Сообщений в теме: 24

[Politruk]

Уважаемые коллеги! Представляю на ваш суд статью размещенную на сайте "Российские архивы". Нам продолжают вешать лапшу на уши - "приходите, работайте, всё открыто". Я сам работаю в архиве и "копал" в архивах в период учёбы в университете и поэтому почувствовал это на себе.
"И они еще борются за звание дома высокой культуры и быта"

Г.Р. Рамазашвили
Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации:
проблема доступа к документам

Проработав 5 лет с фондами Центрального архива Министерства обороны РФ, автор пришел к выводу, что, подчиняясь внутренним правилам ЦАМО, не сможет ознакомиться с полным спектром интересующих документов в контексте проводимого научного исследования.
Саботируя положения федерального законодательства и даже требования приказов министра обороны, руководство ЦАМО РФ и Архивной службы Вооруженных сил РФ вывели исследовательскую работу по изучению истории Великой Отечественной войны за рамки правового поля. Отсутствие путеводителя по фондам архива, немотивированная недоступность многих даже несекретных материалов - все это отбивает у исследователей желание работать в ЦАМО.
Между тем Федеральный закон "О государственной тайне" устанавливает для органов государственной власти, министерств и ведомств порядок формирования развернутых перечней сведений, подлежащих засекречиванию: в них могут включаться лишь те сведения, которые отнесены статьей 5 данного закона и Перечнем, утвержденным Указом Президента РФ № 1203 от 30.11.1995, к категориям сведений, подлежащих засекречиванию. Однако в перечень сведений, отнесенных Правилами работы в читальном зале ЦАМО СССР и приказом министра обороны № 270 от 04.07.1996 к секретным, включены новые категории. На этом основании исследователям запрещено изучать следующую архивную документацию: служебно-должностные характеристики; служебные аттестации; карточки наложенных взысканий, равно как и сведения о взысканиях; переписку по должностным назначениям, присвоению воинских званий, награждению; нереализованные наградные листы; политдонесения; разведсводки армий и Штаба ВВС Красной армии; протоколы допроса военнопленных; документы военной прокуратуры; учетные карточки осужденных военным трибуналом; советские листовки на немецком языке; трофейные немецкие учетные карточки на советских военнопленных; трофейную документацию Вермахта, а также имена убитых в бою либо плененных солдат и командиров противника.
Добавлю, что с самого окончания войны на особом хранении находятся захваченные советскими войсками документы Вермахта.
Автор внимательно изучил утвержденный Указом Президента РФ № 1203 в 1995 г. Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Изменения в него вносились неоднократно: 24.01.1998, 6.06.2001, 10.09.2001, 29.05.2002. В перечне почти 90 пунктов, но трофейная документация среди них не значится. Более того, Министерство обороны РФ не является правопреемником Вермахта, а соответственно, и ЦАМО РФ не имеет никаких юридических оснований держать трофейный фонд на особом хранении.
Абсолютно очевидно, что, относя вышеперечисленные архивные материалы к секретным, министр обороны РФ нарушил принцип обоснованности и своевременности, предусмотренный статьей 6 раздела 3 Федерального закона "О государственной тайне".
Можно уверенно утверждать, что 99,9 % боевых документов времен Великой Отечественной войны, хранящихся в ЦАМО, не содержат особо важных, совершенно секретных или секретных сведений. Поскольку законом "О государственной тайне" предусмотрен именно 30-летний срок секретности для военных документов, материалы подразделений Министерства обороны СССР 1941 - 1945 гг. по определению не могут оставаться на секретном хранении. Сроки секретного хранения в ЦАМО превышаются более чем вдвое, и документы 1941 г. вступили уже в третью тридцатилетку секретности! Усугубляя правовой беспредел, авторы приказа № 270 нарушили также принцип определенности и четкости формулировок нормативных актов. В приказе использованы формулировки, которые могут быть произвольно истолкованы правоприменителями. Речь идет прежде всего о сведениях, "компрометирующих" и "затрагивающих охраняемые законом интересы, честь и достоинство лица". Можно с уверенностью утверждать, что архивисты военного ведомства заинтересованы в неопределенности формулировок, чтобы иметь возможность ограничить исследователей в праве на получение информации.
Некоторые исследователи наивно полагают, что, получив соответствующую форму допуска и разрешение фондообразователя, они могут миновать насаждаемые в ЦАМО запреты. Но, как показывает опыт, сотрудники архива регулярно нарушают даже заведенный в Министерстве обороны порядок доступа к секретным документам. Наши коллеги, имея разрешение фондообразователей - командующих родами войск и крупных управлений, а затем и Архивной службы Вооруженных сил РФ на доступ к документам, так и недополучили от трети до половины запрошенного. При этом архивисты не ссылаются на закон и обращаются с опытными исследователями (один из которых работает в ведомственных архивах более тридцати лет) как с первоклассниками.
Нарушения действующего законодательства имеют в ЦАМО многолетнюю историю: архив навязывает российским исследователям соблюдение дискриминационных и не имеющих юридической силы правил. До февраля 2004 г. исследователи были вынуждены подчиняться Правилам работы в читальном зале ЦАМО СССР (далее - Правила) и Приказу министра обороны № 270 "Об утверждении наставления по архивному делу в Вооруженных силах РФ". "Правила" датируются 1991 г. Единственным нормативным актом, на который косвенно ссылаются Правила, является приказ министра обороны СССР № 225 от 1981 г., отмененный в 1996 г. приказом № 270 министра обороны РФ. С февраля 2004 г. вступили в действие "Правила работы в читальном зале ЦАМО РФ".
Существенно, что Министерство обороны не передавало текст приказа № 270 руководству ЦАМО на протяжении двух лет! Причем, даже после того, как приказ № 270 поступил в ЦАМО, руководство архива не подготовило на его основе новые правила работы в читальном зале.
Кстати, Правила запрещали исследователям общаться между собой, дабы они не знали, какую тему изучают их коллеги. Заодно нам запрещено контактировать и с зарубежными исследователями.
Ни Правила (как 1991 г., так и 2004 г.), ни приказ № 270 Минобороны не были согласованы с Федеральной архивной службой России и не прошли регистрации в Министерстве юстиции РФ, хотя в соответствии с законом должны были представляться в Минюст не позднее пяти дней со дня их подписания.
Получив наш запрос, Министерство юстиции направило в Минобороны письмо с предложением представить приказ № 270 на государственную регистрацию. Вскоре заместитель руководителя Департамента регистрации и контроля за ведомственными нормативными актами, советник юстиции 1-го класса госпожа Ахвердиева сообщила мне, что "Министерство юстиции Российской Федерации отказало в государственной регистрации приказа министра обороны РФ № 270 от 04.07.1996 (письмо Минюста России от 20.11.2003 № 07/11819-ЮД)".
Поясняя мотивацию Министерства юстиции, госпожа Ахвердиева резюмировала: "Минюст России отказал в государственной регистрации приказа министра обороны РФ от 04.07.1996 № 270 "Об утверждении Наставления по архивному делу в Вооруженных Силах РФ" в связи с его несоответствием законодательству Российской Федерации, в частности пункту 12 Правил подготовки нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти и их государственной регистрации, утвержденных постановлением Правительства Российской Федерации от 13.08.1997 № 1009 (с изменениями и дополнениями) и части четвертой статьи 20 Основ законодательства Российской Федерации об Архивном фонде Российской Федерации и архивах от 07.07.1993 № 5341-1.
В соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 23.05.1996 № 763 "О порядке опубликования и вступления в силу актов Президента Российской Федерации, Правительства Российской Федерации и нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти" нормативные правовые акты федеральных органов исполнительной власти, кроме актов и отдельных и положений, содержащих сведения, составляющие государственную тайну, или сведения конфиденциального характера, не прошедшие государственную регистрацию, а также зарегистрированные, но не опубликованные в установленном порядке, не влекут правовых последствий как не вступившие в силу и не могут служить основанием для регулирования соответствующих правоотношений, применения санкций к гражданам, должностным лицам и организациям за невыполнение содержащихся в них предписаний. На указанные акты нельзя ссылаться при разрешении споров".
Хотя Министерством юстиции было предписано отменить приказ № 270 в десятидневный срок, руководство ЦАМО РФ продолжает опираться на не имеющие юридической силы нормативные акты.
Принципиально важно, что руководитель Федеральной архивной службы России В.П. Козлов предельно четко сформулировал в своем письме начальнику Архивной службы Вооруженных сил РФ полковнику Ильенкову (исходящий Росархива № 3/539-к от 15.04.2003) характер правовой проблемы, с которой регулярно сталкиваются исследователи: "Ознакомление с приказом министра обороны РФ от 04.07.1996 № 270 "Об утверждении наставления по архивному делу в Вооруженных силах РФ" позволяет сделать вывод, что многие его положения входят в противоречие с некоторыми нормативными правовыми актами (Закон РФ от 20.02.1995 № 24-Ф3 "Об информации, информатизации и защите информации", Основы законодательства об архивах..., Основные правила работы ведомственных архивов, утвержденные Главархивом СССР).
Ведомственные нормативные правовые акты Минобороны России, регулирующие работу пользователей в читальных залах архивов, нуждаются в серьезной переработке с учетом требований действующего законодательства".
Игнорируя нормативные правовые акты и одновременно апеллируя к Правилам 1991 г. и Приказу 1996 г., архивисты военного ведомства играют с исследователями в своего рода юридический наперсток. Когда им удобно, они ссылаются то на Правила, то на приказ.
Практика эта более чем порочна еще и потому, что во многих положениях указанные Правила и приказ вступают в противоречие.
Уровень юридической неподготовленности сотрудников ЦАМО РФ столь вопиющ, что они не в состоянии объяснить исследователю, какими законами Российской Федерации при работе с архивными документами они руководствуются, определяя, например, понятие "личная тайна" или классифицируя сведения, затрагивающие "честь и достоинство". Автор отправил соответствующий запрос на имя начальника читального зала подполковника Пермякова еще 10 февраля 2003 г. Руководство архива оставило его без ответа.
Интерес не был праздным: в повседневной практике сотрудники ЦАМО расширительно толкуют понятие личной тайны. Так, одни относят к ней авторство боевой характеристики, другие - вообще решительно все критические служебные характеристики и аттестации.
Для того чтобы эффективнее манипулировать исследователями, контролируя их работу и влияя на ее ход, руководство ЦАМО требует план-проспект проводимого исследования (как цензурный сюжетно-тематический ограничитель исследовательской работы), тем самым игнорируя пункт 1 статьи 12 главы 3 Федерального закона "Об информации, информатизации и защите информации" 1995 г., согласно которому исследователи "не обязаны обосновывать перед владельцами этих ресурсов необходимость получения запрашиваемой ими информации".
В ЦАМО до сих пор практикуется цензурирование выписок из несекретных документов и ограничение на вынос рабочих тетрадей с территории архива, что противоречит "Правилам работы пользователей в читальных залах государственных архивов Российской Федерации" (1998 г.), пункт 3.2.8. которых гласит: "Рукописные материалы пользователей выносятся без пропусков".
В письме начальнику Архивной службы Вооруженных сил РФ В.П. Козлов прокомментировал противоправную практику цензурирования: "По мнению Росархива, недопустимо распространять порядок, предусмотренный при работе с секретными документами, на документы открытого хранения, проводить цензуру сделанных выписок, ограничивать объем выписок".
Учитывая, что многие исследователи, работая в ЦАМО, собирают сведения для историко-документальных публикаций на страницах российских СМИ, руководство архива, вводя цензуру на их выписки, нарушает положение пункта 5 статьи 29 главы 2 Конституции Российской Федерации: "Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещена".
Еще возмутительнее то, что в ЦАМО архивисты цензурируют выписки, сделанные из несекретных материалов только российскими исследователями, которым даже запрещено приносить персональные компьютеры. Иностранцы имеют право пользоваться ноутбуками, их выписки не подвергаются никакой цензуре. Это противозаконное противопоставление российских исследователей зарубежным свидетельствует о том, что в ЦАМО РФ установлен режим дискриминации в зависимости от гражданства.
Буквально каждый российский исследователь может привести примеры возмутительного самоуправства сотрудника читального зала "цензора" М.Д. Усенко. Так, летом 2002 г. она изъяла рабочую тетрадь у исследователя Ю.П. Мащенко, несколько месяцев кропотливо собиравшего сведения о своем дедушке, пропавшем в районе Сталинграда. "Цензор" отказалась возвращать исследователю тетрадь - и это при том, что он просматривал несекретные материалы, для работы с которыми у него не спрашивали никаких форм допуска и разрешений Архивной службы Вооруженных сил РФ. Все эти бумаги от Ю.П. Мащенко потребовали уже задним числом, шантажируя уничтожением тетради.
Осенью 2000 г. "цензор" вырезала из моей тетради цитату из советской листовки на немецком языке, которую летом 1942 г. разбрасывали над занятыми противником территориями советские бомбардировщики. Листовка призывала немецких солдат сдаваться и не служить преступному гитлеровскому режиму.
Вскоре, сопоставляя германские и советские документы, автору удалось идентифицировать советский бомбардировочный экипаж, сбитый противником и до сих пор числившийся пропавшим без вести. Могила экипажа, расположенная на южной окраине Витебска, считалась безымянной, но благодаря проведенной нами исследовательской работе имена погибших стали известны, а их родственники узнали, где покоятся тела предков. Из экипажа выжил лишь летчик, попавший в плен. Готовя статью для публикации в витебской газете, автор сделал выписки из трофейной карточки этого летчика, проведшего три года в фашистском плену. "Цензор" вместе с инструктором читального зала в четыре руки вымарали из нашей тетради эту выписку, сославшись на приказ Минобороны № 270, запрещающий делать выписки на иных языках, кроме русского. (К слову, в приказе не оговаривается, каким же манером те "избранные", кто будет допущен к трофейным материалам Архивной службой Вооруженных сил РФ, смогут делать выписки на языке первоисточника.) Когда же автор сказал, что, подвергая цензуре выписки из несекретных материалов, архивисты нарушают федеральный закон, "цензор" блеснула своими юридическими познаниями: "Никаких таких законов я не знаю, но действую по правилам!"
По самым скромным подсчетам, несколько тысяч дел, которые были бы доступны в государственном архиве, удерживаются в ЦАМО. Например, многие материалы РВС за период с 1918 по 1921 г. остаются в Подольске, хотя должны быть переданы в Российский государственный военный архив. Тяжелая ситуация сложилась и с предвоенными материалами военных округов. Самые поздние документы округов, хранящиеся в РГВА, датируются концом 1940 г., хотя этому архиву должны были быть переданы все предвоенные документы. Однако до сих пор материалы военных округов первой половины 1941 г. находятся в ЦАМО, вопреки принципу разделения фондов ЦАМО и РГВА по временному рубежу июня 1941 г.
Особо драматичная участь постигла фонд личных дел офицеров, завершивших службу в РККА до начала Великой Отечественной войны. В ЦАМО РФ исследователям отвечают, что этих офицерских дел в архиве нет. В то же самое время сотрудники РГВА официально утверждают, что личные дела офицеров, уволенных из РККА в предвоенный период, находятся именно в ЦАМО. (И лишь 10 марта 2004 г. руководство ЦАМО в ответ на наш очередной запрос признало наличие отдельных личных дел офицеров за довоенный период.) Утаивание же документов является первым шагом к их уничтожению. По нашим сведениям, многие офицерские дела проходят своего рода "чистку": из них изымаются и уничтожаются документы "схожего" содержания.
Для того чтобы понять всю серьезность угрозы, нависшей над фондом личных дел, напомним, что в 1953 г. Министерством обороны была уничтожена учетно-послужная документация на младший начальствующий состав. Именно после столь варварского уничтожения документов (в ЦАМО сохранились лишь наградные, трибунальные и похоронные карточки этой категории военнослужащих) наша страна лишилась сведений обо всех, кто не дослужился до офицерского звания.
Говоря о состоянии архивного дела в Министерстве обороны, необходимо упомянуть проблему обеспечения сохранности архивных фондов. В читальном зале ЦАМО нет ни камер наблюдения, ни контроля за составом документов тех дел, которые изучают исследователи.
Пару лет назад в ЦАМО разразился скандал, связанный с выходом книги Дмитрия Хазанова "Неизвестная битва в небе Москвы 1941 - 1942. Оборонительный период". Ее автор использовал множество архивных фотографий, хотя практически не заказывал их копии. В ходе проведенной проверки дел, с которыми он работал, обнаружилось отсутствие многих фотографий. И это неудивительно: в свое время, выдавая Хазанову дела, архивисты не пересчитывали фотографии, а принимая, не проверяли, все ли на месте.
За те 5 лет, что автор работал в ЦАМО РФ, самое большее, чего удавалось добиться от архивистов, - внесения пометок об обнаруженном нами отсутствии отдельных листов, но акты в связи с этим не составлялись ни разу.
В картотеке офицерского состава доступны учетно-послужные карты (УПК) офицеров. Поскольку бланки множества УПК печатались на некачественной бумаге, края листов нередко покрываются грязноватой бахромой. Архивисты попросту состригали края для того, чтобы удобнее было перебирать УПК в ящике. При этом нередко задевались верхние строки и фотокарточка, приклеенная в левом верхнем углу на развороте листа.
Сотрудниками ЦАМО изуродованы многие УПК: лишился темени стрелок-бомбардир Г.П. Ивакин (5.11.1916 - 30.06.1941), уроженец деревни Дмитриевка Балаковского района Саратовской области; по самые брови был "скальпирован" Н.Е. Котов (8.11.1920 - 30.08.1942), уроженец деревни Аношкино Кулобинского района Калининской области, работавший техником при бомбардировщике ставшего в дальнейшем Героем Советского Союза летчика Степана Швеца, перу которого принадлежат книги "Под крыльями ночь" и "Рядовой авиации". Это варварское обращение с документами прекратилось совсем недавно - только после того, как 11-й отдел, в котором хранится учетно-послужная картотека, возглавил подполковник А.А. Довгерт, выделяющийся на фоне большинства других архивохранителей ЦАМО внимательным отношением к архивному фонду.
Любой архив, в том числе и ЦАМО РФ, только тогда может обеспечить интересы пользователей, когда в нем четко следуют принятым российским законам, а не устаревшим ведомственным инструкциям.

[Bronevik]

Да уж... нечего сказать. А впрочем "Тащщыть и не пущать" никто еще не отменял.

[Siegfried Schrott]

Я считаю, что мне просто повезло, что в то время, когда я работал в ЦАМО по теме своей диссертации, была в отпуске или болела заведующая читальным залом, а дама, которая ее замещала, смотрела на многие вещи сквозь пальцы. Благодаря этому мне удалось посмотреть кое-какие трофейные документы, отложившиеся в армейских фондах. Единственное, что повычеркивали из моих записей - все упоминавшиеся фамилии командиров антисоветских формирований, включая Каминского, объяснив это так: "Среди этих людей могли быть наши разведчики, а информацию о них мы не имеем права разглашать".

[Eugen Ruediger]

Единственное, что повычеркивали из моих записей - все упоминавшиеся фамилии командиров антисоветских формирований, включая Каминского, объяснив это так: "Среди этих людей могли быть наши разведчики, а информацию о них мы не имеем права разглашать".

Но ты ведь успел их переписать себе в записную книжечку???

[Siegfried Schrott]

На самом деле эти данные особого интереса не представляли. Они либо уже у меня были, либо не имели никакой ценности.

[Polacco]

Прочел и тихо ужаснулся. Ну, и порядочки... Мне еще не приходилось пока заниматься архивными изысканиями по второй мировой войне, а тут так и вообще руки опустились. Причем какое-то странное сочетание сверхбдительности ("цензура" выписок - не лень же глаза ломать о чужие каракули!) и, как кажется, обыкновенного нежелания работать: то не даем, это не даем.

Сообщение отредактировал Polacco: 23 марта 2006 - 21:12

[Rick]

Если ты наложил в штаны даже пусть хотя бы и 100 лет назад - то ты и через 100 лет вперёд всё равно никому не захочешь их продемонстрировать. Если останешься со стыдом и при памяти.

А уж ТАМ таких-то вот "штанов", небось, все склады - до потолка!..

Так и что ж тут такого удивительного, что военные по-прежнему не торопятся их распахнуть и вывернуть перед всякими праздношатающимися гражданскими дэбилами?..
Они своё мараное тряпьишко и дальше будут прятать; не дождётесь, уверяю Вас.

Сообщение отредактировал Rick: 09 апреля 2006 - 19:17

[Евгений Дриг]

Если ты наложил в штаны даже пусть хотя бы и 100 лет назад - то ты и через 100 лет вперёд всё равно никому не захочешь их продемонстрировать. Если останешься со стыдом и при памяти.

А уж ТАМ таких-то вот "штанов", небось, все склады - до потолка!..

Так и что ж тут такого удивительного, что военные по-прежнему не торопятся их распахнуть и вывернуть перед всякими праздношатающимися гражданскими дэбилами?..
Они своё мараное тряпьишко и дальше будут прятать; не дождётесь, уверяю Вас.

Ну не знаю... Был в ЦАМО в прошлом году... Все гораздо либеральнее... Тетради уже никто не проверяет, можно забирать домой, ноуты даже можно по согласованию с начальством... Некоторые втихоря фотографируют, благо зал большой и тиотки часто выходят, правда один "известный поисковик" на этом погорел...
А так... Сколько работаю в архивах по разным темам ... вообще не приходилось сталкивать с отказами, иными нежели ПФС (плохое физическое состояние дел).

[Rick]

А ты какую документацию искал? Я-то имею в виду ДЕЙСТВИТЕЛЬНО опасную и неприятную для старых советских кланов и их нынешних политических потомков, а не малозначительную в этом смысле.

Сообщение отредактировал Rick: 09 апреля 2006 - 22:03

[Евгений Дриг]

А ты какую документацию искал? Я-то имею в виду ДЕЙСТВИТЕЛЬНО опасную и неприятную для старых советских кланов и их нынешних политических потомков, а не малозначительную в этом смысле.

Сложно сказать, что действительно ОПАСНО для ...
Самым опасными могут быть личные дела, но их не родственникам не дают...
А то что ты имеешь в виду скорее в ГАРФе или РГАСПИ хранится...

[Rick]

А по PQ-17, по Аненербе, по Гессу, по "трупам" четы Гитлер, по Борману?..

Или по endlosung'у там (это я пока для яркости вопроса наиболее известные и "попсовые" темы спрашиваю; есть и менее раскрученные, но едва ли не более важные)...

[Rick]

На типографской карте моего города, напечатанной в нём же в прошлом году - грубо замазаны непрозрачной краской заводы и в/ч, а на общедоступной всем в мире карте Google - на их территориях видны все тропиночки, отдельно стоящие кусты и даже автомобильчики, припаркованные у зданий...

Сообщение отредактировал Rick: 22 апреля 2006 - 14:29

[Rick]

Дык!

А я об чём?!...

"Пока противник изучает карту местности - мы вручную меняем ландшафты!"
(Неофициальный девиз инженерных войск)

[Politruk]

Хм! А в РГВА порядок совсем другой. Что хочешь, то и делаешь. Хоть ксерокопии снимай. Писал работу по "Освободительному" походу в Западную Украину - Польшу, в делах боевые рапорты, донесения, свидетельства о взаимодействии Вермахта и РККА.

А можно где-нибудь почитать Вашу работу?

[Politruk]

Для оживления темы предлагаю почитать более свежую статью по теме. Я как архивист не удержался от некоторых комментариев. Они даны в скобках и курсивом.
Опубликовано в журнале:
«Неприкосновенный запас» 2005, №2-3(40-41)
В электронном виде выложено на сайте http://magazines.russ.ru/

Георгий Рамазашвили
Есть такая профессия - историю зачищать: ЦАМО РФ в преддверии 60-летия Победы

Георгий Рамазович Рамазашвили (р. 1975) - архивный исследователь, журналист. Печатался в журналах «Искусство кино», «Индекс. Досье на цензуру», «Отечественные архивы», «Политический журнал», газетах «Совершенно секретно», «Московские новости» и других. В 2004 году добился отмены приказа Минобороны № 270 «Об утверждении наставления по Архивной службе в Вооруженных силах РФ» 1996 года. В дальнейшем вынудил руководство Архивной службы Вооруженных сил отменить цензурирование выписок из рассекреченных материалов и разрешить российским исследователям, наравне с зарубежными историками, пользоваться персональным компьютером.
«В этом году наша страна отмечает 60-летие победы над фашизмом, оплаченной жизнями миллионов наших соотечественников. Многие из них покоятся в братских могилах; многие так и не нашли последнего упокоения. В семьях, как правило, не знают подробностей того, как воевали и погибали их родственники. С уходом ровесников войны большинство имен уйдет в небытие. Государство, оказавшееся неспособным предать земле тела своих погибших защитников, имело возможность, вернув в семьи память о павших, искупить это преступление. Для этого требовалось открыть военные архивы и снять гриф секретности с документов 1941-1945 годов. Страна, не знавшая пощады к своим живым гражданам, проявила столь же циничное бессердечие к павшим. Более того, даже в начале XXI века, когда предусмотренный законом «О государственной тайне» 30-летний срок секретности превратился в ничего не значащую вывеску, хлопающую на ветру демократических преобразований, ведомственные архивы Министерства обороны удерживают многие миллионы документов военного времени в режиме нерушимой секретности. Архивисты, по сей день видящие в исследователях идеологических врагов, ведут необъявленную, но оттого не менее эффективную войну против военной истории, парализуя исследовательскую работу холодным оружием запретов.
После того, как ведомственные архивисты «зачистили» военную историю, расставив на всех тематических перекрестках блокпосты секретности, в обществе преобладает пренебрежение к своим предкам. Семейные фотоальбомы выбрасывают на помойку. Метрополитен, использовавшийся во время войны в качестве бомбоубежища, обклеен объявлениями о скупке военных наград. Книжные прилавки заполнены мемуарами нацистских лидеров и популярными монографиями о вермахте. Всевозможные истории германских специальных (преимущественно карательных) служб выдерживают по нескольку переизданий (Перекос конечно есть. Но ведь до 1991 года «взгляд с той стороны» практически не издавался, а полки были завалены ложью о войне. Автор, претендуя на объективность, кажется, забывает о плюрализме мнений – прим. я).
В это самое время в Центральном архиве Министерства обороны исследователи регулярно слышат: «Не рассекречено! Выдать не можем!»

Недостоверная история

Ведомственные архивисты полагают, что, скрывая от исследователей информацию, они борются с «клеветническими измышлениями» и «очернительством». Такое самооправдание не выдерживает никакой критики. Ни клеветникам, ни очернителям не требуются факты. Чем меньше достоверных сведений, тем проще фальсификаторам создавать ложные интерпретации истории. Это аксиома. В действительности же если одержимые секретностью архивисты кого и побеждают, то не псевдоученых, а научный подход к военной истории. В ситуации, когда на открытом хранении, и то с большим количеством исключений, находятся материалы не выше фронтового уровня, научно-справочный аппарат становится атрибутом необязательным. Вместо научных исследований наше общество получает псевдонаучные, лишенные фактов компиляции, по степени недостоверности мало чем отличающиеся от художественной фантастики. Состояние архивного дела в Министерстве обороны можно безошибочно диагностировать по информационной насыщенности новых исследований, появляющихся на книжных прилавках. Если в научный оборот практически не поступают новые архивные материалы, а большинство авторов занимается примитивным плагиатом, то можно уверенно сказать, что архив заражен опасным вирусом немотивированной секретности (И так много всякого дерьма всплыло, а всплывет еще больше и многим это не нравится. Особенно власть имущим – прим. я)
Великолепным примером пагубных последствий того, что документация военного времени до сих пор находится в ведении Министерства обороны, служит именно дефицит содержательных исследований.
Книг, в справочном аппарате которых преобладают ссылки на фонды РГВА (Российского государственного военного архива), не подчиняющегося Министерству обороны, несравнимо больше, чем книг, основанных на документации ведомственного ЦАМО. Причем даже в тех редких случаях, когда авторы ссылаются на фонды ЦАМО, они умудряются давать ложные ссылки, так как боятся, что архивисты в отместку откажутся повторно выдавать им цитируемые дела после выхода публикации.
Как анекдот можно рассказывать о том, что в книге маршала авиации Николай Скрипко «По целям ближним и дальним» при описании бомбардировочных налетов июня 1941 года автор дал ссылку на фонд полевого управления Сталинградского фронта. Одновременно при публикации было искажено несколько ссылок - вместо того, чтобы указать, что использованы материалы из Архива Генштаба Минобороны, военные цензоры в издательстве приписали эти цитаты документальным источникам ЦАМО.
Исследования, подготовленные к изданию на слабом научном уровне, лишенные справочного аппарата или же содержащие большое количество ложных сносок, делают историю описываемых событий недостоверной. В конечном итоге недостоверной становится и вся история Великой Отечественной войны. История наших предков. За косность и недальновидность ведомственных архивистов общество расплачивается слишком дорогой ценой.
Ведомственные архивисты не в ладах не только с почерпнутой информацией, но и с фотографическими документами, которые также являются свидетельствами военных событий. По необъяснимой причине ЦАМО не признает ни сканера, ни цифровых фотоаппаратов, с помощью которых можно было бы производить качественные фотокопии. Пресловутое недофинансирование тут ни при чем. При читальном зале вплоть до января 2005 года, нарушая не только законы, но и российскую Конституцию, работал сотрудник, который подвергал цензуре выписки из несекретных материалов. Даже если предположить, что цензору все эти годы платили всего лишь по 1000 рублей в месяц (цифра заведомо заниженная!), то, например, за пять лет самозабвенного нарушения российского законодательства цензору было заплачено 60 000 рублей. Этих денег хватило бы на то, чтобы купить сканер и компьютер, снабженный устройством, позволяющим записывать оцифрованное изображение на компакт-диски (Автор не может не знать, что уже не первый год «ломаются копья» по вопросу: «Является ли цифровая копия официальным документом или нет?». Ведь на всех копиях сделанных в архиве ставится штамп архива. Выходом же здесь было бы качественное сканирование с последующим выводом на бумажную основу. В большинстве западных архивов уже забыли, что такое выдавать оригиналы. Там исследователи давно пользуются копиями – прим. я). Для стремящихся к благополучию архивов качественное копирование документов является важной статьей доходов. Но ЦАМО предпочитает по старинке производить, зачастую нарушая установленные сроки заказов, среднего качества фотокопии. Руководство ЦАМО не могло не знать, что покупка сканера очень быстро окупится и начнет приносить прибыль, но финансовое обеспечение цензора оказывалось важнее того, чтобы в книгах и журналах воспроизводились качественные фотоснимки. Что означает использование некачественной фотокопии? Потерю визуальной информации - особенно на снимках с мелкой детализацией.
Можно с уверенностью утверждать, что ведомственные архивисты относятся к фотографиям как к непозволительно убедительному визуально-информационному источнику. Качественный снимок содержит информацию, в достоверности которой невозможно усомниться. Фальсифицировать реальность фотографу значительно сложнее, чем начальнику штаба, составляющему боевое донесение. В изучении снимка исследователю не нужен посредник-штабист. Именно поэтому комиссия Министерства обороны, проводившая рассекречивание хранящихся в РГВА документов советско-финской войны, оставила на секретном хранении материалы аэрофотосъемки.
В годы войны гвардии майор в отставке Самуил Крылов летал в дальнебомбардировочных экипажах фотографом, снимая результаты бомбардировок. По прошествии почти 60 лет ветеран хотел сверить свои воспоминания с документами, уточнить даты и подробности. Работая над книгой воспоминаний «Записки ночного фотографа», он ездил в Центральный архив Министерства обороны. Крылов просил архивистов выдать ему документы Центрального управления Авиации дальнего действия; его интересовали аэрофотоснимки. Этих документов он не получил, хотя некоторые из снимков были сделаны им самим во время боевых вылетов. По логике архивистов Министерства обороны, фотографировать, рискуя жизнью, цель Крылов был обязан, а посмотреть на эти снимки и, возможно, заказать их фотокопии спустя 60 лет он права не имеет.

Заложники предрассудков

За многие годы работы руководители ЦАМО так и не смогли понять, что даже для осуществления запретительной политики нужны сотрудники с высоким образовательным цензом. Ставка на малоквалифицированные кадры, набранные зачастую по родственному принципу, привела к тому, что у архива нет научных консультантов, а уровень специальных профильных знаний инструктора и цензора читального зала настолько низок, что они лишь провоцировали бессмысленные скандалы, создавая архиву одиозную репутацию (О-о-о, да! В белорусских архивах, к примеру, менее 40% работников являются дипломированными архивистами – прим. я). Читальный зал, сотрудницы которого обращались друг к другу по отчествам, а посреди рабочего дня лузгали семечки и распевали: «Зачем ты в наш колхоз приехал?», напоминал сельский клуб. Руководство ЦАМО стало прививать архивистам хорошие манеры лишь после того, как в прессе появилось несколько нелицеприятных статей. Отрадно, что в 2005 году атмосфера в читальном зале заметно изменилась в лучшую сторону, и сотрудницы ведут себя демонстративно вежливо.
То, что архивисты не знают федерального архивного законодательства, для исследователей не новость. Удивительнее то, что архивисты, как правило, ничего не смыслят и в военной истории.
Приведу красноречивый пример. В мае 1942 года с боевого задания не вернулся бомбардировщик, пилотируемый Владимиром Тереховым. В октябре с оккупированной территории удалось вернуться в свою часть стрелку-радисту Константину Шашкину, а вскоре он был препровожден в НКВД. Соответствующую выписку из рассекреченного дела в моей тетради обнаружила цензор Усенко. В жизни цензора всегда было место подвигу, и она вымарала эту запись. У цензора Даниловны нашлось объяснение: «А может, это негативный факт его биографии, что он был в НКВД! Это тайна его личной жизни!»
Вместо того чтобы петь с другими сотрудницами читального зала песни о том, как «по деревне ходит парень возле дома моего», цензору не мешало бы почитать архивные документы. Те самые, которые она охраняла от дотошных исследователей.
Быть может, тогда она и узнала бы, что еще в декабре 1941 года вышел приказ Государственного комитета обороны, в соответствии с которым военнослужащие-окруженцы, сумевшие вернуться с оккупированной территории, должны были направляться в спецлагеря НКВД. Продолжить службу в войсковых частях они могли только после прохождения фильтрации.
Для того чтобы архив не позорился, а в читальном зале работали люди, обладающие не только отчеством, но и именем, руководству Архивной службы Вооруженных сил следует подвергать сотрудников ЦАМО принудительной фильтрации, в ходе которой проверять их образовательный уровень и профпригодность.
По мнению архивистов, бойцы и командиры РККА скомпрометированы тем, что попали в плен, проходили спецпроверку в НКВД или же служили в штрафбате. Эту информацию они противозаконно относят к «личной тайне» и «компрометирующим сведениям». Известно ли архивистам, что военнопленными в разное время были Черчилль, Тухачевский, Яков Джугашвили? Известно ли им, что бойцы штрафных батальонов искупали свою вину в кровопролитных боях? Почему же сведения об этом должны быть закрыты?
Уже не первый год по телевизору к майским праздникам или же очередной годовщине начала Великой Отечественной войны показывают многосерийный телефильм «Неизвестная война», закадровый текст к которому читает Олег Табаков. В одной из серий сценаристы озвучили крайне сомнительную мысль: ужасный Сталин создал армию, в которой люди сотнями шли в штрафные части только за то, что не понравились лицом своим командирам. Не берусь судить о наземных частях, но все известные мне по авиационным полкам случаи говорят о другом: если не считать того, что могло быть сочтено антисоветской пропагандой, штрафниками оказывались те, кто совершил серьезные проступки - украл личные вещи погибшего товарища; в пьяной драке ударил однополчанина ножом; недобросовестно подготовил технику, что привело, например, к гибели сослуживцев. В отличие от сценаристов этого телефильма, я не берусь утверждать, что тысячи людей становились штрафниками по физиогномическим признакам, хотя и работал с военными документами (Ну конечно же в документах не писали про непонравившееся лицо. Ведь простой анекдот мог попасть под «антисоветскую агитацию». Эти случаи, конечно же далеко не нормой. Но они были! – прим. я).
В этой связи примечательно, что трибунальная картотека, по существу, недоступна исследователям, хотя заведомо понятно, что в трибунальную картотеку стали бы обращаться именно те, у кого уже есть сведения о том, что интересующий исследователя человек был осужден военным трибуналом. Стало быть, в трибунальной картотеке исследователь смог бы получить более точные сведения и избежать противопоказанных историческому исследованию домыслов.
Кстати, подробности трибунальных дел шестидесятилетней давности известны обществу едва ли не в меньшей степени, чем трибунальных дел последних двадцати лет. Сейчас даже из телевизионных передач можно узнать имена служащих дисбата и даже номера статей, по которым они были осуждены. Сложно не заподозрить в лицемерии Министерство обороны, разглашающее подробности современных нам судимостей военнослужащих, но скрывающее документацию военной прокуратуры 1941-1945 годов.

Преданные забвению

Историки, занимающиеся биографическими исследованиями, нуждаются в доступе к офицерским делам. В этих учетных документах собраны сведения, отражающие прохождение воинской службы. Отсутствие офицерского дела или же его недоступность вынуждают исследователей месяцами собирать в разных источниках все то, что должно быть сконцентрировано в персональном деле.
Архивисты утверждают, что предоставят исследователю офицерское дело при наличии нотариальной доверенности, составленной ветераном либо его прямым наследником. При наличии доверенности все документы, за исключением содержащих «личную тайну», будут исследователю предоставлены. Исследователь спешит за нотариальной доверенностью, но тут выясняется, что архивисты не имеют ни малейшего представления о том, что отнесено законодательством к понятию «личной тайны». Незнание законодательства позволяет архивистам расширительно интерпретировать этот термин, относя к личной тайне решительно все, что им вздумается. Например, служебные аттестации, должностные характеристики и даже выпускные оценки - то есть все то, что к личной тайне не относится ни при каких условиях. Хотя, согласно российскому законодательству, только данные об усыновлении, медицинское заключение о состоянии здоровья, реквизиты банковского вклада и информация об интимной жизни составляют так называемую «личную тайну», не подозревающие об этом архивисты относят к личной тайне, например, тройку, полученную в 1937 году курсантом имярек по истории ВКП(б).
Архивисты сообщили мне, что в ЦАМО нет личного дела лейтенанта Ивакина. Для того чтобы компенсировать его отсутствие, мне пришлось проверить в другом архиве более 80 дел, разыскивая сведения, необходимые для написания биографической справки. Поскольку этот человек погиб в звании лейтенанта, мне были известны наименования военных учебных заведений и частей, в которых он служил с момента призыва.
Сохранилось ли в действительности офицерское дело лейтенанта Ивакина, на данный момент проверить невозможно, поскольку в ЦАМО утверждают, что архив не располагает личными делами офицеров, не дослужившихся до звания старшего лейтенанта. В это крайне сложно поверить, поскольку любые офицерские дела должны были поступать в архив.
У меня была возможность убедиться в том, что устные ответы архивистов не всегда содержат достоверную информацию. Инструктор читального зала уверяла исследователей в том, что архив не располагает личными делами офицеров, завершивших службу в РККА до начала Великой Отечественной войны. К моему изумлению, когда я обратился с запросом в РГВА, где хранится военная документация предвоенного периода, мне письменно сообщили, что офицерские дела военнослужащих, уволенных из РККА до 1941 года, находятся в ЦАМО. И лишь в 2004 году начальник ЦАМО полковник Чувашин подтвердил в ответе на мое письмо, что возглавляемый им архив располагает некоторым количеством тех самых офицерских дел, наличие которых отрицала инструктор читального зала.
Проверить слова архивистов практически невозможно, поскольку в ЦАМО нет ни путеводителя, ни перечня фондов. Такая же участь постигла и офицерские дела - нет ни печатного, ни компьютерного каталога этих дел.
Но если на офицеров сохранились личные дела и послужные карты, то изучать службу, например, сержантского состава куда сложнее. Выяснить последовательность службы в РККА младшего начальствующего состава удается очень редко, поскольку не сохранилось учетных документов. Остались лишь наградные и похоронные карточки, составленные зачастую настолько халтурно, что они не содержат даже того минимума информации, который должен быть указан при заполнении типографских граф. А учетно-послужные и красноармейские карты были уничтожены Министерством обороны в 1953 году. Безвозвратно пропала информация о сотнях тысяч военнослужащих, не дослужившихся до офицерского звания. Компенсировать это практически невозможно. И теперь архивисты ведомства, предавшего вечному забвению этих людей (наших отцов и дедов), создают бесконечные препятствия тем исследователям, которые, не имея ни малейшей поддержки со стороны государства, пытаются вернуть обществу память хотя бы о нескольких погибших.
Но это еще полбеды. Архивисты научились скрывать офицерское дело даже от того офицера, на которого это дело было заведено. Такой произвол не имеет уже никакого юридического обоснования, и архивисты договариваются до того, что охраняют «личную тайну третьего лица, составившего должностную аттестацию». С простонародной прямотой выдавая свои подлинные мотивы, ведомственные архивисты демонстрируют абсолютное невежество. Им попросту неизвестно, что, согласно действовавшему в РККА порядку, составленную аттестацию объявляли аттестуемому. Как свидетельствуют документы, офицер «в случае несогласия с объявленной ему аттестацией, имеет право обжаловать ее в 3-дневный срок [...]. Жалоба подается в письменном виде на имя Председателя аттестационной комиссии и в копии - непосредственному начальнику».
Может ли архивист, если он считает себя законопослушным, отказывать ветерану войны в праве ознакомиться с его собственным офицерским делом? Выясняется, что для ведомственных архивистов это является повседневной нормой. Вот уже много лет мой знакомый ветеран не может добиться доступа к своему офицерскому делу. Несколько раз он приезжал в Подольск, тратя на дорогу в один конец не менее полутора часов, но дело ему не выдавали. Будем откровенны. Отказывая ветерану, архивисты надеются на то, что он не станет отстаивать своих прав, а даже если он попытается обжаловать их произвол, архив переживет старика. Такова мораль ведомства, готовящегося отмечать в 2005 году 60-летие Победы.

«Правопреемники» вермахта

Многие годы ведомственные архивисты изумляли исследователей своими выходками. Как известно, в советском плену было организовано антифашистское движение, получившее название «Свободная Германия». Активистами «Freies Deutschland» были подписаны многие пропагандистские воззвания, которые далее забрасывались в расположение вражеских войск. Имена участников движения известны по листовкам, радиообращениям, опубликованным мемуарам и исследованиям. В Красногорске существует Музей немецких антифашистов. Во всех архивах на территории Советского Союза советские пропагандистские листовки на немецком и русском языках находятся в открытом доступе. Повсюду, кроме ЦАМО. В 2000 году цензор Даниловна вырезала из моей тетради цитату из советской листовки на немецком языке, которую в 1942 году разбрасывали бомбардировщики над оккупированной территорией. Злобная антисоветская диверсия была вовремя предотвращена пламенным патриотом и отважным цензором. Удивительная смекалка, умение отличать классового врага, ловко притаившегося под личиной исследователя, сделали просто Даниловну опытным бойцом архивного фронта. Вплоть до отмены цензурирования рассекреченных материалов в декабре 2005года, она бдительно следила за тем, чтобы исследователи не выписывали имен плененных или убитых солдат противника.
Нет никакого законного основания и для засекречивания допросов военнопленных, однако документы эти исследователям не выдаются. Зря. Приведу интересный пример. В ноябре 1942 года в советский плен попал немецкий летчик-ас Франц-Йозеф Беренброк из состава 51-й истребительной эскадры. Его мать была русской, и сам Беренброк родился в России. К моменту пленения он сбил 117 самолетов и был награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями. В ходе допроса Беренброк рассказал, что уровень подготовки советских летчиков, участвовавших в воздушных сражениях в первые месяцы войны, был выше, чем уровень пришедших им на смену. Казалось бы, такой отзыв противника должен опровергать распространенное заблуждение, будто советские пилоты научились воевать лишь к концу войны, но это свидетельство, подобно многим другим, надежно сокрыто от исследователей сотрудниками ЦАМО. Копия показаний плененного Беренброка, ставшего одним из основателей «Союза немецких офицеров», попала мне в руки случайно - на обложке дела не было указано, что оно содержит текст допроса.
Между тем это интереснейшее свидетельство того, что, вопреки распространенным заблуждениям, советские ВВС могли в первые месяцы войны достойно сражаться с противником. Для ветеранов это не новость, но знают ли сегодняшние студенты, что в 1941-1942 годах удар вермахта пришелся по кадровой армии, уровень подготовки которой был выше, чем у многочисленных частей, формировавшихся в дальнейшем из наспех обученного по укороченной программе молодняка?
В ЦАМО трофейную документацию германского вермахта держат на секретном хранении, что является юридической несуразностью, так как документы вермахта можно было бы утаивать от исследователей только в том случае, если бы Министерство обороны РФ было правопреемником вермахта. Даже если предположить, что кто-то из военных архивистов спятил и вообразил себя правопреемником вермахта (остроумнее было бы сразу назваться Наполеоном), в российском законодательстве нет никакого обоснования засекречиванию трофейных материалов. Ни в Законе о государственной тайне, ни в «Перечне сведений, отнесенных к государственной тайне», утвержденном указом президента РФ № 1203 в 1995 году, ни слова не сказано о том, что трофейная документация вермахта может быть отнесена к секретной (Работая над дипломом по коллаборационистам я с боем выбивал немецкие документы. К счастью выбил. Одна резвая молодая коза из читального зала, принятая на работу по родственному принципу, пыталась мне возразить: «Эти документы не по вашей теме (сперва я заказывал документы на русском и белорусском языках) – они на немецком языке» Я даже сразу не смог что-либо возразить. Кстати советские переводы (в большинстве своем топорные) немецких документов могут сыграть с исследователем злую шутку. Приведу пример. В отчете о нападении на немецкую автомашину летом 1941 года под Борисовом переводчики умудрились слово «лощина» перевести как «ущелье». Благо прилагался оригинал документа. Это слово имеет несколько смыслов, в том числе и «ущелье». Но какие могут быть ущелья в Беларуси! И это самый безобидный пример. К примеру, в переводе отчета об операции «Волшебная флейта» 12-я полицейская танковая рота превратилась в 12-ть полицейских танковых рот! – прим. я)
Над этим вывертом сознания можно смеяться, но допускаемый архивистами произвол, как и во всех других случаях, сказывается на изучении войны. Последовательно скрывая протоколы допросов военнопленных и трофейную документацию вермахта, архивисты переводят военную историю в категорию народных сказаний. Противник деперсонифицирован; он не имеет лица; он лишен количественных, социодемографических и тактико-технических характеристик. Он лишен идеологии. И если противника невозможно описать с помощью документов, то он имеет отношения к реальности не больше, чем марсианин из научно-фантастических фильмов. С кем с 1941 по 1945 год воевала РККА, становится абсолютно непонятно. И воевала ли с кем-либо вообще?
При участии моего германского коллеги Себастьяна Ремуса мне удалось, сопоставляя советские и германские архивные документы, идентифицировать считавшуюся прежде безымянной могилу дальнебомбардировочного экипажа в южном пригороде Витебска Лучесе. Брат стрелка-радиста Василия Шумейко и племянники воздушного стрелка Григория Коляды узнали, при каких обстоятельствах в ночь на 29 апреля 1942 года погибли, выполняя боевое задание, их близкие родственники. Одним из документов, которые я использовал при идентификации могилы, была трофейная учетная карточка попавшего в германский плен капитана Сахно - именно в состав его экипажа входили Шумейко и Коляда. Меня интересовали место и дата пленения, поскольку в донесении германских зенитчиков было указано, что из подбитого самолета выпрыгнул один член экипажа, а трое других разбились. Именно выписку из учетной карты плененного капитана Сахно в четыре руки вымарали из моей тетради инструктор читального зала В.О. Попова и цензор Даниловна.
Хотя принципиально повлиять на изучение этого случая архивисты уже не смогли, но одной документальной ссылки они меня лишили, делая мою статью, опубликованную в витебской газете, чуть менее достоверной. Но сколько еще тайн можно было бы разгадать; сколько пропавших без вести разыскать, если бы трофейные материалы до сих пор не находились в ЦАМО на секретном хранении!
Парадоксальным образом руководство архива, скрывая трофейный фонд от исследователей, умудряется публиковать собранные в нем документы. У этого фонда есть индивидуальный номер: 500. Ссылками на него пестрит двухтомник «Битва под Москвой», выпущенный издательством «Олма-Пресс» в 2002 году. Ситуация, достойная рассмотрения в программе «Очевидное - невероятное»: документы, находящиеся на секретном хранении, щедро цитируются в книге, изданной тиражом 3000 экземпляров. Поскольку начальник ЦАМО полковник Чувашин назван издателями двухтомника консультантом, становится понятным, что трофейные материалы удерживаются на секретном хранении ради права первой публикации. Документы, которые недоступны исследователям, перестают быть секретными, когда в обмен на их публикацию начальник архива получает от крупного издательства статус научного консультанта.
Более того, в этом же двухтомнике щедро воспроизводятся документы из других фондов, которые исследователям без формы допуска недоступны. Их легко отличить по букве «а», добавляемой к номеру фонда: по этим ссылкам можно понять, что в фондах 48а и 96а хранятся документы, подписанные заместителем начальника Генштаба, а в фонде 132а собраны приказы Ставки. Быть может, опубликованные в книге документы переведены на открытое хранение? Ничего подобного. Руководство ЦАМО и издательство «Олма-Пресс» создали ситуацию юридического абсурда: документы опубликованы, но находятся на секретном хранении. Почему бы теперь двухтомник «Битва под Москвой» не продавать с пометкой «Приобретение книги разрешается только по предъявлении формы допуска»? (Об этом давно говорил В.Бешанов. У нас «правильную» историю могут писать только историки с погонами на плечах и лампасами на штанах. В остальные – это «фальсификаторы» и «очернители». Как-то консультировал я одно кино про войну и услышал фразу, произнесенную с удивлением, в свой адрес: «Так ведь он же не военный» - прим. я)

Политически сознательный подход

Хотя федеральное архивное законодательство не предоставляет ведомственным архивистам возможности беспрепятственно ограничивать исследовательскую работу, те подменяют закон такими субъективными основаниями, как, например, «моральное право». Был случай, когда исследователь хотел узнать, за что его отец получил звание Героя Советского Союза. Прежде чем дать исследователю ответ, архивисты узнали из офицерского дела, что летчик, сбив немецкого пилота, устроил с ним братание. В одной из характеристик было написано о том, что он будто бы потребовал после этого присвоить ему звание Героя.
«Вы понимаете, что я не мог сообщить такие сведения сыну этого ветерана?! Не буду же я сообщать, что он устроил братание со сбитым немецким пилотом!» - объяснял мне начальник читального зала подполковник Пермяков, который, как мне представляется, излишне негативно оценил событийный контекст этого эпизода. Чтобы не быть голословным, напомню, что в пропагандистских материалах военного времени подчеркивалось, что наша страна воюет не против немецкого народа, а против людоедского гитлеровского режима. Напрямую это было продекларировано, например, в приказе № 55 Наркома обороны Иосифа Сталина от 23 февраля 1942 года: «Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается. [...] Иногда в иностранной печати болтают, что советские люди ненавидят немцев, именно как немцев, что Красная армия уничтожает немецких солдат, именно как немцев, из-за ненависти ко всему немецкому, что поэтому Красная армия не берет в плен немецких солдат. [...] Красная армия свободна от чувства расовой ненависти. Она свободна от такого унизительного чувства, потому что она воспитана в духе расового равноправия и уважения к правам других народов». Наиболее вероятно, что наш летчик усвоил эту нехитрую истину. Когда он сбил вражеского пилота, могло выясниться, что противник по социальному происхождению из рабочих. «Так ты из рабочих? Что же ты на классовых братьев полез?! Гитлер капут! Повернем наше оружие против общего врага!» - вот что мог сказать наш пилот.
В том, что пилот якобы потребовал присвоить ему звание Героя, тоже нет ничего крамольного. Не секрет, что командование зачастую не скрывало от офицерского состава, кого и к какой награде оно представляет. Могло случиться, что сменилось командование, а представление к наградам еще не было реализовано. Пилот подошел к новому командиру, чтобы узнать, не слышно ли о предстоящем награждении, а тот решил, по субъективным причинам, вписать ему в характеристику, что пилот требовал себе звезду Героя. Это всего лишь моя версия, но она позволяет интерпретировать этот случай без негативной оценки.
Одним из источников информации являются наградные листы, содержащие описание боевых эпизодов. Чиновники Главного управления кадров (ГУК) МО РФ едва ли даже отдавали себе отчет в том, что, запрещая внутренней директивой знакомить архивных исследователей с нереализованными представлениями к наградам, они практически не добиваются той цели, которую этим ограничением преследуют. Наверное, в ряде случаев старики, которые могли узнать, что они были представлены к награде, так ни о чем и не узнают, поскольку к архивным фондам, содержащим эти нереализованные представления, архивные чиновники, с подачи ГУКа, их не подпустят. Но останутся миллионы наградных листов, формально реализованных и потому находящихся в открытом доступе, но, что самое интересное, во множестве случаев именно эти наградные листы утверждали награждение совсем не теми наградами, к которым участников войны первоначально представляли. Например, первоначально человек представлялся к званию Героя Советского Союза, а получил орден Отечественной войны или же представлялся к ордену Красной Звезды, а был удостоен по этому же представлению медали «За отвагу» - и все лишь потому, что вышестоящее командование решило подкорректировать итоговую резолюцию и присудило ему другую награду. По всем признакам эти реализованные представления содержат ту самую информацию, которую ГУК, если верить сотрудникам ЦАМО, пытается скрыть, вводя никакими нормативными актами не обоснованные ограничения.
Получается, что ГУК, даже ограничив доступ к ряду наградных документов, не сумел полностью закрыть кажущуюся ему крамольной информацию, но успешно испортил многим историкам исследовательскую работу. В любых представлениях - и реализованных, и нереализованных - содержится описание боевых эпизодов, которыми историки преимущественно и интересуются.

А чем занимается 1-й отдел?

Как повелось еще с советских времен, 1-й отдел связан с государственной безопасностью и следит за тем, как учреждение соблюдает режим секретности. Именно 1-е отделы подводили под монастырь российских ученых, которых ФСБ обвиняло в разглашении государственной тайны. Сперва ученые согласовывали с 1-ми отделами своих институтов совместный проект с зарубежными партнерами, а через несколько месяцев после того, как товарищи из ФСБ ставили на проекте положительную резолюцию, другие товарищи из ФСБ объявляли ученых разгласителями государственной тайны.
ЦАМО, как режимное военное учреждение, ничем не отличается от научных институтов. В архиве есть своя секретная часть, а инструктором читального зала работает бывшая сотрудница 1-го отдела В.О. Попова, которую для конспирации называют «старшим научным сотрудником», хотя все ее «научные консультации» долгие годы исчерпывались встречным вопросом: «А зачем вам это вообще понадобилось?» (Эту фразу можно услышать от доброй половины работников архива – прим. я)
Более того, на ЦАМО отразились кадровые процессы, приобретшие государственные масштабы. Когда президентом России стал выходец из ФСБ, а министром обороны - другой выходец из ФСБ, начальник 1-го отдела ЦАМО полковник Ильенков пошел на повышение: теперь он возглавляет Архивную службу Вооруженных сил. Руководя 1-м отделом, Ильенков регулировал доступ исследователей к нерассекреченным материалам; эта же функция сохранилась за ним, когда он возглавил Архивную службу Вооруженных сил. Опираясь на свой опыт, утверждаю, что полковник Ильенков вовсе не радеет за то, чтобы документы рассекречивались и поступали в научный оборот. С августа 2003-го по февраль 2005 года, когда пишется эта статья, полковник саботировал рассекречивание фонда Центрального управления Авиации дальнего действия, о котором я ходатайствовал, опираясь на статью 15 Закона «О государственной тайне». В результате я был вынужден обратиться в суд с намерением оспорить бездейс