Сообщений в теме: 68

[Полын Бурьяныч]

 Сколько людей столько и мнений.. Мне нравится больше исполнение этой песни в  исполнении Евгения Дятлова. Ну, или Бичевская.. . В предыдущем...ну совсем не понравилось.... http://muzofon.com/s...я зорька за лес

Прикрепленные изображения

• 

[Егорыч]

вот вам тоже, но с моим уклоном)))

Кристин, это Первая Мировая. Это фотографы одной из сибирских стрелковых дивизий.

[Рязанец]

Кристин, это Первая Мировая. Это фотографы одной из сибирских стрелковых дивизий.

10-я стрелковая. Известное фото.

[Рязанец]

Вроде бы еще марковец в советском кино.

Прикрепленные изображения

• 

[Полын Бурьяныч]

Думаю гражданская.. ударники..

Прикрепленные изображения

• 

[ХасанЪ]

Это национальные формирования. К ДА не имеют отношения.

[Пограничник]

Эстонцы - Куперьяновский батальон

[Raubritter]

Максимилиан Волошин 

 

Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей. И стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах.
А по ночам стучали пулемёты,

...

Весна пришла
Зловещая, голодная, больная.
....

Под талым снегом обнажались кости.
Подснежники мерцали точно свечи.
Фиалки пахли гнилью. Ландыш — тленьем.
Стволы дерев, обглоданных конями
Голодными, торчали непристойно,
Как ноги трупов. Листья и трава
Казались красными. А зелень злаков
Была опалена огнём и гноем.
Лицо природы искажалось гневом
И ужасом.
А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутолённой жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу…

Зима в тот год была Страстной неделей,
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал.

21 апреля 1921
Симферополь

Прикрепленные изображения

• 

[Олег Марковец]

[A_Borman]

Дорога на Дон

Ночная встреча с генералом С.Л. Марковым

Вероятно, в жизни многих людей неожиданная встреча или какой-то, как будто, маловажный случай оказывали влияние на жизнь человека, направляя ее по новому направлению и даже спасая его от смерти.
О такой встрече я и хочу рассказать.
После захвата власти большевиками в Петрограде в октябре 1917 г. Чрезвычайная следственная комиссия по «Делу генерала Корнилова» стала выпускать из Быхова младших офицеров и других лиц, не имевших большого значения в выступлении генерала Корнилова. Оставались в заточении генералы Корнилов, Деникин, Марков, Лукомский и Романовский, несмотря на падение Временного правительства и все более и более усиливающиеся угрозы большевиков захватить Ставку Верховного главнокомандующего и «ликвидировать» быховских узников.
Нужно сказать, что жизнь быховцев была сохранена верностью Текинского полка, не пожелавшего оставить на произвол судьбы своего «Бояра» —генерала Корнилова, и отчасти присутствием в Быхове штаба одного из полков Польской дивизии, с которым комендант Быхова установил связь.
Для упрочения этой связи генерал Довбор-Мусницкий, командир польского корпуса, штаб которого находился в Минске, по просьбе генерала Корнилова согласился назначить меня временно исполняющим должность начальника штаба польской дивизии в Быхове.
До принятия этой должности я, по просьбе генералов Маркова и Романовского, поехал сопровождать их супруг в город Сумы, где жила и моя жена, так как хаос на железных дорогах все усиливался.
В Сумах я провел один день и собрался в обратный путь. На вокзале носильщик взял мои вещи и пошел за билетом, а я уселся у стола. Было тихо, и я задремал. Но тишину нарушили чьи-то твердые шаги и стук отодвигаемого стула у моего стола. Сон слетел, и я увидел севшего наискось по другую сторону стола офицера, судя по погонам — поручика саперных войск. Увидев, что я поднял голову, поручик приподнялся и отдал мне честь. Я ответил. Лицо офицера показалось мне необыкновенно знакомым, но кто он, я не мог сообразить, решил подойти к нему и я узнал... генерал Романовский.
— Почему вы здесь и в форме поручика? — спросил я.
— Вчера мы покинули Быхов и сегодня вечером приехали в Сумы, заехали к Харнитоненко и едем дальше на Дон.
— Кто это — мы?
—  Я и генерал Марков. Он на платформе — пойдем, я вам его покажу. Генералы покинули Быхов, переодевшись, как кто хотел, а генерал Корнилов ушел походным порядком с Текинским полком. Быхов опустел.
На платформе мы прошли мимо какого-то солдата, стоявшего облокотившись на фонарный столб, который покосился на нас и продолжал, не меняя позы, лузгать семечки. Дойдя до конца платформы и не видя генерала Маркова, я с недоумением спросил:
— Где же генерал Марков?
Мы вернулись и подошли к солдату. Я поднял было руку, чтобы отдать честь, как тот зашипел на меня:
— Попробуйте только отдать честь и назвать меня Ваше Превосходительство!
Я невольно рассмеялся — такой у него был настоящий вид революционного солдата.
— Ну что, хорош? — усмехнулся генерал Марков, — нагляделся я на них; оказалось не так трудно быть сознательным революционным солдатом!
Мы говорили вполголоса.
— Итак, вы едете на Дон, и в Быхове никого нет. Могу ли я туда ехать?
— Конечно! Прите на Дон и не задерживайтесь, иначе будет трудно туда добраться — большевики быстро распространяются к югу.
Подошел поезд, идущий на Харьков. Марков вошел в третий класс, а Романовский — во второй. Генерал Марков помахал мне рукой с площадки вагона, и поезд ушел.
Я вернулся к жене и рассказал о встрече с генералами, и через день, в штатском костюме, с паспортом гражданина города Сумы, я ехал в Новочеркасск и благодарил Бога за эту ночную встречу. Если бы ее не было, я, вернувшись в Быхов, попал бы прямо в руки банде Крыленко, разгромившей Ставку.
Хочу сказать еще несколько слов о генерале Маркове. Впервые я увидел его на экзаменах в Военной академии — он экзаменовал нас по уставу, а в течение года был одним из наших руководителей по тактическим занятиям. Его побаивались за сарказм и некоторую раздражительность при неудачных ответах.
В Быхове относились к нему очень хорошо потому, что знали его как храбрейшего офицера и ярко выраженного противника большевиков. Он первый поднял вопрос о необходимости создания армии на добровольческих началах и возможно скорейшего начала борьбы с большевиками.
Я вспоминаю, как лестно было мне во время Кубанского похода дважды заслужить его похвалу.

С. Ряснанский

Бой под Медведовской

Подвиг генерала С.Л. Маркова.
Захват красного бронепоезда
в ходе боя за станцию
Медведовская

С рисунка С.Ф. Ефремова

31-го марта 1918 г. не стало генерала Корнилова.
Осиротелая горсточка бойцов первых добровольцев еще по инерции атаковала красный Екатеринодар. Один против ста, одна шрапнель против тысячи и один патрон пулемета или винтовки против десяти тысяч. Цепи таяли... Из старших начальников почти все были убиты или ранены. В ротах оставалось по несколько стрелков. За стеной кожевенных заводов залегли несколько десятков юнкеров и кадетов Офицерского полка. Пулеметы матросов со стороны казарм били неумолчно, туча листьев неслась, сбиваемая пулями. Голову поднять мог не всякий.
На юнкерской батарее полковника Миончинского осталось четыре гранаты, и нечем было поддержать редкую цепочку партизан и корниловцев, окопавшуюся впереди батареи. В дыму разрывов бризантных гранат и шрапнелей неистовствующих красных бронепоездов лежали на земле последние добровольцы, дожидаясь приказа о решительном штурме или... смерти.
На левом фланге, в редких перелесках фруктовых садов, все чаще и ближе лязгали винтовки — там красные все глубже охватывали конницу генерала Эрдели, стремясь прижать армию добровольцев к Кубани.
Такова была обстановка, когда генерал Деникин решил взять на себя смелость отдать первый в Корниловском походе приказ об отходе. Он решил спасти последнюю горсть добровольцев, выведя ее из окружения. Задача казалась совершенно неразрешимой — красные заняли все населенные пункты вокруг, сосредоточив броневые поезда на всех возможных переходах добровольцев через железные дороги за ночь.
Армия стянулась к немецкой колонии Гначбау, где провели тяжелый и особенно безнадежный день. Все улицы были запружены обозом раненых, во дворах ломали лафеты, колеса лишних орудий, ящики, подводы: приказано было бросить все, что возможно. Уныние царило полное.
Красные наступали с трех сторон, шрапнель била стекла в домиках колонии, гранаты, вздымая бурые столбы на улицах и в огородах, разбивали повозки, калеча лошадей и добивая раненых. Темные, зловещие слухи поползли о сдаче, о бегстве, говорили, что кто-то уже бежал... В обозе была паника — кто-то застрелился...
На околице у мельниц, наскоро окопавшись, несколько сот не спавших четверо суток корниловцев, партизан, юнкеров и офицеров почти без выстрела одним своим присутствием прикрывали от зверской красной расправы несколько тысяч своих раненых братьев.
За околицей тайно хоронили генерала Корнилова и его близкого соратника полковника Неженцева, командира Ударного Корниловского полка.
Стоны, крики новых раненых целый день раздавались на улицах Гначбау. Мужественные сестры выбились из сил.
Спускалась быстро южная весенняя ночь, еще грохотали последние очереди красных орудий... Добровольцы чудом удержались на подступах к Гначбау весь день.
Куда-то в сгустившийся сумрак прямо по целине в степь пошла на рысях разношерстная конница генерала Эрдели. По степной дороге, сделав ложный крюк, двинулись тяжелым уставшим шагом еще более поредевшие роты, прогремела батарея полковника Миончинского, бесконечной лентой повозок, лошадей, быков, изможденных страданием лиц, серых окровавленных шинелей потянулся обоз и полевой лазарет армии Корнилова...
Куда идем, не знал никто. Сказали только: «Не разговаривать громко и не курить»... Тяжел был этот переход, мрачна южная ночь, охватившая спасительным покровом своим армию генерала Корнилова, но бесконечной казалась она — словно не было иной жизни, кроме грохота телег, колес во мраке, сумрачных фигур соседей, зловещей мысли: завтра — смерть... Огоньки хуторов направо и налево по сторонам, далекий собачий лай — слышат за много верст чужое движение станичные псы.
Но вот встали впереди... Остановились и мы. Стояли долго... Кое-кто прилег... Крик вдали — неразборчивый... ближе, ближе — это передача: «Батарею вперед... орудия... артиллерию...». Штабс-капитан Шперлинг поднялся с земли, сел на коня и недовольным, как всегда со сна, голосом протянул:
— Повод вправо, рысью марш.
—  Артиллерию пропусти, посторонись... — неслось по серым во мраке кучкам пехоты.
Внезапно выросла железнодорожная насыпь и на темном ночном небе контуры телеграфных столбов.
Белела железнодорожная будка. Она была освещена. У будки виднелась характерная фигура в белой папахе с нагайкой в руке — это была «душа армии» генерал Марков. Рядом с ним высилась фигура нашего батарейного командира полковника Миончинского.
—  Дмитрий Тимофеевич, поставьте ваши орудия: одно налево, другое направо, — послышался голос генерала Маркова. Потом он что-то крикнул обозу, отчего повозки затарахтели рысью по переезду. Как говорили потом, генерал Марков торопил обоз, потому что со станции Медведки вызвал по телефону (из будки) красный бронепоезд.
Наступила зловещая тишина... орудия остановились у насыпи шагах в шестидесяти. Номера, бывшие юнкера михайловцы и константиновцы, копошились, быстро окапывая сошник, снимая чехлы, вынимали из передка последние четыре гранаты. Штабс-капитан Шперлинг сам встал у панорамы. «Передки, убирайтесь к...», — взволнованно бросил откуда-то из темноты полковник Миончинский. Налево от орудия штабс-капитана Шперлинга устраивались с «Максимом» кадеты — батарейные пулеметчики. Позади их растаяла во мраке цепочка Офицерского полка.
«Идет...» — чуть слышен стук и лязг буферов и колес. «Идет...»
Огневая точка... чуть мелькнула... растет и растет — это топка паровоза. Дыханье замерло в груди, лишь тревожно бьется сердце... Растет во мраке чудовище — кованный железом красный бронепоезд... Подкатывает медленно. «Стой, поезд. Стой!» — металлический голос из мрака. Кричал генерал Марков. В это время штабс-капитан Шперлинг дернул за боевой шнур, паровоз был в перекрестии его панорамы... С треском ахнула граната по паровозу, и сразу крики и тревожные голоса прокатились по бронепоезду. А через секунду несколько пулеметов с платформ и орудия выплюнули струи пуль и картечи... Свист, треск, грохот, крики пошли по степи... Вспышки яркого огня озаряли на миг пригнувшиеся фигуры в шинелях, метавшихся по степи лошадей, повозок без седоков, кухни...
Но среди суматохи, под роем пуль штабс-капитан Шперлинг спокойно всаживает вторую гранату в паровоз: он завалился в облаках пара... потом по платформам...
Номера за щитом орудия, за ящиком укрываются, как могут, от пулеметов бронепоезда. Налево целый заряд картечи в упор опрокидывает наш батарейный пулемет: три мальчика-кадета растерзаны пулями.
«Вперед» — кричит выскочивший на самое полотно генерал Марков. — «Ура». Из темноты появляются фигуры в шинелях, кричат «ура»... бегут к платформам, раздаются взрывы ручных гранат и опять крики... беспорядочная дробь выстрелов... Пушки смолкли.
Горит задний вагон с патронами — точно бой винтовок — на самом деле все кончено.
В вагонах и платформах бронепоезда только трупы убитых... Дрались жестоко.
—  Снаряды. Перегружать снаряды. Повозки сюда, — кричат генерал Марков и полковник Миончинский.
Снаряды — жизнь армии, снаряды — всеобщее спасение. Грохочут подводы, сворачивая на пахоту...
Светает... На востоке разорвалась мгла. Справа в предрассветном тумане дымятся новые подходящие бронепоезда, идут цепи красных...
Пулеметы стучат в степи... начинается арьергардный бой. 2-ое орудие отвечает броневикам...
Капитан Шаколи, курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища, сам за панорамой. Он тяжело ранен в плечо, но, несмотря на приказание полковника Миончинского, не покидает орудие.
Последние повозки лазарета галопом, уже под пулеметом, проскакивают переезд.
«Победа» — на лицах у всех: «Победа». «Победа», — разнеслось и по лазарету. Радостны бледные лица страдальцев...
Утренний ветерок полощет черный значок генерала Маркова... Бодрый и веселый, провожаемый словами восторга и приветствия, скачет он с разведчиками в голову колонны...
Армия генерала Корнилова вырвалась из кольца... Мудрой решимостью генерала Деникина и безграничной доблестью генерала Маркова она была спасена от распыления и гибели.
Юнкерская батарея, столь лихо сбившая бронепоезд, развернувшись в Марковскую артиллерийскую бригаду, вплела немало в венок Добровольчества лавров, отдав в борьбе за Родную Землю свою гордость: полковника Миончинского, штабс-капитана Шперлинга и немало славных учеников и соратников их: офицеров, и юнкеров, и солдат-добровольцев.

Штабс-капитан Ларионов

Апрель 1918 г.

[A_Borman]

Гравюра...

[Олег Марковец]

Сообщение отредактировал Олег Марковец: 05 июня 2014 - 00:24

[Wolf]

Терцы на фронте.Первая мировая.

 

[Ротмистръ]

Довольно редкая фото Корниловцев. Май-Маевский осматривает снаряжение ударника.Ударник обут в брезентовые сапоги.  На дальнемплане офицер ,отлично виден Корниловский шеврон и триколор. Причем сам триколор расположен прямо в стык к шеврону. На дугих фото часто встречаеться раздельное ношение ,т.е триколор на локте.  На заднем плане похоже подпручик Марковского полка с аксельбантом адьютанта.

Прикрепленные изображения

• 

[Ротмистръ]

Тот же Май -Маевский после взятия Полтавы летом 1919 г  .

и хроника тех событий. А так же в конце ,нарезка кадров японцев и русских . Владивосток.https://www.youtube....h?v=532OZwUp9Wo

Прикрепленные изображения

• 

[Vladii]

по форме (я профан), но насколько я помню на первую мировую и гражданскую в обмундировании и пехоты, и кавалерии присутствовал башлык, в зимнее время папаха, да и фуражки насколько помню были и летние, и зимние! в какую погоду надевалось тот или иной головной убор? насколько я помню ниже -5 одевался башлык! 
ну и наконец в православной церкви у женщины должна голова быть покрыта (в церкви  и на время молитвы), распространялось ли это на женские полки, или тоже на молитвы шапки долой? этот вопрос также меня интересует кстати и по поводу участия женщин в  военной реконструкции?

[Parovoz]

По женским полкам хороший вопрос... На мой скромный взгляд, вера здесь все-таки первична, так что женщинам не могли командовать "на молитву шапки долой". Да и женщина в русской армии - это по большей части 1917 год, до и после их было крайне мало.

Фуражка зимняя - это одно из названий фуражки мирного времени, т.е. сшитой из цветного сукна. Первоначально (в 1907-1909 гг.) защитные фуражки шились из легкой ткани и носились только при летней форме. Во всех остальных случаях носились цветные фуражки (в холода - дополнительно с башлыками или с наушниками), которые, видимо, с этого времени и стали называть зимними. В 1909 г. появилась суконная фуражка защитного цвета для ношения при походных формах в любое время года, а термин "зимняя" остался за цветной. Кстати, для ношения в полевых условиях она была малопригодна, ибо не имела козырька.

Официально цветные фуражки у нижних чинов отменены окончательно в марте 1913 г. после введения новой формы, полностью перейти на которую РИА так и не успела. В 1914 г. складские запасы цветных фуражек стали выдавать всяким тыловикам, ополченцам и пр., но к концу войны их уже должны были износить практически полностью. Так что в Гражданскую если какие-то фуражки, кроме защитных, и были, то это могли быть только фуражки "цветных" и им подобных частей.

Башлыки в марте 1913 г. также официально отменены с введением для всех пеших войск в качестве парадного головного убора серой папахи обр. 1910 г. То есть изначально они сочетаться с папахами не могли. Фактически - носились всю войну в самых разных комбинациях во время холодов, ибо дешевы и практичны.

[Wolf]

[Vladii]

о! Господи! зачем я интересовался военной историей? посмотрел сегодня ещё документальный фильм о Женском батальоне смерти, снятый Рен-ТВ передача "Секретные материалы", теперь глаз дёргается: красноармейцы с кокардами и погонами, солдаты РИА без оных
Большое спасибо за ответ и размещение фотографии... догадываюсь, что башлыков не было, так неужели в марте-апреле, когда ещё не устойчивая погода не предусмотрели папах...?? прошу мне простить незнание про обмундирование пеших полков, хотя и интересоваться ранее историей 139 пехотного Моршанского полка, но такие тонкости  не знал

[Рязанец]

Странно, но в дурацком Ералаше шитые корниловские погоны и вполне себе нормальные шевроны, и черная форма..))) с ошибками, но все равно удивительно.

Прикрепленные изображения

•