . Я не знал, что сказать. "Что же, он стрелял в нас?" - "Какой там стрелял". Старуха пристально посмотрела на меня и, очевидно увидев участие, отложила работу и заговорила: "Он на хронте был, на турецким… в страже служил, с самой двистительной ушел… ждали мы его, ждали… он только вот перед вами вернулся… день прошел - к нему товарищи, говорят: наблизация вышла, надо к комиссару идти… а он мне говорит, не хочу я, мама, никакой наблизации, не навоевался, что ль, я за четыре года… не пошел, значит… к нему опять пришли, он им говорит: я в каварелии служил, я без коня не могу, а они все свое - иди да иди… пошел он ранехонько - приносит винтовку домой… Ваня, говорю, ты с войны пришел, на что она тебе? брось ты ее, не ходи никуда… что Бог даст - то и будет… и верно говорит, взял да в огороде ее и закопал… закопал, а тут ваши на село идут, бой начался… он сидит тут, а я вот вся дрожу, сама не знаю, словно сердце что чует… Ваня, говорю, нет ли у тебя чего еще, викини ты, поди лучше будет… нет, говорит, ничего… а патроны-то эти проклятые остались, его баба-то увидала их… Ванюша, выброси, говорит… взял он, пошел… а тут треск такой, прямо гул стоит… вышел он на крыльцо, и ваши во двор бегут… почуяла я недоброе, бегу к нему, а они его уж схватили, ты, кричат, в нас стрелял!… он обомлел сердешный (старуха заплакала) , нет, говорит, не стрелял я в вас… я к ним, не был он, говорю, нигде… а с ними баба была - доброволица, та прямо на него накинулась… сволочь! кричит, большевик! да как в него выстрелит… он крикнул только, упал… я к нему, Ваня, кричу, а он только поглядел и вытянулся… Плачу я над ним, а они все в хату… к жене его пристают… оружие, говорят, давай, сундуки пооткрывали, тащат все… внесли мы его, вон в ту комнату, положили, а они сидят здесь вот, кричат… молока давай! хлеба давай!… А я как помешанная - до молока мне тут, сына последнего не за что убили…" -старуха заплакала, закрывая лицо заскорузлыми, жилистыми руками…
"Он один у вас был?" - "Другой на австрийском хронте убитый, давно уж, - всхлипывает старуха, утирается и опять говорит сквозь слезы…- А какой парень-то был, уж такой смирный, такой смирный, - близко наклонившись ко мне, она зашептала, показывая на трехлетнюю девочку, притаившуюся в углу хаты: - Девчонка-то без него прижита… другой попрекал, бил бы, а он пришел - ну, говорит, ничего… не виню я тебя… только смотри, чтоб при мне этого не было…" Старуха замолчала. Я посмотрел на лихого пограничника и ушел к своим раненым… Сегодня великий четверг, мы идем к двенадцати евангелиям… Церковь полна ранеными. Хромают, ноги обвязаны разноцветными тряпками. Осторожно носят подвязанные платками руки. Пламя желтых свечей мерцает по бледным, усталым лицам. Церковь загорелась огнями. Священник читает Евангелие. Кончил - потухли свечи. Поют. Далеко ухает артиллерия, как будто кто-то большой, страшный тяжело вздыхает. Вошли в сад, на паперть. Ночь синяя, весенняя. Свежо. Сильно пахнет распустившаяся сирень. Из церкви круглыми, нежными звуками вылетает пенье и замирает в весеннем воздухе.
"Тут служба, а на площади повешенные" ,- тихо говорит товарищ.
"Кто?" - "Да сегодня повесили комиссаров пленных". В церкви тухнут огни. Служба кончилась. Все выходят, столпившись на темной паперти. В мраке улиц, дрожа, плывут огоньки свечей - от евангелий. Кое-где в маленьких слепых оконцах вздрагивает свет, а далеко где-то ухает, вздыхает артиллерия… Следующий день лежим в хате. Полусонно. Маша, хозяйская дочка, держит в руках бумажку и поет что-то, заглядывая в нее, на мотив Стеньки Разина. Она уже с нами освоилась, разговаривает, смеется… "Ты что поешь, Маша?" Смутилась, прячет лицо, закрывается бумажкой… "Что поешь-то?"- "Песню", - тихо отвечает она. "Какую?" Мать улыбается. "Это она поет, здесь песню сложили, про бой, про первый".- "Ну-ка, покажи мне. Маша" . Подбежала с протянутой в руке бумажкой и, отбежав, опять села у стены. На бумажке каракулями написана "Песня" .
Долго, долго мы слушали
Этих частных телеграмм
Наконец мы порешили
Защищать Лежанский план
И вступивши мы в Лежанку
Не слыхали ничего.
А наутро только встали
Говорят нам все одно.
Что кадеты идут в Лежанку
Не боятся ничего
И одно они твердят
Заберем всех до одного.
Лишь кадеты выступали
Выходили из горы
То мы все приободрились
Взяв винтовочки свои.
Положились мы в окопы
Дожидались мы врага
И мы их сперва пустили
До карантирскаго моста
Тут же храбрый наш товарищ
Роман Никифорович Бабин
Своим храбрым пулеметом
Этих сволочей косил
Он косил из пулемета
Как хорош косарь траву.
Крикнем братцы мы все громко
Ура, товарищу Бабину.
Пулеметы помогали
Пехотинцам хорошо.
Батарея ж разбежалась
Не оставив никого
И орудья побросали
По Лежанскому шляху
А затворы поснимали
Все спешили ко двору.
А пехота дострелялась
Что патронов уже нет
Хоть она и утеряла 240 человек.
Жаль товарищей попавших
В руки кадетам врагам
Они над ними издевались
И рубили по кускам.
Я спою, спою вам братцы
Показал вам свой итог
Но у кого легло два сына -
Того жалко, не дай Бог.
"Это у нас в училище играют" ,- говорит Маша.
"А кто этот Бабин?" - спрашиваю я хозяйку. "Солдат был… На площади, вот его хата".- "Его убили?" - "Убили, сказывают, на пулемете закололи" . В великую субботу выезжаем на Егорлыцкую. Едем долго. Ночь. Темно. Степь покрыли черные тучи. Носится злой ветер. Брызжет мелкий, колючий дождь. Подводы тихо ползут по черной степи. Оттуда, где перекатывались выстрелы, донеслись гулкие, неясные крики - это кавалерия пошла в ночную атаку.
"Что, двенадцать уже есть?" - "Есть, первый".- "Встретили заутреню".
Ефрейтор
Отправлено 19 января 2014 - 13:41
ГУЛЬ Р.Б. Ледяной поход (с Корниловым)
Лежанка
Мы выступили… Те же войска, тот же обоз, потянулись по той же степи. В авангарде ген. Марков. В главных силах - мы. День чудный! На небе ни облачка, солнце яркое, большое. По степи летает теплый, тихий ветер. Здесь степь слегка волнистая. Вот дойти до того гребня - и будет видна Лежанка… Приближаемся к гребню. Все идут, весело разговаривая. Вдруг, среди говора людей, прожужжала шрапнель и высоко, впереди нас, разорвалась белым облачком. Все смолкли, остановились… Ясно доносилась частая стрельба, заливчато хлопал пулемет… Авангард - встречен огнем. За первой шрапнелью летит вторая, третья, но рвутся высоко и далеко от дороги. Мимо войск рысью пролетел Корнилов с текинцами. Генерал Алексеев проехал вперед. Мы стоим недалеко от гребня, в ожидании приказаний. Ясно: сейчас бой. Чувствуется приподнятость. Все толпятся, оживленно говорят, на лицах улыбки, отпускаются шутки… Приказ: Корниловский полк пойдет на Лежанку вправо от дороги. Партизанский - влево, в лоб ударит авангард ген. Маркова. Мы идем цепью по черной пашне. Чуть-чуть зеленеют всходы. Солнце блестит на штыках. Все веселы, радостны - как будто не в бой…
Расходились и сходились цепи,
И сияло солнце на пути.
Было на смерть в солнечные степиВесело идти…-
бьется и беспрестанно повторяется у меня в голове. Вдали стучат винтовки, трещат пулеметы, рвутся снаряды. Недалеко от меня идет красивый князь Чичуа, в шинели нараспашку, следит за цепью, командует: "Не забегайте вы там! ровнее, господа" . Цепь ровно наступает по зеленеющей пашне… вправо и влево фигуры людей уменьшаются, вдали доходя до черненьких точек. Пиу… пиу…- долетают к нам редкие пули. Мы недалеко от края села… Но вот выстрелы из Лежанки смолкли… Далеко влево пронеслось "ура"…
"Бегут! бегут!" - пролетело по цепи, и у всех забила радостно-охотничья страсть: бегут! бегут! Мы уже подошли к навозной плотине, вот оставленные, свежевырытые окопы, валяются винтовки, патронташи, брошенное пулеметное гнездо… Перешли плотину. Остановились на краю села, на зеленой лужайке, около мельницы. Куда-то поскакал подполк. Нежинцев. Из-за хат ведут человек 50-60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполк. Нежинцев, скачет к нам, остановился - под ним танцует мышиного цвета кобыла.
"Желающие на расправу!" - кричит он.
"Что такое? - думаю я.- Расстрел? Неужели?" Да, я понял: расстрел, вот этих 50-60 человек, с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров.
"Вдруг никто не пойдет?" - пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли! … Сухой треск выстрелов, крики, стоны… Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны.Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили. Некоторые добивали штыками и прикладами еще живых. Вот она, гражданская война; то, что мы шли цепью по полю, веселые и радостные чему-то,- это не "война"… Вот она, подлинная гражданская война… Около меня - кадровый капитан, лицо у него как у побитого. "Ну, если так будем, на нас все встанут" ,- тихо бормочет он. Расстреливавшие офицеры подошли. Лица у них - бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как после этого вы на нас смотрите?
"А почем я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!" - кричит, отвечая кому-то, расстреливавший офицер. Построиться! Колонной по отделениям идем в село. Кто-то деланно-лихо запевает похабную песню, но не подтягивают, и песня обрывается. Вышли на широкую улицу. На дороге, уткнувшись в грязь, лежат несколько убитых людей. Здесь все расходятся по хатам. Ведут взятых лошадей. Раздаются выстрелы… Подхожу к хате. Дверь отворена - ни души. Только на пороге, вниз лицом, лежит большой человек в защитной форме. Голова в луже крови, черные волосы слиплись… Идем по селу. Оно - как умерло: людей не видно. Показалась испуганная баба и спряталась… На углу - кучка, человек двенадцать. Подошли к ним: пленные австрийцы. "Пан! пан! Не стрелял! Мы работал здесь!" - торопливо, испуганно говорит один. "Не стрелял теперь! Знаю, сволочи!" - кричит кто-то. Австрийцы испуганно протягивают руки вперед и лопочут ломанно по-русски: "не стрелял, не стрелял, работал". "Оставьте их, господа,- это рабочие". Проходим дальше… Начинает смеркаться. Пришли на край села. Остановились. Площадь. Недалеко церковь. Меж синих туч медленно опускается красное солнце, обливая все багряными, алыми лучами… Здесь стоят и другие части. Кучка людей о чем-то кричит. Поймали несколько человек. Собираются расстрелять."Ты солдат… твою мать?!" - кричит один голос.
"Солдат, да я, ей-Богу, не стрелял, помилуйте! Неповинный я!" - почти плачет другой.
"Не стрелял… твою мать?!" Револьверный выстрел. Тяжело, со стоном падает тело. Еще выстрел. К кучке подошли наши офицеры. Тот же голос спрашивает пойманного мальчика лет восемнадцати.
"Да, ей-Богу, дяденька, не был я нигде!" - плачущим, срывающимся голосом кричит мальчик, сине-бледный от смертного страха.
"Не убивайте! Не убивайте! Невинный я! Невинный!" - истерически кричит он, видя поднимающуюся с револьвером руку.
"Оставьте его, оставьте!" - вмешались подошедшие офицеры. Кн. Чичуа идет к расстреливающему: "перестаньте, оставьте его!" Тот торопится, стреляет. Осечка.
"Пустите, пустите его! Чего, он ведь мальчишка!" "Беги… твою мать! Счастье твое!" - кричит офицер с револьвером. Мальчишка опрометью бросился… Стремглав бежит. Топот его ног слышен в темноте. К подпор. К-ому подходит хор. М., тихо, быстро говорит:
"Пойдем… австриец… там".- "Где?… Идем". В темноте скрылись. Слышатся их голоса… возня… выстрел… стон, еще выстрел… Из темноты к нам идет подпор. К-ой. Его догоняет хор. М. и опять быстро: "Кольцо, нельзя только снять".- "Ну, нож у тебя?…" Опять скрылись… Вернулись. "Зажги спичку" ,- говорит К-ой. Зажег. Оба, близко склонясь лицами, рассматривают."Медное!… его мать! - кричит К-ой, бросая кольцо.- Знал бы, не ходил, мать его…" Совсем темно. Черным силуэтом с крестом рисуется церковь. Едет кавалерия. Идем размещаться на ночь. Около хат спор, ругань.
"Мы назначены сюда,- это наш район! Здесь корниловцы, а не артиллеристы!" Артиллеристы не пускают. Шум. Брань. Все-таки корниловцы занимают хаты. Артиллеристы, ругаясь, крича, уходят. Хата брошена. Хозяева убежали. Раскрыт сундук, в нем разноцветные кофты, юбки, тряпки. На стенах налеплены цветные картинки, висят фотографии солдат. В печке нетронутая каша. Несут солому на пол. Полезли в печь, в погреб, на чердак. Достали кашу, сметану, хлеб, масло. Ужинают. Усталые солдаты засыпают вповалку на соломе… Утро. Кипятим чай. На дворе поймали кур, щиплют их, жарят. Верхом подъехал знакомый офицер В-о. "Посмотри, нагайка-то красненькая!" - смеется он. Смотрю: нагайка в запекшейся крови. "Отчего это?" - "Вчера пороли там, молодых. Расстрелять хотели сначала, ну а потом пороть приказали".- "Ты порол?" - "Здорово, прямо руки отнялись, кричат, сволочи" ,- захохотал В-о. Он стал рассказывать, как вступали в Лежанку с другой стороны.
"Мы через главный мост вступили. Так, знаете, как пошли мы на них,- они все побросали, бегут! А один пулеметчик сидит, строчит по нас и ни с места. Вплотную подпустил. Ну, его тут закололи… Захватили мы несколько пленных на улице. Хотели к полковнику вести. Подъехал капитан какой-то из обоза, вынул револьвер… раз… раз… раз - всех положил, и все приговаривает: "ну, дорого им моя жинка обойдется". У него жену, сестру милосердия, большевики убили…"
"А как пороли? Расскажи!" - спросилкто-то. "Пороли как? - Это поймали молодых солдат, человек двадцать, расстрелять хотели, ну, а полковник тут был, кричит: всыпать им по пятьдесят плетей! Выстроили их в шеренгу на площади. Снять штаны! Сняли. Командуют: ложись! Легли. Начали их пороть. А есаул подошел: что вы мажете? Кричит, разве так порют! Вот как надо! Взял плеть, да как начал! Как раз. Сразу до крови прошибает! Ну, все тоже подтянулись. Потом по команде: "встать!" Встали. Их в штаб отправили. А вот одного я совсем случайно на тот свет отправил. Уже совсем к ночи. Пошел я за соломой в сарай. Стал брать - что-то твердое, полез рукой - человек!… Вылезай, кричу. Не вылезает. Стрелять буду! - Вылез. Мальчишка лет двадцати… "Ты кто,- говорю,- солдат?" - "Солдат".- "А где винтовка?" - "Я ее бросил".- "А зачем ты стрелял в нас?" - "Да как же, всех нас выгнали, приказали".- Идем к полковнику. Привел. Рассказал. Полковник кричит: расстрелять его, мерзавца! Я говорю: он, господин полковник, без винтовки был. Ну, тогда, говорит, набейте ему морду и отпустите. Я его вывел. Иди, говорю, да не попадайся. Он пошел. Вдруг выбегает капитан П-ев, с револьвером. Я ему кричу: его отпустить господин полковник приказал! Он только рукой махнул, догнал того… Вижу, стоят, мирно разговаривают, ничего. Потом вдруг капитан раз его! Из револьвера. Повернулся и пошел… Утром смотрел я - прямо в голову".
"Да, - перебил другой офицер,- я забыл сказать. Знаете, этих австрийцев, которых мы не тронули-то, всех чехи [51] перебили. Я видал, так и лежат все, кучей" . Я вышел на улицу. Кое-где были видны жители: дети, бабы. Пошел к церкви. На площади в разных вывернутых позах лежали убитые… Налетал ветер, подымал их волосы, шевелил их одежды, а они лежали, как деревянные. Кубитым подъехала телега. В телеге - баба. Вылезла, подошла, стала их рассматривать подряд… Кто лежал вниз лицам, она приподнимала и опять осторожно опускала, как будто боялась сделать больно. Обходила всех, около одного упала, сначала на колени, потом на грудь убитого и жалобно, громко заплакала: "Голубчик мой! Господи! Господи!…" Я видел, как она, плача, укладывала мертвое, непослушное тело на телегу, как ей помогала другая женщина. Телега, скрипя, тихо уехала… Я подошел к помогавшей женщине…
"Что это, мужа нашла?" Женщина посмотрела на меня тяжелым взглядом. "Мужа" ,- ответила и пошла прочь… Зашел в лавку. Продавец - пожилой, благообразный старичок. Разговорился. "Да зачем же нас огнем встретили? Ведь ничего бы не было! Пропустили бы, и все".- "Поди ж ты, - развел руками старичок…- все ведь эти пришлые виноваты - Дербентский полк [52] да артиллеристы. Сколько здесь митингов было. Старики говорят: пропустите, ребята, беду накликаете. А они все одно: уничтожим буржуев, не пропустим. Их, говорят, мало, мы знаем. Корнилов, говорят, с киргизами да буржуями. Ну, молодежь и смутили. Всех наблизовали, выгнали окопы рыть, винтовки пораздали… А как увидели ваших, ваши как пошли на село, бежать. Артиллеристы первые,- на лошадей, да ходу. Все бежать! Бабы! Дети! - старичок вздохнул.- Что народу-то, народу побили… невинных-то сколько… А из-за чего все? Спроси ты их…" Я прошел на главную площадь. По площади носился вихрем, джигитовал текинец. Как пуля, летала маленькая белая лошадка, а на ней то вскакивала, то падала, то на скаку свешивалась до земли малиновая черкеска текинца. Смотревшие текинцы одобрительно, шумно кричали… Вечером, в присутствии Корнилова, Алексеева и других генералов, хоронили наших, убитых в бою. Их было трое. Семнадцать было ранено. В Лежанке было 507 трупов.
О текинцах: жители запомнили цвет халатов - зелёные,с желтыми полосами и малиновые пояса, и малиновые халаты с зелёными поясами. Был у них и мулла, с белой полосой на шапке. Т.к. многие мужчины села служили в кавалерии, то отмечали особую форму эфеса сабель текинцев.
Ефрейтор
Отправлено 21 января 2014 - 11:32
Генералом Складовский мог легко стать при "временных".
Что касается мотивов, то не стоит забывать, что между Алексеевым и Корниловым всегда были трения. И в штабе все неофициально делились на "Алексеевцев"и "Корниловцев". "Корниловец" Деникин мог и не знать о поручении, которое дал Алексеев (тем более, что именно последний отвечал за связи с офицерскими организациями и "политиками" за пределами армии).
Где ты нашел матросов под Лежанкой? Ну где?
Матросы были,в боях при возвращении корниловцев в Лежанку, на Пасху. Один из них вернулся в село и в 21-м году женился на вдове с 4-мя детьми ( мужа убили 21 февраля белые).
Старший лейтенант
Отправлено 21 января 2014 - 15:10
Матросы были,в боях при возвращении корниловцев в Лежанку, на Пасху. Один из них вернулся в село и в 21-м году женился на вдове с 4-мя детьми ( мужа убили 21 февраля белые).
Так какой бой реконструировать будем? "Всё обо всём" или конкретный? В зависимости от этого надо готовиться. Просто пострелять и покричать можно и в Подмосковье - благо, далеко ехать не надо. Лично мне пулеметы тащить на "междусобойчик" за тысячу верст не интересно. Ради серьезной реконструкции ,чтобы показать (и самому посмотреть на реальной местности) хотя бы примерно "как было" - стоит постараться. А ради того, чтобы поучаствовать в развлечении наших "матросиков" - нет.
Рядовой
Отправлено 21 января 2014 - 17:50
ЛЕВИТОВ М.Н. "Корниловский ударный полк в 1-м Кубанском походе"
"21 февраля. Из Егорлыцкой Добровольческая армия идет в село Лежанка, Ставропольской губернии. Холода сменились хорошей погодой, дороги подсохли, и все приободрились. Шли бодро не только под влиянием погоды, но и потому, что был возможен бой с частями 39-й пехотной дивизии, только что бросившей турецкий фронт и расположившейся в Ставропольской губернии, терроризируя население.
В авангарде - Офицерский полк, в главных силах армии - Корниловский Ударный полк и Юнкерский батальон, обозы и Партизанский полк - в арьергарде. Верстах в трех от селения дорогу армии пересекал невысокий гребень, перед самым селением протекала река с дорожным мостом через нее и в версте вправо с плотиной против кирпичных печей; по берегам реки росли кусты и камыш, а само село стояло на бугре за рекой.
Появление Офицерского полка на гребне вызвало артиллерийский огонь противника по колонне; сначала редко, но потом все чаще рвались шрапнели-журавли смехотворно высоко в небе. По приказу генерала Корнилова Офицерский полк пошел прямо на мост и правее его Корниловский Ударный с Юнкерским батальоном на гать с кирпичными печами правее дороги. Партизанский полк шел левее Офицерского, составляя резерв армии. l-й Офицерский батальон Корниловского Ударного полка развернулся центром на гать, шли спокойно по совершенно ровному полю озимой зелени. Красные стреляли редко, пулеметного огня не было. С приближением к гати и кирпичным печам с их громадными складами закрадывалось предположение, что «товарищи» подпустят нас к самой реке и перестреляют, как куропаток. Цепи заметно прибавляют шаг, купаться никому не хочется, а потому все берут направление к гати, ближайшие цепи сгущаются.
8-я офицерская рота уже бежит на переправу, наши пулеметы открывают огонь по окопам противника и помогают нам без задержки перескочить на ту сторону реки и занять кирпичные печи. Противник, не оказывая сопротивления, убегал к церкви. Корниловцы заняли западную часть села и вышли на южную. Пленных не брали, но патронов и винтовок собрали много. Жителей почти не было, только около изб безучастно бродили военнопленные австрийцы. Бой закончился быстро, стремительной лобовой атакой Офицерского полка с обходным движением корниловцев и юнкеров. Противник был просто раздавлен, оставив Офицерскому полку батарею с офицерами в погонах. Генерал Корнилов от начала наступления и до взятия гати находился со своим полком.
Здесь я считаю своим долгом дать объяснение выражению: «Здесь впервые в бою под Лежанкой были взяты пленные».
К великому сожалению, на самом деле так это и было в самом начале Гражданской войны. Истоки этого озверения имеют свое начало с пресловутой «февральской бескровной революgии», прославившей себя зверствами матросов Балтийского флота, а потом и Черноморского, перешедших потом и на весь фронт Великой войны. С момента прихода к власти Ленина эта каинова мясорубка приняла грандиозные размеры, особенно со стороны опять-таки матросов, наемных палачей латышских и эстонских дивизий, знаменитого по своей жестокости организатора ленинской Чека - польского дворянина Дзержинского и персональных виртуозов по жестокости - китайцев, снимавших перчатки с кистей рук после опускания их в кипяток, венгров, под водительством известного палача Белы Куна, Саенко - украинского чекиста и других, имя же им легион. Имел удовольствие тогда и я попасть в лапы этих изуверов в уже описанный мною переезд на Дон. От их же рук погибла не одна сотня пробиравшихся туда корниловцев и добровольцев. Конечно, эти зверства вызывали отпор с нашей стороны, русских патриотов, но без изысканных художеств первоклассных палачей "бескровной февральской" и непревзойденного палача и агента Германии Ленина. Когда мне говорят о "бескровной нашей революgии", я всегда отвечаю - пусть эти господа спросят, сколько я видел пролитой крови во славу ее, хотя бы при подавлении первого восстания большевиков в Петрограде. С приходом на Русскую землю царствa интернационала Ленина, которого в наши дни ученые мужи собираются провозгласить "величайшим гуманистом нашего века", эта карающая мера приняла широкий размах, где по желанию Ленина истреблялись люди не по персональной их верности России, но по принадлежности к сословию, которое было намечено к уничтожению. Помимо лично виденных мною зверств в Кронштадте, Петрограде и на станции Зверево, где я по милости судьбы был спасен, мне пришлось видеть эту дьявольскую жестокость, когда я находился в рядах партизанского офицерского отряда полковника Симановского, под станцией Хопры и в селе Батайске, около Ростова, где нашим раненым, захваченным большевиками, отрезали уши, языки и т.п. и в таком виде оставили их нам. Мы тогда просились в карательный набег, но нас не пустили, по-видимому, уже начался наш отход из Ростова.
Латыши с первых дней революgии были главной опорой Ленина. Это они ликвидировали очаги нашего сопротивления на всех фронтах и, начиная с первых дней своих подвигов, прославили себя жестокостью и грабежами. Их появление наши разведчики определяли по разграбленным церквям и разрытым могилам. Такова по жестокости была и дивизия Сиверса, которая тогда действовала под станцией Хопры в направлении на Ростов. Озверели и мы в те проклятые времена гражданской войны и потому действительно в половине 1-го Кубанского похода, от Ростова до Екатеринодара, в плен не брали. Это на деле выражалось в том только, что мы проходили, не пристреливая, мимо тех, кто просто лежал, быть может симулируя, но в бегущих от нас велась стрельба. За этот же отрезок времени наши раненые, попадавшие к большевикам, все бывали перебиты, а труп генерала Корнилова после издевательств сожгли и выстрелили из пушки. В дальнейшем в Добровольческой армии расстреливали большевиков из карательных отрядов, партизан и прославивших себя жестокостями в отношении наших пленных. Таковыми были тогда нравы гражданской войны.
23 февраля - начало похода на Кубань. Стояла чудная теплая погода, дорога подсохла, колонны шли бодро и образgово. 12 верст прошли незаметно, и армия расположилась в станице Плосской.
Никто из жителей станиgы не бежал от нас, казаки встретили нас приветливо и радушно: страха перед пришедшей армией они не испытывали, кормили нас хорошо, и многие отказывались от платы за стол. Село Лежанка и станиgа Плосская на расстоянии только 12 верст друг от друга, но уже две разные психологии: крестьянская и казачья. Генералы Корнилов и Алексеев собирали сходы и призывали казаков помочь нам. Старики нам сочувствовали, но записывалось мало. Один степенный казак все жаловался на то, что генерал Корнилов не объявляет мобилизации: "Кто своей охотой пойдет с вами, у того большевики начисто разорят все хозяйство. А коли мобилизуете, родственники говорить будут - Корнилов забрал казаков силой, ну, смотришь, их хозяйство и не тронут".
24 февраля армия вошла в станиgу Незамаевскую. Удачный бой под Лежанкой сильно поднял дух и укрепил веру в успех. Погода стояла хорошая, кормили тоже хорошо, к походам привыкли, а потому теперь не задерживались и ежедневно шли к намеченной цели - в Екатеринодар. Здесь старики проявили к нам особое уважение и дали пешую и конную сотни..."
***
(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)
"18 апреля. В 15 часов части Добровольческой армии выступили, имея в авангарде Офицерский полк, и перешли в селение Лежанка (Ставропольской губернии), куда пришли к 23 часам. Лежанка - это место первого боя Добровольческой армии в самом начале 1-го Кубанского генерала Корнилова похода с когда-то славной на Кавказском фронте 39-й пехотной дивизией, теперь решившей проливать русскую кровь во славу 3-го Интернационала мирового коммунизма с его диктатурой пролетариата, при поддержке нашего тогда врага, Германии, через своего агента Ленина и компании. Жители Лежанки хорошо запомнили разгром нами 39-й дивизии и за это время, надо полагать, научились делать различие между нами и большевиками; теперь они не знали, чем загладить свою вину перед нами и потому кормили нас на славу.
19 апреля. Дневка в Лежанке. Радостно было видеть среди раненых старых однополчан-корниловцев в обстановке, сулящей нам успех. Отдыхать полку пришлось не долго, 2-я бригада получила приказ о выступлении с задачей разбить красных, наступающих на Мечетинскую. Общая обстановка была такова: около Новочеркасска восстание казаков успешно расширялось, а южные станицы были скованы войсками красных и местными большевиками. Добровольческая армия, таким образом, должна была играть роль ядра, около которого могли бы объединиться казаки. Но вместе с тем нужно было по-прежнему вести энергичную борьбу с большевиками, не давая им возможности мешать общей организации.
Приказ генералу Богаевскому направлял 2-ю бригаду в тыл, с юго-запада, большевикам, наступавшим на Метечинскую с запада."
Рядовой
Отправлено 21 января 2014 - 18:35
КРИТСКИЙ М. А. "Корниловский ударный полк". Сборник, Париж. 1936
"Из Донской области Корнилов повел добровольцев на село Лежанка Ставропольской губернии. Присланная из этого села депутация обещала Корнилову свободно пропустить его армию. Выйдя на пригорок перед Лежанкой, добровольцы увидели широкую равнину, за нею сверкала река, а на возвышенном берегу раскинулось большое село. Ярко блестели кресты на церквях и колокольнях.
Неожиданно прогремел пушечный выстрел, и комок ваты поплыл по голубому небу. За первым выстрелом второй, третий, и артиллерия неожиданных врагов загремела непрерывно. В промежутках врывался треск пулеметов. 39-я дивизия, пришедшая с Кавказского фронта и осевшая в богатой Лежанке, была совершенно распропагандирована большевиками и по их настоянию решила разгромить Добровольческую армию. Свою позицию большевистские командиры считали неприступной.
Быстро развернулись добровольческие полки. Офицерский полк под командой генерала Маркова пошел по открытой равнине прямо в лоб, противнику, Корниловский полк, по приказанию Корнилова, должен был обойти Лежанку справа, взяв направление на плотину. Цепь корниловцев растянулась по зеленеющей пахоте. Как только красные заметили обходное движение, их стрельба беспорядочно заметалась. В это время рота Офицерского полка под командой полковника Кутепова бросилась вброд через реку. Корниловцы подбежали к плотине, и бой кончился. Защитники Лежанки побежали. К пяти часам все село было очищено от красных. Разбежалось все население, угнав с собою крупный скот. С опущенными головами и повисшими руками стояли пленные, их расстреляли - у «кочующей армии» тыла не было.
Захватив в Лежанке несколько орудий и пополнив свои боевые припасы, Добровольческая армия повернула на юго-запад и двинулась, в Кубанские степи. Своим походом по Кубани генерал Корнилов рассчитывал поднять против большевиков Кубанское казачье войско, а в самом Екатеринодаре соединиться с формируемыми там генералом Эрдели добровольческими частями и вместе с ними предпринять крупные операции по очищению Кубани от большевиков.
Ровные с беспредельною далью Донские степи сменились слегка волнистыми Кубанскими степями с перелесками в лощинах. Гостеприимно и радушно встречали кубанцы добровольцев. Алексеев и Корнилов держали речи на станичных сходах. Старые казаки сочувственно кивали головами, но записьшались в Добровольческую армию в небольшом количестве. Один степенный казак долго сетовал на то, что Корнилов не производит набора по мобилизации:
- Кто своей охотой пойдет с вами, у того большевики начисто разорят все хозяйство. А коли мобилизуете, родственники говорить будут: Корнилов забрал казаков силой, ну, смотришь, их хозяйство и не тронут...
Благополучно прошли добровольцы станицы Плосскую, Незамаевскую. Скоро надо было пересекать железнодорожное полотно Ростов-Тихорецкая.
***
(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)
Пасхальную ночь Корниловский полк встретил в Гуляй-Борисовке, только что взятой им с боя, а раненые корниловцы остались в селе Лежанка, где два месяца тому назад разразился первый бой в Кубанском походе. Раненые попросили сестер поставить подводы около церкви. В только что распечатанном храме шла служба. Через открытые двери виднелись освещенные затылки и спины. Еле доносилось церковное чтение... Оно смолкло. Около дверей поспешно раздвинулись люди. Показались наклоненные хоругви. Крестный ход обошел церковь, широкой лентой мерцали яркие огоньки. На паперти раздался возглас: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» В распахнувшиеся двери вошел священник с высоко поднятым крестом и горящим трехсвечником. Уже из самой qеркви вырывалось ликующее:
«Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправь...»
- Слушай, что я тебе скажу, - вдруг зашептал своему распластанному соседу полулежащий раненый, - если мы с тобою не выживем, не страшно... Мы тоже попирали смерть... Ведь большевики - это сама смерть, страшнее смерти... Смерть поражает тело, а они убивают не только тело России, но и душу ее...
Заутреня кончилась. В церкви и около нее раздавалось громкое целование. Из ограды вышли женщины и окружили раненых. Трижды, крест-накрест, они христосовались с ними, потом степенно кланялись в пояс и доставали красное или желтое яичко. У корниловцев выступали слезы на глазах.
Радостный перезвон колоколов изредка заглушали разрывы большевистских гранат. Через несколько дней раненые были перевезены в освобожденный Новочеркасск. Первый тернистый путь добровольцев, прокладываемый мечом, был окончен."
Рядовой
Отправлено 22 января 2014 - 18:34
"Доброволец ИВАНОВ "По следам памяти"
"На Дону
... Промелькнули все донские станицы... У большого села Лежанка произошел уже настоящий бой. Мы были в арьергарде и начала боя не видели - судили о нем лишь по усиливающейся стрельбе. Прошло довольно много времени, пока нас вызвали вперед. Быстро подтянулись и под орудийным огнем рассыпались влево в цепь от дороги. Впереди, с кольтом на плече, - капитан Ветчак, а левее его - пожилой господин в черном пальто и папахе, с карабином за плечами. Потом мы узнали, что это был наш бесстрашный командир, генерал Казанович. Пулемет наш выдвинулся далеко вперед и стрелял недолго. Здесь мы задержались. Выиграли бой лобовой атакой части генерала Маркова и, охватом справа, корниловцы. 39-я пехотная дивизия, подкрепленная местными жителями, оказала упорное сопротивление, но, сбитая с позиций по реке, в беспорядке бежала.
Странный случай произошел в то время, когда мы оказались на остановке. Далеко влево был большой курган. На нем кто-то показался и быстро исчез. Пока мы судили да рядили, кто бы это мог быть, гимназист 8-го класса Миша Дорофеев - парнишка шустрый - уже отправился в разведку. Взял направление правее кургана, а поравнявшись с ним, стал медленно огибать его, пока не скрылся из виду. Расстояние было большое, и так как мы уже снимались для движения на взятое село, то и не узнали, что случилось. Только в мае, в Новочеркасске, получили сведения, что Дорофеев попал в засаду; репрессий избежал и потом служил в какой-то части Донской армии. Не знаю, насколько это правильно."
Рядовой
Отправлено 22 января 2014 - 20:09
БОГАЕВСКИЙ А.П. "Ледяной поход (Воспоминания 1918 года)"
Первый Кубанский поход
"...Первый более или менее серьезный бой с большевиками мы выдержали в пределах Ставропольской губернии, в Лежанке, 21 февраля.
Был тихий зимний день. Слегка подморозило. Ветра не было. Снег уже сошел, и широкие черные поля терпеливо ждали теплого дыхания недалекой весны. После грязи и усталости последних дней идти было легко, да и в поход мы уже достаточно втянулись.
Впереди, в авангарде, шел Офицерский полк с генералом Марковым. За ним - главные силы: юнкера и корниловцы, в арьергарде за обозом - я со своим Партизанским полком.
В трех-четырех верстах перед Лежанкой нужно было переходить через широкий плоский бугор. Как только авангард показался на нем, высоко над ним разорвалась шрапнель со стороны Лежанки, и бело-розовое облако тихо поплыло по бледно-синему небу. За первой шрапнелью - вторая, третья - так же высоко и безвредно.
Знакомое, несколько забытое чувство жуткой бодрости, подтянутости и жгучего любопытства охватило всех нас. Будет бой... Вот за этим спокойным голым бугром, может быть, ждет смерть. Рука крепко сжала винтовку, каждый мысленно пересчитал и запас своих патронов. Взоры всех невольно обращаются на начальника.
Этот момент - первый выстрел противника - я считаю, по своему боевому опыту, одним из важнейших в течение боя. В эти несколько секунд подчиненные делают решительную оценку своему начальнику, которого еще не видели в бою, и горе им и ему, если он не выдержит этого мгновенного экзамена: растеряется, засуетится, начнет волноваться, дрогнет его голос... Немедленно пропадет вера в него, явится недоверие и к своим силам, чувство подлой трусости холодной змеей заползает в душу каждого, и задолго еще до конца боя успех его поколеблен. Как справедливы исторические слова: "Побежденные войска разбиты уже до поля сражения..."
Конечно, в числе причин неудачи боя всегда есть и многие другие, но потеря веры в вождя и в свои силы, упадок духа войск являются главными.
Мне всегда казалось, что ни трусов, ни храбрых людей нет на свете: есть только умеющие держать себя в руках и теряющие голову в опасности. Чувство самосохранения настолько могущественно, что от него нет возможности отделаться, и я убежден, что самый отчаянный по виду храбрец испытывал не раз припадки такой трусости, что только силой воли заставлял себя не обратиться в зайца.
Все эти мысли, как теперь помню, пришли мне в голову, когда я заметил, как испытующе смотрят на меня мои партизаны после первой шрапнели... На душе у меня было жутко, как, вероятно, и у них, и так хотелось быть как можно дальше от этих бело-розовых пушистых комочков на светлом небе!
Но, взяв себя в руки, спокойно пошутил относительно слабой меткости большевиков, проехал вдоль колонны, смотря всем в лицо, - и экзамен выдержал: доверие было завоевано, и за весь "Ледяной поход" оно оставалось, к моей радости, неизменным.
Впереди начался бой. Я получил приказание подтянуть свой полк вперед и, обогнав обоз, который суетливо начал сворачиваться в вагенбург, выдвинулся на бугор.
С этой возвышенности, как на ладони, было видно все поле сражения.
Верстах в двух впереди, по долине речки Средний Егорлык, широко раскинулась слобода Лежанка; за ней возвышенность, на которой кое-где группы леса и кусты. Прямо на слободу наступал длинной стрелковой цепью Офицерский полк. Вправо, скрываясь по балкам, двинулись в обход левого фланга противника корниловцы и юнкера. К ним поехал и Корнилов со своей свитой. Я получил приказание атаковать левый фланг противника.
Марков уже ввязался в упорный бой. Большевики, занимая окопы по обе стороны речки, осыпали его жестоким ружейным и пулеметным огнем; пришлось залечь и ждать результатов обхода корниловцев.
Батарея красных, стоявшая у церкви, перенесла свой огонь на мой полк. Одним из первых снарядов был убит один из моих офицеров и казак. Это были первые и единственные наши жертвы за этот бой.
Развернув полк, я начал наступление влево, по вспаханному осенью полю. Не ложась, мои партизаны спокойно шли под неудачным артиллерийским огнем противника. Молодцы юнкера батареи подполковника Миончинского лихо работали под ружейным огнем противника на главной дороге. Под их меткими выстрелами все реже и реже стала стрелять красная батарея. Вот, изображая собой броневик, со страшным шумом помчался к марковцам наш автомобиль (шел на керосине, так как бензин вышел). Наступая уступом против красных под их редким огнем примерно в версте за Офицерским полком, я с удивлением и восторгом неожиданно увидел, как марковцы, которым, видимо, надоело открыто лежать на другой стороне речки под бестолковым, но все же горячим огнем врага, вдруг вскочили и бросились - кто через мост, а кто в воду - в атаку на окопы красных. Последние совсем не ожидали этого и, даже не сопротивляясь, бежали. Я отчетливо видел, как беглецы быстро движущимися черными точками усеяли всю возвышенность за слободой, за которой бешено скакали повозки с "товарищами" и батарея. Марковцы и корниловцы настойчиво преследовали бегущих. Конница Глазенапа
охватила часть их обоза. Партизанам уже делать было нечего. Противник исчез. Я приказал свернуть полк и повел его в Лежанку.
Слобода точно вымерла. Жители разбежались или попрятались. По улицам валялось немало трупов большевиков.
Красные бежали в полном беспорядке, бросив запасы и частью и оружие. Мы спокойно расположились на ночлег. Появились и жители, всячески стараясь оказать внимание "победителям". Но по их невеселым смущенным лицам видно было, что они с ужасом думают о новом приходе большевиков после нашего ухода. Жалко было их, но что мы, кочующая армия, могли сделать?
Ночью еще долго слышались кое-где одиночные выстрелы: добровольцы "очищали" слободу от застрявших в ней большевиков.
Этот первый в походе правильный бой, окончившийся полной нашей победой, имел для Добровольческой армии огромное нравственное значение. Явилась твердая вера в Корнилова и других начальников, уверенность в своих силах и в том, что лучший способ разбить большевиков - решительное наступление, не останавливаясь перед естественными преградами, сильнейшим огнем и превосходными силами противника. Была сделана взаимная боевая оценка врагов - ив нашу пользу. На большевиков, видимо, неотразимое впечатление произвело спокойное, без всякой суеты, стройное, как на учении, развертывание армии, смелый переход ее в наступление и атаку и меткий огонь.
Добровольцы увидели перед собой многочисленного, хорошо вооруженного противника, занимавшего сильную позицию, но скоро убедились в отсутствии у него стойкости войск и толкового управления боем. Красные с места же перешли к обороне, надеясь на непроходимость речки и силу своего огня, и, когда это не остановило доблестного Маркова, у них сразу пал дух, и началась паника, окончившаяся полным бегством.
План боя был очень прост, да и трудно было предпринять сложный маневр в наших несложных силах: он вполне соответствовал обстановке и заключался в решительном ударе с фронта, с обходом фланга.
Верховному главнокомандующему, еще так недавно управлявшему 10-миллионной армией, пришлось под Лежанкой решать одну из боевых задач, какие мне приходилось давать в окрестностях Красного Села юнкерам Николаевского кавалерийского училища, где я 10 лет был преподавателем тактики. И он решил ее на 12 баллов (на "отлично").
Бой под Лежанкой был для Добровольческой армии первым боевым экзаменом. И она блестяще его выдержала. Почти все остальные многочисленные бои похода имели такой же характер и план. Но уже в этом бою ярко сказался недостаток у нас конницы: ни хорошей разведки, ни энергичного преследования не было. И в других боях мы постоянно это чувствовали.
В дальнейшем изложении мне придется описывать главным образом бои. Наш поход представлял собой практический курс по тактике во всем его разнообразии: походные движения, расположение на ночлег, наступательные, фланговые, отступательные (для арьергарда), конные атаки, переправы через реки и прочее. Противник был кругом и вместе с тем был неуловим. Нам все время приходилось наступать, пробиваясь через красное кольцо, и одновременно отступать, обороняясь с тылу. База у нас была всегда "при себе".
Впервые за поход в этом бою были взяты в плен и преданы военно-полевому суду несколько офицеров-артиллеристов 3-й артиллерийской бригады. Суд отнесся к ним снисходительно и помиловал их, поверив тому, что они насильно были взяты красными, державшими их семьи заложниками.
В Лежанке Корнилов приказал для отличия от большевиков нашить полоску белой материи на папахи и фуражки."
Рядовой
Отправлено 22 января 2014 - 21:34
НЕФЕДЬЕВ К.П. "Два первопоходника"
(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)
"В селе Лежанка, расположившись на ночь, команда установила связь со всеми частями Офицерского полка, охранявшего подступы к селу. Красные всюду следовали за нами. После полуночи послышалась редкая ружейная перестрелка в направлении одного взвода; донесений не поступало. От нашей команды был послан поручик Михайлов, добровольно вызвавшийся в одиночку отправиться в этот взвод. Прошло довольно много времени, но он не возвращался, а перестрелка прекратилась. Поэтому было приказано очередной тройке выехать для выяснения обстановки. Я, Дурасов и Пейфасор были на очереди и выехали в указанном направлении.
На окраине Лежанки, у ветряных мельниц, нас застал рассвет. По дopoгe нашего следования, впереди началась пулеметная и ружейная стрельба в нашем направлении. Заросли камыша по сторонам дороги укрывали красных, а дальше за камышами по буграм влево и вправо показались густые цепи красных, двигавшихся на Лежанку.
Дурасов, отделившись от нас, поскакал к ближайшему укрытию, узкой прогалине, и двинулся по ней с донесением в штаб, но был засыпан ружейным огнем из камышей и упал вместе с убитой лошадью. Пейфасор, спешившись, ползком передвигался к лежавшему без движения Дурасову. В это время по сторонам от нас бежали из Лежанки роты марковцев с пулеметами; одновременно с ними к ветрякам, где я укрывался с лошадьми, выехала батарея. Прямой наводкой по камышам, по буграм влево и вправо от дороги батарея открыла беглый огонь. Mарковцы с криком "Ура!" стремительно бросились на красных. Только когда красные в панике бросились назад, мы увидели, как много их было. Огнем батареи и прибывшими пулеметчиками-марковцами вся эта масса бежавших красных буквально расстреливалась. Наступающие марковцы двинулись к передовому взводу, от которого не получалось донесений, но eго не нашли. Как выяснилось, после полуночи взвод был окружен красными, но, прорвавшись, не мог отойти на Лежанку или послать донесение. Посланный Михайлов попал живым в руки красных и был ими зверски убит. Убитый Дурасов был Пейфасором вынесен и в тот же день похоронен в ограде местной церкви. Таким образом, наша «тройка» потеряла своего боевого дpyгa.
Перед вечером меня вызвали к генералу Маркову, который приказал, не ожидая выступления штаба, с проводником-возницей немедленно отвезти на подводе заболевшего Е.Е. Ковалевского в станицу Егорлыцкую. Проводнику-вознице из местных крестьян было дано специальное удостоверение, что по выполнении доставки больного он будет освобожден от принудительного транспорта.
Трудно забыть мое состояние, когда, сопровождая верхом больного, ночью, через неизвестные места, овраги нужно было быть начеку от могущих встретиться опасных неожиданностей. Просыпавшийся больной нервничал. Ему казалось, что я его хочу оставить. В целях осмотра местности по сторонам от подводы мне приходилось временами отрываться от нее. К счастью, погода оказалась хотя и холодная, но ясная - видимость была хорошая.
На рассвете мы въехали в станицу Егорлыцкую, куда уже прибыл штаб генералa Маркова, по расчетам которого я с больным должен был приехать в станиgу многo раньше. Жители станицы в это время возвращались от Светлой Заутрени и приветствовали нас: "Христос Bоскресе!" На душе становилось радостно.
Очень скоро после этого я разболелся. Предполагали воспаление легких, поэтому отправили меня в госпиталь в Новочеркасск. Илья Пейфасор остался один из нашей "тройки".
Koгдa мне по выздоровлении разрешено было выходить из госпиталя, мне вновь пришлось встретиться с Пейфасором в войсковом соборе, куда он привез тело убитого под Шаблиевкой генерала Маркова. После похорон генералa я поступил во вновь сформированный из перебежчиков-кубанцев l-й Кавказский конный полк, а И. Пейфасор остался при штабе на прежнем месте.
Следующая наша встреча состоялась в городе Белграде, когда, прогуливаясь на Теразии, я был приятно удивлен видом проезжавшего мимо меня экипажа в русской упряжке, в котором важно восседал Илько Пейфасор.
Оказывается, он устроился управляющим к видному бывшему авcтpo-венгерскому помещику и приехал в Белград хлопотать через Красный Крест о приезде жены с сыновьями из Краснодара. Встреча была радостная для обоих, и мы провели несколько часов в дружеских воспоминаниях о боевой жизни на родине. Расставаясь, Илько обещал по прибытии семьи переселиться в Белград и организовать самостоятельное дело; у него уже имелось достаточно средств для этой цели. И действительно, в конце 20-х годов мы снова встретились с ним в Белграде, кorдa он соединился с семьей и открыл приличный бакалейный магазин. Энергии у негo было неизмеримо много. Дело пошло как нельзя пожелать лучшего, но... не надолго.
Как-то, посетив eгo, я заметил, что с Илько что-то случилось: выглядел он усталым, печальным и больным, а при разговорах со мной старался не откровенничать. Но однажды со слезами на глазах признался, что в семье произошел разлад. Он из сил выбивался, чтобы дело не закрылось. День и ночь сам грузил и разгружал получаемые товары, торговал, бегал по кредитным обществам, но... дело шло к упадку. Пошли долги, неполадки с кредиторами, с покупателями, и в один день Илько оказался мертвым от сердечного удара. Накануне мы беседовали с ним о прошлом, он очень горевал о настоящем, особенно озабочен был судьбой сыновей. Смерть наступила моментально.
Из богато организованного предприятия едва хватило средств на весьма скромные похороны. Сыновья были устроены Державной комиссией в кадетский корпус. Бакалейный магазин полностью ликвидирован в счет задолженности кредиторам. Когда пришлось прощаться у гроба, я невольно прослезился. Так неумолимо жестока оказалась его судьба, а мне, узнавшему его в коридоре реалки, пришлось в Белграде проводить его к месту вечного упокоения. Вечная память ему и мир его исстрадавшейся душе в братской сербской земле."
Рядовой
Отправлено 22 января 2014 - 21:56
ГОЛУБОВ М.А. "Сильные духом"
"Бой под Лежанкой показал, что мы крепки не только оружием, но и духом. Когда мы, не стреляя, шли на красных, они настолько были удивлены, что вместо того, чтобы стрелять в нас, бросая винтовки, толпой устремлялись назад, что давало нам возможность расстреливать их, как куропаток.
Помню, как я, отбившись от своего взвода, устремился на трех бородатыx мужиков, бежавших из окопов. Несмотря на то, что моя винтовка была на ремне, а у них винтовки были в руках и они могли бы меня очень легко обстрелять, они, оглядываясь в мою сторону, позорно бежали. Я остановился.
"Стрелять или нет? - подумал я. - Да кто знает, не были ли это насильно мобилизованные крестьяне?"
- Стреляй, Голубов! - кричал, догоняя меня, Герасимов. Чего смотришь?
- Да в кого стрелять? - рассмеявшись, ответил я. - Посмотри, как они улепетывают. Пули жалко, она еще пригодится.
Но он меня не слушал. Приложившись, он выпустил по ним по патрону. Один из бежавших схватился за бок и свалился с воем на землю. Другой же избежал своей смерти. Подойдя к раненому, мы спросили его, откуда он.
- Да чего спрашивать? Добивайте, и все! На то вы и офицеры, чтобы трудящийся народ уничтожать. Не разбили вас здесь, разобьют впереди. Нарветесь завтра на сорокинцев, они вам покажут...
Он не договорил... Пуля из нагана подъесаула прекратила дальнейшую брань по нашему адресу.
- Видишь: вот кого ты пожалел. Нет, брат, в гражданской войне пощады нет и быть не может. Попадем мы с тобой к таким в руки, так они с тебя, перед тем как уничтожить, снимут кожу. Знаю я их.
Не впервые с такими гадами встречаться.
Появились у нас и первые раненые, правда, не серьезные, но все же об них надо было думать. Оставлять их в селе мы не могли, и часть нашего обоза с этого дня превратилась в походный лазарет. На одной из повозок я встретил хорошую знакомую по Новочеркасску - прапорщика Ниночку Бирюкову. Пуля пробила ей ногу, но она не унывала.
- Не ранение, а пустячок. Хорошо, что кость не задета. Вот полежу денек-другой, и снова в строй!
Случайно же проходившая сестра Варя глазами показала, что нужно отойти.
- Нина, доктор приказал тебе не разговаривать. Идите, господа.
Здесь вам не место. Боюсь, как бы не было гангрены у нее, - шепнула она нам. - В такое время загрязнить рану... Но что делать, мы не в операционной.
Предположение Веры не оправдалось. Через месяц с лишним я встретил Нину на ферме около Екатеринодара, впереди роты, быстро двигавшейся на город. Это был 1-й Офицерский полк генерала Маркова.
После Лежанки армия двинулась в направлении станицы Кореновской, где нас ждали уже подошедшие части дивизии Сорокина. Это уже были более активные бойцы, но, главное, их было чуть не в десять раз больше нас. Кроме того, и вооружены они были больше, чем мы."
"В Кореновской были похоронены павшие в бою под Лежанкой. И это, кажется, в первый раз в походе. На френче одного из убитыx корниловцев я увидел университетский значек. Подойдя ближе и всматриваясь в лицо покойника, я узнал своего хорошего знакомого, с которым не раз встречался во времена "корниловского мятежа" в 1917 году - верного соратника (князя Урусова). Это был действительно рыцарь без страха. Боготворя имя генерала Корнилова и защищая его в своих речах на солдатских митингах от нападок разнузданных, распропагандированных масс, этот витязь показал себя и на деле, отдав за идею генерала Корнилова свою светлую душу.
Настроение в станице было удручающее. Ходили слухи, что Кубанское правительство и сформированные отряды оставили Екатеринодар и ушли в неизвестном направлении. Многие этому не верили до тех пор, пока это известие не было подтверждено штабом Верховного."
Рядовой
Отправлено 31 января 2014 - 17:39
"1-я Офицерская батарея в Кубанском походе"
ТЕРЕНТЬЕВ В.М. "2-я рота (артиллерийская) 1-го Офицерского полка"
(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)
"В ночь на 16 апреля бригада выступила в направлении на село Горькая Балка. Предстояло опять переходить железную дорогу, и наша рота остановилась у стожков сена, почти у самого переезда.
Генерал Марков с плетью стоял на переезде и торопил обозных скорее проезжать, иногда сам подхлестывал лошадей. Вдруг, нарушая порядок всего движения, с шумом и громом вылетело несколько повозок. Генерал Марков крикнул: "Стой! Что за сволочь сюда выперлась!" С повозок ответили: "Члены Рады". Марков ответил: "Что члены - вижу сам, а чему рады в такой обстановке, в толк не возьму. Проваливайте к черту".
Когда рассвело, рота пошла по дороге на Горькую Балку. Долгое время пришлось идти под артогнем с броневика. В занятой с боя Балке был привал, и наша рота два раза выходила за село ДЛЯ встречи конного отряда красных, но он не пришел.
Из Горькой Балки перешли в станицу Плосскую, где переночевали и 17-го к вечеру были в Лежанке. Утром 19 апреля генерал Марков повел бригаду против наступающих от села Лежанка большевиков.
Произошел короткий встречный бой, и красные смешались и начали поспешно отступать. Лежанка была взята. Хаты были без хозяев, все бежали, но везде было много молочных продуктов, приготовленных к Пасхе. Все навалились на еду, и многие наелись до рвоты. Вечером выступили в Лежанку. День этот был Великий Четверг.
Колтыпин, Сурин, Климентьев, Лускино и я были в первом отделении 2-го взвода и все время держались вместе и на походе в повозке, и на ночевках. 20-го "товарищи" повели наступление и наша рота (слева и инженерная), пошли навстречу цепям. Шли по пахоте. Когда остановились, по возможности окапывались, но лопатки для этого были редко у кого. Весь день пролежали под их огнем, а к вечеру красные стали сбиваться в толпы. Были видны конные, которые метались между толпами, видимо, пытавшиеся руководить этими бандами, но безуспешно: все повалило в Лежанку. Мы провели весь день почти не стреляя, а ночь рота провела за кладбищем, у мельниц. Была абсолютная темнота и страшный холод.
21-го, Великая Суббота, красные повалили в массах, желая занять Лежанку и праздновать Пасху. Мы получили по две обоймы и залегли на самой окраине. Потом сначала было пошли вперед, но попали под сильный огонь, начались потери. Одной и той же пулей были ранены пулеметчики: поручик Толь, стрелявший из Люиса, и другой, на плечах которого лежал пулемет.
До 16 часов ничего не ели, когда верхом приехал бородатый Степанов и из мешка раздавал по цепи хлеб. Перед вечером, слева от нас, из-за Лежанки стали выходить цепи, это были егорлыцкие казаки, мы поднялись и пошли вперед. У красных началось замешательство, стрельба оборвалась, опять заметались конные. Мы остановились, расстреляли по толпам по 5 патронов, и противник быстро стал уходить. Степь была совершенно чистой, а рота вернулась в село.
22 апреля, день Святой Пасхи, начался спокойно. В хатах разговлялись молочной снедью, которой было в изобилии. В 16 часов выступили колонной на Егорльцкий шлях. Когда поднялись в гору, из-за Лежанки выскочил грузовой автомобиль с пулеметами и обстрелял хвост колонны. 1-я рота развернулась в цепь, а наша батарея дала выстрел, грузовик поспешно скрылся.
Со шляха свернули в сторону и вышли к железной дороге в район разъезда Прощальный. Здесь генерал Марков приказал пристynить к порче железнодорожного пути. Еще в темноте приступили к работe. Orсутствие инструментов не очень помешало. Выворачивали целые звенья, отбивали шпалы, валили их в костры и зажигали. С рассветом бронепоезд противника открыл по нас огонь, подполковник Миончинский его обстрелял, и он отошел, стреляя потом на пределе."
Сообщение отредактировал Игорь Устинов: 31 января 2014 - 17:40
Рядовой
Отправлено 31 января 2014 - 17:49
ЛАРИОНОВ В.А. "Последние юнкера"
(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)
"... Весна была в полном разгаре, когда мы решительно повернули к Дону и перешли границу Ставропольской губернии в Лежанке.
Тут армия разделилась: 2-я бригада генерала Богаевского вместе со штабом и обозом раненых пошла на Дон в станицу Егорлыцкую, l-я бригада генерала Маркова осталась в Лежанке с целью прикрыть Дон с юга. Тут нагнали нас красные и навалились на Лежанку с двух сторон. Тяжелые бои продолжались три дня, 2-4 мая, от рассвета до заката, - ночью красные отходили. Артиллерия красных громила Лежанку и расположение перед ней. Цепи красных, одна за другой, под прикрытием нескольких батарей, шли в атаку. но залегали или бежали назад, встреченные редким, но выдержанным огнем кубанских пластунов и офицерской роты.
Наши орудия стреляли мало, экономя снаряды, и лишь по интересным целям: бронеавтомобилю, приблизившейся пулеметной тачанке, группе всадников... Вокруг наших пушек вся земля была вспахана гранатами, и, если бы не распоряжение поручика Боголюбского: "Отойти всем от орудий!" - за исключением дежурных, засевших в глубоких окопчиках, - многие из юнкеров, несомненно, остались бы спать вечным сном на сельском кладбище Лежанки.
Красные окружили нас со всех сторон, но сломить в те дни бригаду генерала Маркова было трудно. К вечеру Черкесский конный полк, укрываемый весь день в резерве, подобрался с фланга и совершенно неожиданно атаковал советские цепи. Реяли зеленые флаги с полумесяцем, блестели клинки в лучах заходящего солнца. Какие красные части того времени могли выдержать конную атаку черкесов генерала Келеч-Гирея? Атаку в столбах степной пыли, сопровождаемую победным гортанным кликом, подобным клекоту горных орлов! Этой ночью мы смогли отдохнуть от грохота гранат, от напряжения непрерывного боя. Наутро, с подходом новых большевистских частей, снова загрохотала большевистская артиллерия по Лежанке...
Бригада генерала Маркова устояла. Большевики ушли на четвертый день боя, потеряв сотни сраженных пулями и порубленных черкесами. Много было и раненых. Их дух был сломлен. Выполнив задачу, бригада генерала Маркова двинулась к Дону в станицу Егорлыцкую, где ее ждал отдых после трудных дней и ночей Ледяного Кубанского похода...
Когда не стало генерала Корнилова, генерал Марков стал особенно близок нашему командиру нолковнику Миончинскому, так как чувствовал в нем родственную душу: героя, рыцаря и солдата. Генерал Марков был подлинный вождь и не только солдат, но и пламенный, блестящий оратор.
Вот подлетает он на параде в Лежанке к строю нашей батареи и, осадив свою кобылу, начинает речь: "...Под грохот ваших пушек мы шли вперед..." Реет его черный ротный значок и под высокой белой папахой, всем знакомой по походу, горят его глаза. "..Мы пойдем на Москву..." Да, конечно, мы - юнкера, константиновцы и михайловцы, первыми пойдем на Москву, мы - офицеры корниловского производства, мы - участники Кубанского похода, закаленные в боях Дона и Кубани, мы пойдем на север, и нас ничто не остановит...
По распоряжению генерала Алексеева, после нашего прихода на Дон был издан приказ по армии. В частности, в нем стояло, что каждый может оставить ряды армии, ибо армия - добровольческая.
Многие, у кого были семьи в оккупированных немцами областях, или по иным соображениям, подали рапорта о выходе из армии. Тогда генерал Марков собрал всех офицеров в станичном правлении и над грудой лежащих на столе рапортов о выходе из армии произнес речь.
Когда он кончил, почти все офицеры, подавшие рапорта, поднялись с мест, подошли к столу и взяли свои рапорта обратно.
Победа и весть об освобождении Дона от красных подняли общее настроение. Снова послышались песни и шутки."
Рядовой
Отправлено 03 февраля 2014 - 15:16
ЛЕХОВИЧ Д. "БЕЛЫЕ ПРОТИВ КРАСНЫХ. Генерал Деникин"
"...Многое решало время, и к Екатеринодару отряд Корнилова шел форсированным маршем, стараясь избегать вооруженных столкновений. Первый бой произошел 27 февраля у большого села Лежанка, уже в Ставропольской губернии. Там корниловцы, по выражению Деникина, «попали в сплошное осиное гнездо».
У села Лежанки части 39-й пехотной дивизии, ушедшей с турецкого фронта, преградили дорогу добровольцам.
«Был ясный, слегка морозный день, - вспоминал генерал Деникин. - Офицерский полк шел в авангарде. Старые и молодые полковники на взводах. Никогда еще не было такой армии. Впереди помощник командира полка полковник Тимановский шел широким шагом, с неизменной трубкой в зубах, израненный много раз, с сильно поврежденными позвонками спинного хребта... Одну из рот ведет полковник Кутепов, бывший командир Преображенского полка. Сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, краткими отрывистыми фразами отдает приказания. В рядах много безусой молодежи - беспечной и жизнерадостной. Вдоль колонны проскакал Марков, повернул голову к нам, что-то сказал, чего мы не расслышали, на ходу «разнес»кого-то из своих офицеров и полетел к головному отряду.
Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапнели. Началось. Офицерский полк развернулся и пошел в наступление: спокойно, не останавливаясь, прямо на деревню. Скрылся за гребнем. Подъезжает Алексеев. Пошли с ним вперед. С гребня открывается обширная панорама. Раскинувшееся широко село опоясано линиями окопов. У самой церкви стоит большевистская батарея и беспорядочно разбрасывает снаряды вдоль дороги. Ружейный и пулеметный огонь все чаще. Наши цепи остановились и залегли: вдоль фронта болотистая, незамерзшая речка. Придется обходить. Вправо, в обход двинулся Корниловский полк. Вслед за ним поскакала группа всадников с развернутым трехцветным флагом... - Корнилов!
В рядах - волнение. Все взоры обращены туда, где видится фигура командующего. А вдоль большой дороги совершенно открыто юнкера подполковника Миончинского подводят орудия прямо в цепи под огнем неприятельских пулеметов. Скоро огонь батареи вызвал заметное движение в рядах противника. Наступление, однако, задерживается.
Офицерский полк не выдержал долгого томления; одна из рот бросилась в холодную, липкую грязь речки и переходит вброд на Другой берег. Там - смятение, и скоро все поле уже усеяно бегущими в панике людьми, мечутся повозки, скачет батарея. Офицерский полк и Корниловский, вышедший к селу с запада через плотину, преследуют.
«Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: «ликвидируют»большевиков... Много их...»
Война на истребление идейных противников принимала систематический характер не только у красных.
Первый поход длился 80 дней. Пройдя за это время расстояние в тысячу двести километров, добровольцы, покинув Ростов 9 февраля, 30 апреля вернулись обратно на Дон в станицы Мечетинскую и Егорлыкскую. Длинной петлей обогнули они степную равнину Кубанской области, проникнув даже в горные аулы Северного Кавказа.
44 дня они провели в жестоких боях, похоронили на Кубани до четырехсот воинов; вывезли более полутора тысяч раненых. В
начале пути их было около трех с половиной тысяч. Возвращалась Добровольческая армия, имея в своем составе пять тысяч человек. Ряды пополнили кубанские казаки. Снаряды, патроны и другие припасы добровольцы захватывали у красноармейцев. Поход отличался «смелостью почти безрассудной», так выразился о нем генерал Деникин. Добровольцы пробивались через окружения противника, во много раз превосходившие их численно. Но задерживаться на одном месте больше чем на несколько дней не могли, и как только уходили, красная волна снова заливала пройденный добровольцами путь. Политических и стратегических целей поход не достиг: среди кубанского казачества он не вызвал серьезных восстаний против советской власти; добровольцам не удалось освободить от большевиков столицу Кубани - Екатеринодар. Но Первый поход сохранил от уничтожения много кадровых военных, профессионалов, вокруг которых в недалеком будущем образовалось самое сильное из антибольшевистских движений. Подвиг похода заключался в «победе духа над плотью», и победа эта была возможна лишь потому, что вожди добровольцев знали, с кем идут в бой, а войска верили вождям.
Неправы те, кто легкомысленно утверждал, что подвига, в сущности, не было, что всякий человек, как и затравленный зверь, предвидя неминуемую гибель, защищается из последних сил; что в данном случае у добровольцев не было другого выбора. Это неверно. Выбор был: как сотни тысяч других, ненавидевших большевизм, но дороживших своей жизнью, они могли скрытно выждать исход борьбы. Они сознательно этого не сделали.
Добровольческой армии приходилось сражаться в условиях, схожих с партизанским походом. И командование, применившись к непривычной обстановке, быстро выработало новую тактику. Она сводилась к ударам в лоб противника, к фронтальной атаке густыми цепями при слабой артиллерийской поддержке (из-за недостатка орудий и снарядов). И красные войска, тогда еще плохо организованные, не выдерживали этой тактики в лоб, а их открытые фланги и тыл давали возможность сперва Корнилову, а потом Деникину, лично руководившим боями, применять маневр в широком масштабе.
Среди добровольческих вождей появились новые имена: генерал Марков захватывал воображение людей обаянием своего мужества. Полковник Неженцев бесстрашно вел свой полк в лобовые атаки. Соперничали друг с другом в доблести генералы Боровский, Казанович, Богаевский, полковники Кутепов и Тимановский."
Форум livinghistory.ru выступает категорически против и не занимается пропагандой, одобрением и пособничеством нацизму, не производит, не хранит и не распространяет нацистские материалы, не использует информационные ресурсы, в том числе Интернет, для героизации нацистских преступников, не использует нацистские материалы в рекламе, и никакими другими действиями не способствует реабилитации нацизма и героизации нацистских преступников и их пособников.
Система для сообществ IP.Board
Лицензия зарегистрирована на: Livinghistory.ru
