Сообщений в теме: 11

[Holger Starke]

Ледяное сражение Добровольческой армии за Новодмитриевскую.

28-го марта состоялся легендарный бой Добровольческой армии за станицу Новодмитриевскую. Это сражение и предшествующий ему переход, стали основной причиной того, что поход стали называть Ледяным, также в этот день добровольцы встретились с кубанцами.

Утром части Добровольческой армии выступили из аула Шанджий в направлении станицы Новодмитриевской. По договоренности с генералом Покровский его отряд должен был одновременно с армией генерала Корнилова атаковать красных и совместно выбить их из станицы, таким образом обе армии должны были соединиться.

Вместе с Добровольческими частями ушли несколько десятков местных черкесов, которые накануне откликнулись на призыв генерала Корнилова во время небольшого парада и митинга, прошедшего на площади у мечети. Дело в том, что большевики перед приходом белых перебили некоторые аулы полностью, а другие частично, унеся с собой все, что смогли. Разумеется, этого им черкесы не могли простить.

Однако в тот день белогвардейцам пришлось сражаться не только с большевиками, но и с погодой, которая будто хотела помешать сражению. Всю ночь перед выступлением из аула лил проливной дождь, утром выглянуло солнце, которое вскоре сменилось сильным ветром, а затем неожиданным морозом и сильным снегом.

Когда добровольцы выходили в девять часов утра в поход, то им пришлось идти под сильным ливнем, но иного выбора не было, как только продвигаться к станице, до которой было порядка двадцати километров, преодолеть которые в таких условиях было крайне сложно.

В авангарде колонны на этот раз шел Партизанский полк генерала Богаевского. Далее в основных силах шли Офицерская батарея подполковника Миончинского и Офицерский полк генерала Маркова, который зачастую вел полковник Тимановский, заменявший Сергея Леонидовича ввиду того, что он обычно принимал на себя руководство движением всех частей или же командовал сражением, а замыкал колонну в арьергарде Корниловский полк Неженцева.

Также вместе с наступающими на Новодмитровскую шла Техническая рота, которая должна была в случае необходимости подготовить переход черед небольшие реки, встречавшиеся на пути добровольцев.

Обоз же под командованием генерала Эльснера и вместе с генералом Алексеевым отправился в станицу Калужскую, расположенную немного ближе и находящейся в 8-и километрах от станицы Новодмировской.

Вместе с обозом было отправлено небольшое прикрытие из конницы и пехоты на случай столкновения с большевиками по дороге в станицу, впрочем раненные уже привыкли сами брать в руки оружие, а в станице Калужской их ожидал Кубанский отряд генерала Покровского, который также должен был выдвинуться и атаковать большевиков.

Вскоре дождь заметно усилился, даже здоровые офицеры и юнкера едва передвигались по сплошной мокрой жиже, которая засасывала ноги и каждый шаг давался с огромным трудом. К тому же стало очень холодно, дождь постепенно сменялся мокрым снегом и морозом.

Генерал Марков подбадривал шедшие части, многие офицеры спускались с лошадей, чтобы хоть как-то согреться. Все уже давно промокли насквозь, но упорно шли вперед, а иначе было никак.

Двигавшемуся параллельно обозу было еще хуже, большинство раненных не имели возможности самостоятельно идти и быстро примерзали к телегам, Юные сестры милосердия едва сдерживали слезы, смотря на мучения раненных, они даже не обращали внимания, на то, что их тоненькие туфельки были полны воды, как и вся одежда.

Тем временем артиллеристы Миончинского буквально на руках тащили орудия свое батареи. Не выдерживали даже лошади, а люди все снесли.

Через пару часов колонна натолкнулась на передовые отряды красных, расположенные на хуторах, завязался недолгий бой. После первой же атаки белого авангарда противник побросав оружие, начал сдаваться.

Добровольцам было некогда отдыхать, они провели на хуторе буквально минут пятнадцать и продолжили движение вперед к Новодмитровской.

Вскоре дождь окончательно сменился на липкий снег, мороз крепчал, во второй половине дня началась пурга, которая буквально сбивала людей с ног. В обозе было еще хуже, раненных быстро замело и сестры милосердия голыми руками в прямом смысле слова откапывали их, в противном случае снег таял и они оказывались на морозе в луже воды.

К вечеру авангард Добровольческой армии подошел к реке, располагавшейся на подступах к станице Новодмитриевской.

Стремительным ударом партизаны генерала Богаевского застали врасплох передовые заставы противника, которые никак не ожидали в такую погоду появления колонны Добровольческой армии и спокойно готовились к ужину. Увидев белогвардейцев, они бросились бежать, пытаясь вплавь преодолеть речку и оставив промерзшим до костей победителям неожиданный трофей в виде горячего супа и хлеба.

Вскоре вслед за Партизанским полком на берег реки вышел Офицерский полк генерала Маркова. Сергей Леонидович оглядел реку, нигде не было переправы, мосты были частично уничтожены красными, а частично ураганным ветром и ливнем, который смел буквально все.

Первым на противоположный берег подняв над собой оружие, с веселым окриком бросился генерал Марков. Ледяная вода буквально перехватывала дыхание, когда она дошла до груди, генерал с трудом поплыл, усилиями воли преодолевая сильное течение, вызванное непогодой, а вслед за ним начал переправу 3-й взвод 1-й Офицерской роты подполковника Плохинского, шедший впереди полка.

Некоторые офицеры подвое переправлялись через ледяную воду на лошадях, но вскоре и лошади не выдержали, они отказывались идти среди плавающего льда, таким образом взвод в месте с генералом оказался в одиночестве перед крупными силами большевиков.

Добровольцы развели на берегу костер, но и он не спасал от сильного холода, одновременно Техническая рота вместе с партизанами пыталась хоть как-то обустроить переправу, вброд уже ушли по приказу Корнилова две роты марковцев, а за следом одна из корниловских рот.

Красные ураганным артиллерийским огнем встретили попытки переправиться на другой берег, при этом они накрыли оба берега, появились первые убитые и раненные, а впереди уже шел бой. Генерал Марков атаковал станицу, но силы были слишком не равны, а отряда генерала Покровского все не было, надо было спешить с переправой.

Батарея Миончинского получила приказ перейти вброд реку и пресечь огонь артиллерии противника, но люди замерзли до такой степени, что сделать это было крайне не легко. К тому же оказалось, что грязь засосала первое орудие штабс-капитана Шперллинга и сдвинуть его с месте было невозможно. Только орудие поручика Казанли удалось перетащить на противоположный берег, где оно сразу же попало под огонь противника и смогло сделать лишь один выстрел -замерзло орудийное масло, таким образом атакующие остались без поддержки.

Однако добровольцев было уже не остановить, они словно призраки появлялись из снежной бури и кололи штыками красных.

В панике те отступили с берега и бросились бежать в станицу, где уже шел бой, 1-я рота подполковника Плохинского вместе с генералом Марковым настолько неожиданно появилась на окраине станицы, что противник пришел в ужас, красные ничего не понимали, они выбегали полуголые из домов и тут же попадали под штыки и пули марковцев.

Вскоре подоспели переправившиеся вброд 2-я рота полковника Лаврентьева и 3-я рота полковника Кутепова. Рассыпавшись в цепи, они по флангам атаковали все еще ничего не понимавших большевиков.

А сзади, у самой переправы, генерал Марков развернув в цепи 4-ю Офицерскую роту ротмистра Дударева, направил ее против артиллерии противника, которая все еще пыталась помешать переправе, но увидев, приближавшихся марковцев, быстро ретировалась, прекратив огонь.

В самой станице тем временем было уже даже не сражение, а избиение, на смену штыкам пришли пулеметные команды Офицерского полка, невесть как переправившиеся через реку. Они буквально косили бегущих красных, некоторые комиссары пытались остановить бегство, но в панике сами наскакивали на офицеров и тут же были заколоты.

От полного истребления в округе противника спасло только то, что отряд генерала Покровского так и не нанес свой удар по станице. Дело в том, не только красные, но и командование Кубанским отрядом не смогло поверить, что Добровольческая армия дойдет по такой погоде и поэтому кубанцы остались в станице Калужской, где ближе к ночи встретили замерзший и заплутавший в пурге обоз добровольцев, однако было уже поздно идти к месту сражения за Новодмитровскую.

Впрочем, Добровольческая армия сама справилась с поставленной задачей, марковцы наголову разгромили гарнизон станицы, который бежал без оглядки. В качестве трофея в станице с боем были взяты четыре орудия, пытавшиеся оказать сопротивление, а также победителям достались пулеметы, винтовки, боеприпасы и продукты.

Вскоре со стороны станицы Григорьевской в Новодмитровскую вошел Корниловский полк, к тому моменту бой уже прекратился, а марковцы во главе с полковником Тимановским грелись в теплых домах после ледяного перехода, генерал Марков же ускакал обратно к переправе.

На противоположном берегу еще оставались Партизанский полк, Юнкерский батальон Боровского и Техническая рота, которые никак не могли по темноте переправиться, тем временем мороз доходил уже до среднестатистической зимней нормы, а люди и кони облепили костры.

Параллельно затемно обоз с раненными достиг станицы Калужской, навстречу местным жителям из тумана вышли обледеневшие люди и покрытые корками снежного льда подводы, на которых лежали посиневшие раненные и сидели, сжавшись в комок сестры милосердия.

Людей стали спешно переносить в дом, некоторые настолько сильно примерзли, что их пришлось штыками выдалбливать из замерзших луж на подводах, а на утро пришла трагическая новость. Оказалось, что по дороге в Калужскую одна из подвод сбилась с пути, а худые черкесские лошади не смогли вытащить ее через буераки, в результате 18 раненных замерзли насмерть, их нашли только днем 29-го марта.

Не лучше положение было и на переправе, где сотни Партизанского полка стали постепенно перебираться на другой берег, но делать это с каждой минутой становилось все сложнее, но все понимали, что это вопрос жизни и смерти. К переправе прибыл генерал Марков, к тому моменту там за главного оставался генерал Богаевский, а Корнилов с конвоем направился в станицу и решение пришлось принимать самому.

Богаевский выставил на ближайших хуторах заставы распорядился оставить на берегу орудия и боеприпасы, которые было невозможно ночью вплавь переправить через реку, а оставшимся частям приказал двигаться в Новодмитриевскую. Первым переправился и зашел с севера в станицу Партизанский полк, вели его офицеры штаба Богаевского, сам он оставался на переправе до поздней ночи, контролируя ее ход.

Перешли реку без орудий (их забрали на следующее утро) офицеры и юнкера батареи Миончинского, последними вместе с Богаевским уходили Юнкерский батальон и Техническая рота, при этом лошадь генерала поскользнулась на скользком берегу и рухнула в воду, генералу пришлось выплывать, что давалось с большим трудом.

Однако все же все части были успешно переправлены, за все время после окончания боя в станице армия потеряла только одного человека - был сражен шальной пулей поручик Гагеман - начальник пулеметной команды батареи Миончинского, а уже во второй половине ночи последние добровольцы расположились по домам Новодмитровской.

Этот переход и бой за станицу стали основной причиной того, что поход начал именоваться Ледяным походом, это название прижилось и стало наиболее распространенным, его участники с гордостью называли себя первопоходниками и участниками Ледяного похода не смотря на то, что первоначально его называли Добровольческим или же Корниловским.

Первым же по словам героев похода назвал его Ледяным во время своего выступления в Новочеркасске генерал Марков, о чем пишет в числе других очевидцев в своих воспоминаниях Роман Гуль, а послужил ему основой именно переход под станицей Новодмитровской.

Также по некоторым данным Сергей Леонидович сам впервые слышал это название от сестры милосердия Юнкерского батальона. На следующий день после боя он столкнулся на улице с юной девушкой по имени Александра и спросил у нее о том, как она перенесла тяготы перехода, на что девушка ответила, что это был настоящий Ледяной поход. Генерал согласился и запомнил, понравившееся ему название.

Так или иначе, но переход и сражение 28-го марта 1918-го года, безусловно, являются примером мужества и стойкости настоящих русских офицеров, обычных мальчишек и девчонок, которые шли умирать за поруганную Родину, не думая о собственной судьбе.

Уже позже, после окончания Ледяного похода подвиг добровольцев под Новодмитровской был воспет в строках гимна Марковского полка:

СМЕЛО – ВПЕРЁД, ЗА ОТЧИЗНУ СВЯТУЮ…

Смело – вперёд, за Отчизну Святую,
Дружно, как братья, пойдём!
Страху не знаем мы и удалую
Песню в бою запоём!

Песню о том, как бойцы-генералы –
Марков, Дроздовский-герой –
С песнями нам умирать завещали.
Мы поклялись головой!

Как под Медведовкой лихо там дралися,
Марков там был генерал.
С ним в бронированный поезд ворвалися
И – большевик побежал!

Под Ново-Дмитревской, снегом занесены,
Мокрые, скованы льдом,
Шли мы безропотно, дралися весело,
Грелись холодным штыком!

Пусть знает враг, что бойцы-генералы
В наших сердцах все живут
И что опять, как и прежде бывало,
К победам нас поведут.

И снова, опять за Отчизну Святую
Дружно, как братья, пойдём!
Страху не знаем мы и удалую
Песню в бою запоём!

Царствие небесное и вечная память истинным героям России!

Денис Романов.
http://livinghistory...pamiatnye-daty/

Описание боя в известном источнике.

Прикрепленные изображения

• 
• 

[Денис_Романов]

 

Ночное сражение за Георгие-Афиопскую станицу и ранение генерала Романовского.

 

Уже ночью с 5-го на 6-е апреля командиры обеих пехотных бригад получили приказ из штаба Добровольческой армии выдвинуться в район станицы Георгие-Афиопской и стремительным бросков выбить из нее крупные силы противника, которые большевики на протяжении прошлой недели стягивали станицу, создавая мощный заслон на пути Добровольческой армии.

 

Дело в том, что после нескольких неудачных попыток вернуть себе Новодмитровскую красные решили блокировать дальнейшее движение колонны в сторону Екатеринодара, для чего в крупные соседние станицы были стянуты многократно превосходящие по численности отряды противника, а подступы к ним были оборудованны мощными укреплениями.

 

Таким образом на момент штурма Георгие-Афиопской численность пехоты красных превышала пять тысяч штыков и это не считая обслуги двух бронепоездов, а также артиллерии и пулеметов, которых на подступах и в самой станице было в изобилии.

 

Красные понимали, что целью Корнилова является Екатеринодар, поэтому сделали все для того, чтобы колонна не смогла спокойно покинуть Новодмитровскую и беспрепятственно достигнуть столицы Кубани.

 

Стоит отметить, что Гражданская война постепенно начинала принимать совсем другой вид. Если после начала Ледяного похода это были отдельные бои с постоянным передвижением Добровольческой армии среди сплошной серой массы большевиков, то теперь постепенно уже вырисовывалось очертание фронта.

 

Была очевидна цель Добровольческой армии и походу ее приближения - сопротивление становилось в упорнее. Теряя станицу за станицей, большевики отходили и тут же старались превратить следующий населенный пункт в непроходимое препятствие.

 

Помимо стратегической важности во взятии станицы была еще и практическая цель - туда красные свезли большое количество боеприпасов, которые были так необходимы армии для начала штурма Екатеринодара, поэтому взять станицу надо было незамедлительно, не позволив уничтожить склад.

 

Атаковать было решено силами двух пехотных бригад, оставив часть конницы в резерве. Только дивизионы Гершельмана и Глазенапа были посланы к железной дороге для того, чтобы контролировать подходы со стороны Екатеринодара и в случае чего не позволить красным внезапно атаковать. Также в станице Новодмитровской все еще оставался обоз с раненными, он должен был в последний момент покинуть станицу и после того, как дорога будет расчищена, двигаться к Екатеринодару.

 

С рассветом 6-го апреля добровольческие полки двинулись к Георгие-Афиопской. Первой примерно в два часа ночи была приведена в боевую готовность бригада генерала Маркова, после чего состоялся смотр 1-го Кубанского полка. Дело в том, что он был влит в бригаду в последний момент и Сергей Леонидович перед боем хотел познакомиться с составом полка, после завершения смотра он отдал приказ о движении на штурм Георгие-Афиопской.

 

Одновременно бригада Богаевского покинула станицу Смоленскую, она должна была обойти позиции противника и атаковать его с западной стороны, а 1-я бригада генерала Маркова согласно плану наносила удар с восточной стороны, но выполнение ее задачи серьезно затрудняла река Шелш, которую невозможно было преодолеть вброд.

 

В авангарде 2-й пехотной бригады шли Партизанский полк и 2-я Отдельная артиллерийская батарея. Потерявший накануне сразу двух ротных командиров в героической атаке Григорьевскую, Корниловский полк вместе с Кубанским пластунским батальоном полковника Улагая и 2-й Инженерной ротой двигался в арьергарде. Не смотря на недавний бой, у всех было приподнятое настроение, после стольких переходов и сражений наконец-то забрезжил впереди рассвет в виде Екатеринодара, с которым связывались большие надежды, но никто не знал, что их на самом деле там ждет.

 

По дороге бригада Богаевского внезапно была встречена красными, шедшими от станицы Северной к только что оставленной белыми станице Смоленской. Увидев в чистом поле добровольцев, противник открыл по ним сильный огонь, отступать или ввязываться в затяжной бой бригада не могла, но и ситуация сложилась непросто, позади была река, с левого фланга крупные силы большевиков, а времени на маневр не было, да и позиция для этого была далеко не самая лучшая.

 

Требовалось спасать положение и тогда при поддержке метких залов 2-й Отдельной артиллерийской батареи полковника Егорина партизаны бросились в контратаку и опрокинули большевиков, не принявших штыкового боя. В плен были взяты несколько десятков красных матросов, которых тут же расстреляли, в войне между белогвардейцами и матросами пощады не было, это знали все, да и какой мог быть разговор после учиненных ими зверств.

 

Основные силы большевиков бежали на более безопасное расстояние и издали время от времени открывали огонь, но в целом путь был свободен. Однако теперь красные знали о приближении Добровольческой армии и появиться неожиданно было невозможно.

 

Параллельно с восточной стороны к Георгие-Афиопской приближалась бригада Маркова, она вышла на открытую местность и оказалась как она ладони перед позициями противника, с которым ее теперь разделяла только река, протекавшая на самых подступах к станице, о чем добровольцы скорее всего даже еще не знали. Все это делало положение атакующих еще хуже.

 

Впереди колонны шли бодрым шагом Офицерский полк под командованием генерала Богаевского и командир бригады со своим штабом, дальше в основных силах двигалась артиллерийская батарея подполковника Миончинского, Кубанский полк полковника Ростислава Михайловича Туруненберга и Инженерная рота полковника Банина.

 

Одновременно конница Гершельмана и Глазенапа выдвинулась в район железной дороги. Она должна была прикрывать это направление, попутно уничтожив мосты у станции Энем. Дивизион Глазенапа лихим рейдом провел разведку и добрался до железной дороги, но подорвать мост не смог ввиду того, что он охранялся крупными силами большевиков.

 

Пришлось ограничиться выставленным прикрытием и подрывом железнодорожного полотна в нескольких места, после чего дальнейшее продвижение красного бронепоезда стало невозможным, а сам Глезенап присоединился к бригаде Богаевского, прикрывая левый фланг. Попутно дивизион по дороге к Георгие-Афиопской разгромил отряд красных матросов, получив за свои действия личную благодарность командующего армией.

 

А вот дивизиону Гершельмана повезло меньше, он наткнулся на превосходящие по численности отряды большевиков и бросился в героическую атаку прямо в лоб на станцию Энем. Бой был отчаянным, конница белых дралась изо всех сил, но численность была слишком неравна и им пришлось отступить.

 

В пылу сражения Гершельман со своим дивизионом вышел к своим слишком поздно. Бронепоезд красных успел его опередить и вернулся обратно к Георгие-Афиопской, где уже стоял еще один бронепоезд, вместе они отрыли убийственный огонь по атакующем цепям 1-й пехотной бригады Маркова.

 

Белым оставалось идти порядка двух верст, когда красные после первоначального замешательства, вызванного неожиданным появлением добровольцев с восточного направления, встретили их залпами артиллерии и пулеметными очередями. А впереди была, уже упомянутая мной выше река Шелш, которую можно было преодолеть только через единственный узкий мост. Она делала это расстояние непреодолимым под огнем красных.

 

И все же, рассыпавшись в цепи, без единого выстрела добровольцы продолжали двигаться дальше, они словно отрешились от происходящего, видя перед собой лишь одну цель - выполнение боевого приказа. Справа шел Офицерский полк, он должен был охватить станицу с фланга, левее него шли батальоны Кубанского полка, здесь же в полной готовности была батарея Миончинского, а резерве у Маркова оставались лишь Техническая рота и 5-я и 6-я роты Офицерского полка, сформированные в Новодмитровской из Юнкерского батальона.

 

В момент начала обстрела рядом с командиром бригады находился весь штаб Добровольческой армии во главе с командующим Корниловым, над их головами развивался большой трехцветный флаг.

 

После первого же залпа вскрикнув, упал с коня начальник штаба генерал Романовский, пуля угодила ему в ногу, также рядом неуклюже завалились несколько солдат личного конвоя Лавра Григорьевича, но он продолжал невозмутимо отдавать последние приказания перед штурмом станицы. Вокруг свистели пули, рвалась шрапнель, падали люди, штаб спешился, но бригаду не покинул.

 

Цепи продолжали двигаться навстречу красным, 4-й Офицерской роте ротмистра Дударева было приказано прорваться на железнодорожное полотно и выйти в левый фланг противника, но огонь был настолько сильным, что даже лучшие части Добровольческой армии оказались перед ним бессильны, рота вначале остановилась, а потом залегла. Вскоре всей бригаде пришлось во избежание тяжелых потерь рассредоточиться вдоль насыпи, прикрываясь ею от огня противника, это было единственное спасение в сложившейся ситуации.

 

Время шло, утро сменилось днем, а станица все еще была в руках большевиков. Запланированная ночная атака не удалась, сказалось потерянное время, а сражение началось только утром. Теперь же надо было как-то выходить из сложившейся ситуации, но что можно было поделать, когда бронепоезда красных, рассредоточившись по всему периметру восточной окраины, вели смертоносный огонь, покрывая разрывами и пулями всю близлежащую местность?

 

Тем временем Марков бросил в бой свои последние резервы в виде двух рот Офицерского полка, направленных на помощь 4-й роте, которой больше всего досталось во время атаки, но этого было катастрофически мало, да и в любом случае пехота была бессильна против бронепоездов, которые были неприступны для нее.

 

Тогда Сергей Леонидович отдал приказ артиллерии Миончинского открыть ответный огонь по бронепоездам, а сам во главе цепей пехоты бросился в отчаянную атаку прямо в лоб на позиции красных и их броневые махины, это было последней надеждой атакующей бригады.

 

Было уже четыре часа дня, приближался вечер, когда 1-я Отдельная батарея рысью выдвинулась вперед и начала обстрел мечущихся бронепоездов противника. Одновременно без выстрела с винтовками наперевес шли вперед Офицерские роты. Однако и это не дало должного эффекта, да и что такое четыре орудия (далеко не самого большого калибра) против двух мощных бронепоездов.

 

Осложняло условия ведения огня по противнику и то, что артиллеристы Миончинского не имели права на ошибку. Позади железной дороги располагались склады с боеприпасами, которые являлись одной из целей атаки Добровольческой армии и без них нечего было делать под Екатеринодаром.

 

Дмитрий Тимофеевич блестяще руководил действиями батареи, первые же выпущенные снаряды, оказались точны, повредив вагон бронепоезда, но однажды его артиллеристы все же допустили промах, угодив в одно из зданий, чем отчасти вызвали панику в рядах обороняющихся большевиков.

 

В этот момент на красных налетела 2-я пехотная бригада Богаевского, совпадение получилось удачным и своевременным. Конечно, небольшой взрыв не был основной причиной бегства красных, но он стал моральным толчком для Офицерского и Кубанского полков, не имевших никакой связи с партизанами и корниловцами, но увидевших хаотичное движение на позициях противника и усиливших свой натиск.

 

На самом же деле причиной паники было неожиданное появления 2-й пехотной бригады. Стянув всю огневую мощь на восточную окраину, большевики толком ничего не противопоставили полкам Богаевского, которые беспрепятственно пересекли железнодорожное полотно и развернувшись в боевой порядок, пошли в решительную атаку на Георгие-Афиопскую и ее станичную станцию.

 

Партизанский полк по большому счету не встричая сопротивления на своем пути, в лоб атаковал западную окраину, а Корниловский полк по приказу Богаевского обошел позиции красных и одновременно ударил с тыла в районе станции, однако напоролся на крупные силы пехоты противника, которые при поддержке своего бронепоезда открыли плотный огонь по наступающим цепям.

 

Времени на затяжной бой у корниловцев не было, тогда 3-й батальон во главе с полковником Индейкиным выдвинув вперед свои пулеметы, атаковал противника меткими очередями с обеих флангов, также вовремя по их бронепоезду и пехоте ударили орудия 2-й Отдельной батареи. Неожиданный маневр корниловцев создал угрозу окружения и вызвал среди обороняющихся сильную панику.

 

Красные не выдержали и бросились бежать, теперь они отступали по всей западной стороне. Преследуя большевиков, 2-я бригада уже целиком ворвалась в станицу. Несколько десятков корниловцев и кубанцев бросились тушить, подожженные красными склады с боеприпасами, а остальные продолжили избиение убегающих красных, костяк гарнизона которых состоял из отборных отрядов матросов, известных своей жестокостью ко всему живому на их пути.

 

Теперь же эти «бравые солдаты» революции в ужасе бежали в направлении станции Энем, а вслед за ни обдавая все вокруг клубами пара, отходил и бронепоезд, минутами ранее обстрелявший корниловцев. Однако на перерез ему с противоположной стороны уже спешили белогвардейские роты - это бригада Маркова воспользовавшись паникой на позициях красных, с громким «Ура!» не обращая внимания на еще продолжающийся огонь, в едином порыве перешла мост через реку Шелш и опрокинула противника на восточной окраине.

 

Теперь большевики убегали со всех сторон, вместе с ними старались проскочить оба бронепоезда, один из них успел это сделать, издалека обстреливая атакующих марковцев, а вот второй бронепоезд оказался менее удачливым. 2-й Офицерский батальон полковника Назимова двинулся к железнодорожной насыпи, приближаясь к станции с северо-восточной стороны. 5-я и 6-я Марковские роты, сформированные из бывшего Юнкерского батальона, первыми достигли железнодорожного полотна, а 4-я рота ротмистра Дударева продвигалась чуть левее, охватывая станицу.

 

В это время на полной скорости на встречу им устремился бронепоезд красных. Ведя на ходу огонь изо всех пулеметов, он пытался прорваться через замыкающееся кольцо. В ответ юнкера 5-й роты с трехсот метров открыли меткий огонь по паровозу бронепоезда и мгновенно вывели его из строя. Выбегая из броневых вагонов и площадок, красные матросы прыгали с насыпи и пытались бежать, но юнкера на одном вздохе перекололи их и захватили бронепоезд вместе с исправными пулеметами. Это было последнее столкновение, противник полностью оставил станицу и беспорядочно бежал, оставив лежать свыше тысячи убитых, раненных также с собой красные не брали. В качестве трофеев победителям досталось порядка 700 снарядов, пулеметы, винтовки и множество патронов.

 

Уже темнело, когда выстрелы практически прекратились, все было кончено. Части Добровольческой армии с двух сторон заняли Георгие-Афиопскую, мгновенно заполнив ее умные улочки. Уставшие после перехода и тяжелого боя, добровольцы разбредались по домам на отдых. Тут же были оборудованны перевязочные пункты, куда свозили раненных, которых было в достатке.

 

Задача была выполнена, одна из последних преград на пути к Екатеринодар пала, а силы большевиков были основательно потрепаны и разбросаны, но победа досталась тяжелой ценой. Особенно велики были потери Офицерского полка, принявшего на себя главный удар всей огневой мощи противника, но при этом не стоит забывать и успешный обходной маневр корниловцев, которые по сути дела спасли всю 1-ю бригаду. В сражении армия продемонстрировала высокую боевую готовность и умение сражаться даже в непредвиденной ситуации, угрожавшей самыми печальными последствиями.

 

Одним из первых в станицу со своим штабом въехал генерал Корнилов, выстроив на площади бригаду Богаевского, он поздравил всех с успехом и поблагодарил каждую часть отдельно. С особенным трепетом командующий обратился к полку Неженцева:

 

- Спасибо вам, мои ударники, за ВЕЧНОЕ дело.

 

Высоко оценил действия Корниловского полка и генерал Казанович, командовавший в то время Партизанским полком. В ответ на поздравление, высказанное его полку командующим, он произнес:

 

- Никак нет, Ваше Высокопревосходительство. В этом бою всех успехом мы были обязаны Митрофану Осиповичу Неженцеву и его Корниловскому Ударному полку.

 

Как видите, никаких попыток выделись свою заслугу в победе у боевых командиров Добровольческой армии не было, для генералов не было чем-то зазорным поставить выше себя полковника, напротив каждый стремился отметить своего ближнего, что говорит о небывалом единстве этого маленького братства, поставившего своей задачей спасти Россию от хамов и поработителей. Честь им и слава.

 

Уже ночью генерал Марков выдвинул в стороны Энема прикрытие из состава Офицерского полка, остальные части Добровольческой армии за исключением небольших сил, оставленных прикрывать обоз в Новодмитровской, расположились на ночлег в Георгие-Афиопской. Времени на отдых было немного, главные события и испытания только начинались.

 

Денис Романов "Белая Вандея России".

 

Прикрепленные изображения

• 

Сообщение отредактировал Денис_Романов: 06 апреля 2020 - 22:38

[Holger Starke]

Начало сражения за Екатеринодар.

В ночь на 10-го апреля Богаевский получил приказ из штаба Добровольческой армии не дожидаясь переправы обоза и 1-й пехотной бригады, немедленно атаковать Екатеринодар.

Генерал Корнилов полагал, что надо действовать стремительно, чтобы не дать красным сосредоточить в городе все свои силы. Однако к тому моменту большевицкий командующий Автономов уже успел перебросить в город большую часть отрядов, в том числе латышский полк, достигнув как минимум десятикратного преимущества в численности при неограниченном количестве боеприпасов.

Вокруг Екатеринодара были вырыты окопы, оборудованны пулеметные точки, привезена артиллерия. Автономов тщательно подготовил оборону города, сделав невозможным нанесение неожиданного удара на любой окраине.

Тем временем в распоряжении атакующих было всего порядка трех тысяч штыков и шашек - случай уникальный, когда численно обороняющихся превышала в десятки раз количество атакующих, но это не смущало ни командование армией, ни добровольцев. В те дни вообще казалось, что нет ничего невозможного, а наиболее актуальной считалась заповедь Суворова о победе, завоеванной умением.

В два часа ночи Богаевский оставив в резерве кубанских пластунов полковника Улагая, передал командиру Партизанского полка генералу Казановичу приказ о начале атаки Екатеринодара с западной стороны.

Одновременно Корниловский полк должен был захватить Черноморский вокзал, а конная бригада генерала Эредли - обойти красных с тыла и блокировать противника с севера, перерезав железнодорожное полотно на Владикавказском и Черноморском направлениях, чтобы не допустить прибытия новых большевицких эшелонов. Планировалось также, что конница пополнится за счет кубанских казаков, после чего нанесет свой удар со стороны садов в предместье Екатеринодара.

Генерал Казанович был категорически несогласен с приказом, вначале он даже хотел его оспорить, но затем скрипя сердцем, согласился. На рассвете Партизанский полк был поднят по тревоге и без выстрелов выдвинулся в полном составе к кирпичному заводу, где накануне были оставлены заслоны на случай появления противника. Достигнув завода, полк рассыпался в цепи, готовясь атаковать противника, окопавшегося на ферме, расположенной на подходе к Екатеринодару.

2-й батальон шел справа от дороги, одна из сотен 1-го батальона полковника Писарева двигалась по левую сторону, оставшиеся две сотни Казанович оставил в резерве. В этот момент прискакал Богаевский, он сообщил о том, что Корниловский полк не был вовремя извещен об атаке и задерживается, таким образом приходилось рассчитывать только на собственные силы. Африкан Петрович предложил дождаться подхода корниловцев, но было решено не теряя времени, атаковать ферму и ближайшие к ней хутора.

Крупные силы красных оказали упорное сопротивление, засыпав партизан шрапнелью и пулеметными очередями, но те не обращая внимания на огонь противника, в полный рост атаковали ферму и вскоре выбили оттуда большевиков. Напор и решительность добровольцев настолько поразили красных, что те с потерей фермы не приняв боя, оставили хутора и отступили вплотную к Екатеринодару, что позже не раз ставилось в упрек Автономову, ведь по численности его отряды во много раз превосходили атакующих. Однако не взирая на первоначальные успехи, было понятно, что это далеко не конец. Основные силы большевиков еще даже не вступили в бой, расположившись в Екатеринодаре и по его окраинам, заняв кожевенный завод и упершись на левом фланге прямо в реку Кубань.

Корнилов спешил переправить оставшиеся части, но это объективно требовало немало времени и могло быть завершено не ранее следующего утра, а времени как раз и не было. Приходилось довольствоваться тем, что было. Противник быстро оправился и в полдень повел решительное контрнаступление на ферму, которую оборонял Партизанский полк. Корниловцев все еще не было, так получилось, что они получили приказ о выдвижении на позиции только в два часа дня, когда сражение на ферме уже кипело вовсю. До этого момента с раннего утра в Елизаветинской была проведена реорганизация полка, его роты были сведены в два батальона, 1-й возглавил заместитель командира полка полковник Индейкин, а 2-й недавно прибывший с кубанским подкреплением есаул Кисель.

Едва получив сообщение от Корнилова о тяжелом бое партизан, полковник Неженцев с развернутым знаменем и полковым маршем сразу же выдвинулся из станицы на помощь, истекающему кровью полку Казановича. Проводить корниловцев в бой приехал сам командующий, он с отцовской теплотой сказал напутственные слова и пожал руку командиру полка, все ответили ему дружным «Ура!».

Подоспели корниловцы в самый критический момент, когда красные стали обходить партизан на левом фланге, где шла отчаянная борьба за хутора. На правом же фланге 2-й партизанский батальон после тяжелого сражения был вынужден отступить, оставив ферму и только прибытие кубанских пластунов полковника Улагая позволило отбить ее обратно. Однако в этой атаке был тяжело ранен командир пластунского батальона полковник Сергей Георгиевич Улагай. Забегая вперед, скажу, что окончательно он оправился от полученных ранений только в июле 1918-го года.

Потеряв командира, пластуны замялись. Они не знали, что им дальше делать. В этот момент на ферму прискакали Казанович и заместитель командира Партизанского полка полковник Писарев, который был назначен руководить участком фронта у фермы. Приказом Казановича ему были подчинены как партизаны, так и пластуны, продолжившие вместе наступление на кожевенные заводы, расположенные на левом фланге позиций большевиков и являвшиеся близкой окраиной Екатеринодара. Также на помощь партизанам подошел, переправившийся через реку один из батальонов 1-го Кубанского полка, входившего в состав 1-й пехотной бригады генерала Маркова, которая большей частью все еще прикрывала переправу со стороны аулов на другом берегу.

Здесь же справа и за позициями партизан стал разворачиваться Корниловский полк. Близился вечер, когда мощным и неожиданным ударом корниловские цепи опрокинули красных и погнали их к городу. Преследуя противника, корниловцы и партизаны из 1-го батальона перемешались настолько, что их сложно было отделить. Град артиллерийских залпов обрушился на атакующих, по средним подсчетом очевидцев противник только за час выпускал до шести сотен снарядов. Стоит ли говорить, что таких ресурсов у добровольцев не было, один час стрельбы красных равнялся всему их запасу.

Тем не менее, атакующих было уже не остановить. Вместе со всеми впереди цепей шли рядом оба командира полков - Казанович и Неженцев. Они привыкли к смерти и уже давно ничего не боялись, рядом свистели пули, шрапнель косила ряды, а они шли вперед, словно не обращая внимания на происходящее. А вместе со своими командирами не кланяясь пулям, атаковали все добровольцы.

Одновременно 2-й партизанский батальон и пластунский батальон вышли к кожевенным заводам, которые были захвачены спустя несколько минут отчаянного штыкового боя. Большевики не выдержали и бежали обратно в артиллерийские казармы, встретив оттуда добровольцев шквальным огнем. Во избежание тяжелых потерь полковнику Писареву пришлось остановить наступление и занять позиции прямо на кожевенном заводе. Узнав об этом, Казанович хотел послать ему в качестве подкрепления его родной 1-й партизанский батальон, но Неженцев уговорил его не раздергивать и без того малочисленные силы. К тому времени корниловцы и партизаны уже вышли на холмистую местность, которая идеально простреливалась красными, до города оставалось всего порядка двух километров.

Завязалось ожесточенное сражение, красные уже не бежали, а отступив вплотную к Екатеринодару, открыли ураганный огонь. Корниловцы и 1-й батальон Партизанского полка во главе с командиром полка Казановичем пытались завершить начатое и ворваться в город, но силы были слишком неравны, а частота выстрелов артиллерии большевиков не позволяла даже думать об этом. И все же раз за разом добровольцы поднимались в атаку, откатываясь затем обратно, их силы таяли, но боевой дух остался крепок. Люди даже не замечали ран, так генерал Казанович был ранен в лопатку, пуля пробила лопаточную кость и вышла из спины, но он остался в строю, а шедший рядом полковник Неженцев даже не понял, что произошло, когда генерал попросил у него перевязочный пакет, переспросив для кого ему нужны бинты. Лишь через несколько минут адьютант Партизанского полка ротмистр Янковский сделал ему перевязку. Превозмогая боль, генерал продолжил идти вперед.

Положение становилось все тяжелее, многие были ранены или убиты, но никто не прятался от огня. То там, то здесь мелькала конная фигура генерала Богаевского, под ним был убит конь, а неподалеку рухнул есаул Роман Лазарев, раненный пулей противника. После конфликта с Казановичем еще в Новодмитровской он был снят с должности командира сотни и теперь состоял при штабе 2-й бригады.

А тем временем наступление продолжалось. Собрав всех, кто мог идти и держать в руках оружие, Неженцев сформировал на месте сводную офицерскую роту и бросил ее в бой на Черноморский вокзал, бывший изначально главной целью его полка. В полный рост корниловцы и казаки, сведенные в одну роту, бросились на противника и отогнали его к городу, но дальше их встретили красные бронепоезда, прижавшие роту артиллерийским и пулеметным огнем к земле.

Делать было нечего, являясь отличной мишенью для бронепоездов и красных стрелков, они понимали, что вскоре им придет конец, поэтому с громовым «Ура!» бросились на позиции большевиков. Окровавленные и измученные люди одним махом преодолели смертоносные сотни метров и ворвались в окопы противника, уже было видно, как красные бросая оружие, беспорядочно бегут.

Но эта атака далась дорогой ценой, многие из офицеров были ранены, в том числе Михаил Николаевич Левитов - будущий командир Корниловского полка и летописец его истории. Потянулись мучительные минуты ожидания. Пуля угодила ногу, разворотив ее, левая рука у поручика еще не восстановилась после Первой Мировой и он неуклюже одной рукой стал готовить свою винтовку для того, чтобы застрелиться. Слава Богу, один из лежащих рядом казаков одернул его и не позволит это сделать, Левитов прожил долгую жизнь и оставил свои воспоминания.

Параллельно генерал Казанович временно передал командование 1-м партизанским батальоном полковнику Неженцеву и попросил ночью переправить батальон на кожевенный завод, а сам отправился туда незамедлительно, чтобы встретиться с полковником Писаревым. Он чувствовал, что после ранения стремительно теряет силы и хотел как можно скорее отдать Петру Константиновичу все необходимые распоряжения, полагая, что сможет оставить на него полк, если не сможет дальше им командовать. Однако вскоре и сам Писарев был ранен, когда ночью атаковал позиции красных.

На остальных участках фронта к ночи сражение стало стихать. Меньше всего досталось коннице Эрдели, которая выполнила приказ, перерезав железную дорогу, правда местные казаки не в таком уж большом количестве шли добровольцами, но на счету был каждый десяток человек. А вот 2-я пехотная бригада пострадала основательно, понес большие потери Партизанский полк, который еще в ночь на 11-е апреля совместно с пластунским батальоном пытался атаковать красных в районе кожевенного завода, но ввиду огромного перевеса противника в численности наступление не удалось и пришлось отойти обратно к заводу. Также тяжелые потери понес Корниловский полк Неженцева, здесь ситуация была еще хуже, так например, от 1-го батальона полковника Индейкина осталась лишь одна сводная рота, собранная вокруг 1-й роты капитана Миляшкевича, который к тому моменту либо пал, либо был тяжело ранен, это точностью сказаться сейчас не представляется возможным.

По результатам первого дня сражения части Добровольческой армии с тяжелыми потеряли заняли предместья Екатеринодара, буквально загнав красных обратно в город, но на большее сил не хватило, к тому же на помощь к противнику прорвалось несколько эшелонов с матросами. Теперь преимущество большевиков в численности стало еще более многократным, а впереди было три дня штурма.

Денис Романов "Белая Вандея России".

[Holger Starke]

Штурм Екатеринодара и смерть полковника Неженцева.

С рассветом 11-го апреля ожесточенная перестрелка возобновилась, хотя назвать перестрелкой это было нельзя. Красные без передышки вели шквальный огонь по позициям 2-й пехотной бригады, на что партизаны и корниловцы отвечали редкими выстрелами, патронов было крайне мало, а малочисленная артиллерия Добровольческой армии могла делать по той же причине не более 9-и выстрелов в час.

Большевики же выдвинув вперед все три бронепоезда и несколько десятков орудий, выпускали в час свыше пятиста снарядов, пытаясь сравнять с землей позиции белогвардейцев.

Рано утром партизаны и пластунский батальон предприняли еще одну попытку перейти в атаку и захватить артиллерийские склады красных. В этот момент одна из гранат 2-й Отдельной батареи радовалась прямо перед позициями противника. Писарев воспользовался замешательством большевиков и повел свои поредевшие цепи в атаку, однако пройдя несколько сотен метров, наткнулся на ураганный огонь красных, которые оправились от первоначального шока и встретили залпами, атакующих партизан. Полковник Писарев был тяжело ранен в ногу, а цепям пришлось отойти обратно к ферме.

Впрочем, вскоре пришла и позитивная новость - утром 11-го апреля обоз и 1-я пехотная бригада генерала Маркова наконец-то завершили переправу. Обоз под прикрытием Чехословацкого батальона капитана Неметчика расположился в станице Елизаветинской, а штаб Добровольческой армии во главе с командующим направился на ферму, которую контролировали партизаны и пластуны Писарева.

К тому моменту сражение вновь закипело по всему фронту, артиллерия красных уже основательно пристрелялась и теперь засыпала ферму градом шрапнели и гранат. Не смотря на это, генерал Корнилов отказался подобрать более безопасное место. А прибывший в штаб генерал Марков все время в своем лихом стиле ворчал и рвался в бой. Встретив Романовского, он разразился тирадой:

- Чёрт знает что! Раздёргали мой Кубанский полк, а меня вместо инвалидной коляски к обозу пришили. Пустили бы сразу со всей бригадой, я бы уже давно был бы в Екатеринодаре!

В ответ Романовский улыбнулся и сказал:

- Не горюй, Сережа. Никуда от тебя Екатеринодар не уйдет.

А тем временем на позициях Корниловского полка творился настоящий ад. Большевики почти в упор в лоб и с первого фланга от артиллерийских казарм расстреливали корниловцев, которые залегли прямо на открытой местности, не имея возможности укрыться. Выкопанные руками мелкие окопчики не спасали от шрапнели и пуль. Несколько раз Неженцев поднимал полк в атаку, но преодолеть завесу свинца было просто не возможно. К тому же в предыдущих боях полк понес серьезные потери и был пополнен еще не обстрелянными кубанскими казаками, которые попав в такую мясорубку, местами откровенно растерялись. Опытные корниловцы увлекали их за собой личным примером и гибли под губительным огнем. Положение было тяжелое и требовалось срочно предпринимать меры.

Раненный накануне, генерал Казанович (у него было перебито плечо, за храбрость и решительность его прозвали тараном армии) оставался в строю, мужественно руководя действиями своего полка и приданных ему пластунов, однако он ничего не мог поделать на своем направлении без поддержки артиллерии. Богаевский по большому счету также ничем не мог ему помочь, он делал все, что было в его силах. Решающая атака на артиллерийские казармы была назначена на три часа дня, однако партизанам не пришлось атаковать. В полдень генерал Марков наконец-то получил приказ выдвинуться на позиции Партизанского полка и сменив его, выбить красных из артиллерийских казарм.

Его бригада походным порядком приближалась к передовой, людям даже не удалось отдохнуть после несения охраны на противоположном берегу и длительной переправы. Впереди шел Офицерский полк под командованием Боровского, дальше Инженерная рота полковника Банина и остатки раздерганного накануне по всему фронту 1-го Кубанского полка Туруненберга. Вместе с ними на смену партизанам шел 1-й взвод артиллерийской батареи подполковника Миончинского, а 2-й взвод расположился на берегу, прикрывая станицу Елизаветинскую от возможного появления речного десанта.

В час дня на позиции Партизанского полка прибыл в сопровождении своего штаба генерал Марков. Он передал Казановичу приказ командующего о смене частей, после чего партизанам предписывалось сосредоточиться на участке 2-й пехотной бригады и объединив усилия с Корниловским полком, вместе атаковать район старого кладбища. Сама же 1-я пехотная бригада должна была очистить от красных артиллерийские казармы, а затем клином ворваться в город и дойти до Сенной площади. Общая атака по всему фронту была назначена на пять часов вечера. До этого времени части должны были передислоцироваться и подготовиться к броску, а сделать это в условиях постоянного обстрела было крайне сложно. Больше часа заняла смена партизан на офицерские батальоны.

К тому моменту основательно потрепанный Партизанский полк общей численностью не превышал три-четыре сотни, так 2-й батальон насчитывал всего 150 человек. Одновременно с партизанами на помощь корниловцам двигались две сотни кубанских казаков из станицы Елизаветинской, в основном это были совсем еще не опытные молодые казаки, которые попав под жестокий обстрел, залегли.

Увидев издали лежащие цепи, генерал Казанович не обращая внимания на стрельбу, устремился к ним, поднял и вместе со своими поредевшими двумя батальона привел на соединение с Корниловским полком, который расположился у самого кургана. За пол дня корниловцам не удалось продвинутся вперед. Более того, они едва сдерживали натиск красных, героически отражая атаки свежих отрядов.

Генерал нашел Неженцева, стоящим на самой вершине кургана. Молодой и худой Митрофан Осипович всматривался в даль. Рядом с ним падали раненные и убитые, взрывом снаряда был разорван на куски один из ординарцев. Казанович поздоровался с ним и предложил перейти на более закрытую позицию, но получил отказ. В этом был весь Неженцев, он словно не имея инстинкта самосохранения, шел туда, где было опаснее. Полковник считал, что он и его штаб должны находиться на виду у залегших цепей, чтобы никто не мог усомниться в готовности самопожертвования и своим примером психологически зажигал окружающих, вселяя уверенность в победу. Казанович передал ему приказ Корнилова, в ответ полковник улыбнулся, атака была ему куда более по душе, чем позиционный бой.

Первыми бросились в атаку на артиллерийские казармы, заскучавшие без сражения роты Офицерского полка генерала Боровского. Вел их лично генерал Марков, находившийся в тот момент среди цепей 5-й роты, состоявшей из юнкеров бывшего Юнкерского батальона и атаковавшей в лоб позиции красных.

Одновременно с началом артиллерийского обстрела 1-м взводом 1-й Отдельной батареи подполковника Миончинского, генерал Марков бросился вперед и увлекая цепи своим примером, закричал:

- Друзья, в атаку! Вперед!

И обгоняя друг друга, роты рванулись вперед. С правого фланга на артиллерийские склады двигались 1-я и 2-я роты Офицерского полка под руководством командира 1-го батальона полковника Дорошевича. 5-я рота, как я уже выше отметил, атаковала в лоб, а оставшиеся 3-я и 6-я роты находились в резерве.

Поддерживали атаку меткими выстрелами орудия штабс-капитана Шперлинга и поручика Казанли, прижавшие Ейский полк противника к земле. Руководил обстрелом сам подполковник Миончинский.

Большевики даже не сразу поняли, что произошло и первые несколько сотен метров добровольцы преодолели беспрепятственно и только потом были встречены сильным огнем. Не выдержав огня, 5-я рота на мгновение залегла, но была поднята окриком:

- Вперед! Еще немного и казармы наши!

Это был генерал Марков. Зажав в левой руке свое знаменитую белую папаху, с наганом в правой руке он бежал в атаку впереди всех, а за ним поднялись и замявшиеся цепи. Большевики бросая оружие, бросились бежать. Переколов отставших матросов и краснобандитов из Ейского полка, офицеры и юнкера начала стрелять в спины бегущим. Тут же прапорщик Гольдшмидт лег за брошенный красными пулемет и открыл меткий огонь по его бывших хозяевам, однако вскоре все смешалось, офицерские роты продолжали преследовать противника и поэтому стрелять в догонку стало невозможно.

Тем временем забросав трофейными гранатами большевиков, засевших в ближайших зданиях, 5-я рота во главе с Сергеем Леонидовичем вышла на окраину Екатеринодара, до улиц которого оставалось всего несколько сотен метров. Добровольцы даже попытались отбить у красных их батарею, но из-за сильного огня были вынуждены отказаться от этой идеи. Офицерский полк продолжал теснить противника, но атаки 2-й пехотной бригады почему-то еще не было. Таким образом левый фланг со стороны корниловцев оголялся, что делало невозможным дальнейшее продвижение вглубь города.

Генерал Марков послал полковнику Неженцеву просьбу о немедленной атаке, но ее доставление заняло слишком много времени. Двое офицеров из команды связи были убиты, не дойдя до расположения 2-й пехотной бригады, лишь все тот же прапорщик Гольдшмидт смог добраться и передать распоряжение Сергея Леонидовича.

Уже вечером узнав об успешном наступлении Офицерского полка, Неженцев поднял в атаку свой поредевший Корниловский полк и 1-й батальон Партизанского полка, но встреченные шквальным огнем, цепи снова залегли. Полковник стоя на кургане, хорошо видел происходящее внизу. Тогда он решительной походкой сбежал к лежащим цепям и увлекая их за собой, бросился в атаку с криком:

- Корниловцы, вперед!

В следующую секунду Митрофан Осипович Неженцев рухнул на землю, получив тяжелое пулевое ранение в голову. Превозмогая сильную боль, он поднялся, сделал еще несколько шагов и упал снова, на этот раз он уже не мог встать - вторя пуля сразила его наповал. Потрясенные смерть любимого командира, корниловцы сгрудились вокруг его тела.

Одновременно к оврагу подошел 2-й Партизанский батальон во главе с Казановичем. Генерал издалека увидел, лежащее на земле тело полковника. На его груди тускло блестел Георгиевский орден, а ветер колыхал короткие волосы погибшего. Даже сейчас он был по прежнему прекрасен в своем смертельном спокойствии. Казанович подошел к нему и перекрестился, но времени на задержку не было. Собрав сотню елизаветинских казаков, он повел их и партизан.

Решительным ударом Казанович опрокинул красных и ворвался на окраину. В своем распоряжении он имел всего сотню кубанцев, 2-й партизанский батальон и 1-ю сотню батальона капитана Курочкин, оставшегося на участке корниловцев. Однако на подступах к Екатеринодару противник не выдержал яростного напора отчаянной горки людей и без оглядки бежал в направлении центра города.

Все произошло настолько стремительно, что продвигаясь вперед, генерал теперь в серьез опасался, как бы не оказаться обстрелянным своими же. Поэтому он все время выкрикивал:

- Партизаны, за мной! Партизаны, вперед!

Вскоре его части поравнялись с левым флангом Офицерского полка, которым руководил помощник командира полка полковник Александр Павлович Кутепов. Услышав Казановича, он спросил:

- Что за партизаны?

- Партизанский полк, здесь генерал.

Ответили ему из цепей. К тому времени уже начинало смеркаться и вдалеке уже трудно было что-то различить. Маркова на левом фланге не оказалось, он был на противоположном фланге, поэтому вопрос относительно дельнейшего взаимодействия генерал Казанович решал с полковником Кутеповым, который пообещал поддержать партизан после того, как они прорвутся в город.

Генерал Казанович собрав вокруг себя елизаветинцев и остатки своего полка, за исключением двух сотен 1-го батальона, которые под командованием капитана Курочкина сражались вместе с обескровленным Корниловским полком. Вперед шли партизаны, позади кубанцы. Уже поздним вечером они с ходу ворвались в город, опрокинув большевицкие отряды, которые после непродолжительной перестрелки вновь бежали. Небольшой, можно сказать, сводный отряд Казановича численности не больше 250-и человек дошел до центра Екатеринодара, так и не встретив серьезного сопротивления. Добровольцы продвигались к центру города без выстрелов, большевики даже не могли подумать, что это белые и тут же падали заколотые штыками партизан и казаков, таким образом было уничтожено несколько десятков красных. Их стаскивали с коней и бесшумно расправлялись.

Параллельно Корниловский полк попытался перейти в наступление и поддержать общую линию фронта, однако сново был встречен убийственным огнем. После гибели Неженцева командованием полком принял на себя заместитель командира полка и командир 1-го Корниловского батальона полковник Индейкин.

Тело мертвого командира было вынесено на вершину кургана, а полковник Индейкин поднял поредевшие цепи корниловцев в героическую и безнадежную атаку, пытаясь отбросить противника и на его плечах ворваться в город. Он едва успел сделать несколько шагов, как получив тяжелое ранение, упал на землю. Красные начали теснить замявшихся корниловцев, чей состав уже в основном состоял из недавно прибывших кубанских казаков и остатков киевских юнкеров.

Положение сложилось отчаянное, оно грозило полным уничтожением полка. Раненный Индейкин остался лежать чуть впереди цепей, которые не смотря на героическую стойкость, потеряв командира, все же начали пятиться обратно. Видя это, капитан Василий Курочкин поднял в отчаянную атаку две сотни своего партизанского батальона. Вслед за ним бросились вперед и корниловцы. Положение было спасено и полностью восстановлено, красные понеся чувствительные потери, откатились обратно, а полковник Индейкин вместе с остальными раненными был вынесен из под шквального огня.

Однако в этой атаке погиб ее главный герой - Василий Курочкин, он шел впереди атакующих цепей и первым врубился в ряды противника. Это был героический молодой человек, ему не было еще и тридцати лет. Точных данных о его возрасте нет, но скорее всего ему было примерно 25 лет. Василий Курочкин был донским казаком, сражался в годы Первой Мировой войны, а затем после октябрьского переворота один из первых откликнулся на призыв атамана Каледина защитить свободу Донского края. Вместе с есаулом Чернецовым он приступил к формированию партизанского отряда, занимая в дальнейшем должность помощника командира отряда. Это были славные и одновременно страшные для донского казачества и всей России дни. Оставшись почти наедине с толпами большевиков, партизаны Чернецова сражались по всему краю, громя многочисленные отряды противника. Я сейчас не буду все подробно описывать, так как выше уже это изложено. Скажу только то, что Василий Курочкин был истинным примером настоящего казака и офицера. Он не боялся смерти и никогда не кланялся пулям, его лихость была известна всей Добровольческой армии, а после его смерти Партизанский полк еще долго оплакивал своего славного сына. В том числе генерал Богаевский, близко знавший Курочкина, назвал его гибель невосполнимой потерей для Партизанского полка.

После этой атаки красные до утра так и не оправились. Откатившись назад, они весь вечер вели прицельный огонь по расположению корниловцев, но больше не предпринимали масштабных попыток разгромить полк, а все неуверенные атаки многочисленных сил противника были успешно отбиты. Вести же дальнейшее наступление полк по объективным причинам не мог, не было ни сил, ни людей.

Тем временем генерал Богаевский объехал позиции своей бригады, которая понеся тяжелые потери, все же удержалась на позициях. Его взору предстала страшная картина, большинство корниловцев и партизан были перераненны или убиты, остальные мужественно отражали натиск противника, который уже ночью стал ослабевать, а сестры милосердия вместе с офицерами ползали впереди позиций, вытаскивая еще многочисленных раненных, особенно в этом деле отличились сестры-ростовчанки Таня и Вера, известные многим по книге Романа Гуля и других воспоминаниях первопоходников.

Богаевский чуть ли не ползком, на ощупь в полной темноте добрался да штаба полка, оборудованного прямо в небольшом окопчике на кургане. Здесь он увидел тело убитого полковника Неженцева, которое лежало прямо в на земле. Также генерал узнал о тяжелом ранении полковника Индейкина и героической смерти капитан Курочкина, что особенно огорчило Африкан Петровича.

Не смог повести наступление на своем участке и полковник Кутепов. Да, здесь потерь было намного меньше, но за вечер люди настолько перемешались и устали, что собрать их в темноте и поднять в атаку было практически невозможно, в результате чего отряд Казановича оказался в Екатеринодаре единственной добровольческой частью. Обо всем этом Казанович не знал и знать не мог, так как связь с корниловцами и марковцами была потеряна, восстановить ее оказалось невозможно. Таким образом генерал не смог передать приказ корниловцам и двум сотням 1-го партизанского батальона идти в его район, а не на старое кладбище, как планировалось раньше. Однако корниловцы вообще никуда пойти не смогли, а Казанович даже не знал, что и передавать приказ некому, полковник Индейкин был тяжело ранен, а капитан Курочкин убит. Напрасно он ожидал подхода остальных частей добровольцев, нарезая круги по улицам Екатеринодара и уничтожая заплутавших большевиков.

На противоположном конце города также было уже тихо, конница Эрдели после первоначально успешного боя оставшись без поддержки, была вынуждена отступить обратно к Садам в предместье Екатеринодара, расположившись там на ночлег до дальнейших приказаний.

Вскоре Казанович вышел к Офицерской улице, где были расположены полковые казармы еще дореволюционных времен. Там он обнаружил, что под арестом находятся 900 пленных австрийцев, но решил пока не вмешиваться и приказал караулу продолжать их охранять. Тогда он даже не мог представить, что город взять не удастся, поэтому и не стал сразу проверять арестованных на предмет нахождения среди них чехословаков, которых можно было забрать в Чехословацкий батальон капитана Неметчика. Позже генерала за это упрекали, но кто же мог знать, что близкая победа так и не будет достигнута, а город после стольких кровопролитных боев останется в руках красных. Пока же отряд дошел до самого центра Екатеринодара и оказался у Сенной площади, куда должны были подойти офицерские роты, но и там никого не встретил. В надежде, что Кутепов все же удалось прорваться, он приказал во избежания столкновения со своими громко кричать:

- Ура генералу Корнилову!

Однако на крики никто так и не ответил. Казанович не знал, почему замолчало орудие из батареи Миончинского, ошибочно полагая, что 1-я бригада ворвалась в город, но это было не так. На Сенной площади генерал разделил свой и без того маленький отряд на две части, у него было всего два пулемета, в результате первая половина отряда вместе со станковым пулеметом «Максим» осталась на пересечении улиц Ярмарочной и Медведовской, а вторая половина с ручным пулеметом «Кольт» расположилась на юго-западном конце площади. Здесь и было решено дожидаться подхода своих, попутно партизаны и кубанцы подкрепились, забрав хлеб с повозок красных, но при этом телеги с раненными добровольцы безприпятственно пропустили, в этом плане белые в отличии от красных соблюдали правила войны.

Уже светало, когда было решено послать вперед и по сторонам разъезды на трофейных лошадях. Руководил разведкой адьютант Казановича сотник Хоперский - донской казак китайского происхождения, его подобрали на русско-японской войне и привезли на Дон, воспитав в традициях казачества. Вскоре сотник вернулся и сообщил о том, что добровольцев нигде нет, ему же удалось беспрепятственно совершить разведку только благодаря азиатской внешности, красные даже представить не могли, что в Добровольческой армии есть китаец, так как китайские наемники воевали за них. По дороге Хоперский расспрашивал встречавшихся большевиков о ситуации в городе, они ему отвечали, что ходит слух о том, что якобы в город ворвались «кадеты», так они называли белых, но это не правда и слухи, распускаемые паникерами. Красные тоже интересовались о стрельбе в тылу, на что сотник успокаивал их, говоря, что все тихо и никаких «кадетов» действительно нет.

Стало ясно, что ждать дальше своих не имеет смысла, с наступлением утра большевики обнаружат их пребывание в городе и тогда шансов на прорыв к своим уже не будет. Уже вовсю светало, когда Казанович приказал объединив, разделенный на две части отряд, приказал построиться и возвращаться к своим. В авангарде отряда выставив вперед пулеметы, шли партизаны, позади двигались кубанцы и обоз из отбитых у красных подвод, на которых добровольцы везли боеприпасы и хлеб. Казанович распорядился называться себя Кавказским отрядом, шедшим на позиции к окраине города.

Люди были измучены и перепачканы после предыдущих боев, одеты они были в различную форму и красные беспрепятственно пропускали добровольцев, принимая их за своих. Так не вызывая никаких подозрений, они добрались до окраины города и только там изумленные красные спросили

- Вы куда? Там уже кадеты!

- Их то нам и надо.

Ответил один из партизан, но даже то не насторожило красных, которые к тому моменту мирно беседуя с добровольцами, настолько смешались, что даже пришлось отказаться от идеи короткой и внезапной штыковой схватки. Отряд Казановича спокойно вышел из Екатеринодара. Только увидев подводы, большевики опомнились и открыли огонь, но было уже поздно, отряд прорвался и ушел к своим.

В артиллерийских казармах его встретил полковник Кутепов, выразивший свои извинения за неудачную попытку марковцев оказать помощь его отряду. Впрочем, этому была масса объективных причин даже помимо выше изложенных, стоит учитывать и то, что шел отряд в основном без выстрелов, из чего можно было сделать вывод, что атака не удалась. Вскоре прибыл и генерал Марков, оказалось, что он ничего даже не знал о рейде до того момента, как его по телефону попросили передать командующему донесение о рейде. Сергей Леонидович очень жалел, что не знал ничего о рейде, он то точно ворвался бы в Екатеринодар в этом случае. Марков предложил еще раз атаковать, но время было уже упущено и от идеи неожиданного прорыва пришлось отказаться.

Генерал Корнилов, узнав о ночном рейде, приказал вывести остатки полка с передовой и прибыть к нему на ферму для отдыха.

Вскоре Казанович встретился с командующим и начальником штаба Романовским. Он привел с собой всего порядка трехсот бойцов - это было все, что осталось от 800 партизан, первоначально шедших на штурм города. Партизанский полк был настолько обескровлен, что по своему составу был похож скорее на маленький израненный отряд. Он лишился обоих батальонных командиров, которые были сражены в бою, также был тяжело ранен в ногу помощник командира полка полковник Писарев, которого доставили на санитарной двуколке в Елизаветинскую. Таким образом за два дня сражения полк потерял порядка пятиста человек убитыми и раненными. Разумеется: что потери большевиков превышали в десятки раз, но при их численности это не ощущалось, а вот у добровольцев каждый человек был на счету, а тут они лишились лучших. Было шесть часов утра, когда сестры милосердия и помогавшие им офицеры, собрали убитых по всему фронту, они вынесли всех, кого смогли.

Теперь полные убитых телеги стояли у штаба Добровольческой армии. Осунувшийся, бледный и похудевший генерал Корнилов прощался с ними. Особенно тяжелым было прощание с полковником Неженцевым. Лавр Георгиевич как-то по-старчески наклонился над ним, из глаз боевого генерала, прошедшего все, что только можно было встретить в земной жизни, полились слезы. Он по-отцовски он провожал в последний путь своего боевого друга и соратника. Все знали про их дружеские отношения. Митрофан Осипович был верен Корнилову как никто другой, это он среди всеобщего предательства и трусости первым пожелал сформировать Корниловский ударный полк, это он был готов до конца идти за Лавром Георгиевичем и вот его не стало. Было Неженцеву всего 32 года.

Потрясенный его смертью, Корнилов все время повторял:

- Неженцев убит, какая потеря…

В его голосе играли нотки безнадежности, а на лице пролегла складка особенной гречи, но не стоит думать, что генерал перестал верить в победу. Нет, такие как Корнилов никогда не опускали руки, он скорее был готов пустить себе пулю в лоб, чем прекратить штурм, о чем позже вспоминал генерал Деникин.

Здесь же на подводе лежал капитан Курочкин, даже после смерти он был прекрасен, а неподалеку среди убитых партизан лежало тело юной сестры милосердия Вавочки Грековой - дочери супруги донского полковника Грекова от первого брака. Она была еще совсем девочкой, когда ушла вместе со всеми в Ледяной поход. Не зная страха, она появлялась в самых опасных местах, перевязывала раненных и просто подбадривала партизан, которые воодушевленные примером молоденькой девушки, не кланялись пулям. Выше я целиком вставил в свою книгу фрагмент из воспоминаний генерала Богаевского, рассказывавший о их последней прижизненной встречи с этой храброй девушкой. Она была убита по пути к залегшим цепям партизан. Стремясь помочь раненным, Вавочка Грекова даже не думала о себе. Ее так и нашли в чистом поле с зажатой в руках самодельной куколкой, подаренной одним из офицеров полка. К моменту обнаружения она была уже мертва, а спокойная улыбка украшала ее застывшее лицо. Партизаны долго не могли поверить в это, она так и осталась в их памяти вечно живым жизнерадостным и милым ребенком, любящим пошалить в смертельной опасности.

По результатам второго дня сражения за Екатеринодар достигнуть поставленной задачи не удалось, город по прежнему оставался в руках красных. Эредли пришлось на своем направлении отступить обратно к Садам. Марков со своей относительно свежей 1-й пехотной бригадой вначале успешно атаковал, но оставшись без поддержки обескровленных корниловцев и партизан, был вынужден остановиться, больше в этот вечер ему было уже не суждено продвинуться вперед, он отошел в предместье города и закрепился там, контролируя артиллерийские казармы. Больше остальных досталось 2-й пехотной бригаде, которая за два боев понесла тяжелейшие потери и представляла из себя одну сплошную рану, тем не менее корниловцы в тяжелейших условиях смогли удержаться на позициях, потеряв при этом своего командира полковника Неженцева убитым и его помощника Индейкина - раненным.

Тем не менее, боевой дух армии был высок, люди верили в своего командующего, верили в победу. При этом помимо героизма юнкеров и офицеров хочется отметить подвиг простых сестер милосердия, рискуя своей жизнью, спасших от жестокой расправы не один десяток раненных. Позже уже находясь в эмиграции, Вера Васильева-Левитова вспоминала о той страшной ночи, когда добровольцы подсчитывая потери, пытались спасти еще живых раненных:

«В наступившей темноте доктор Крошечкин и она с сестрой Таней, отправив очередной обоз с ранеными, пошли на хорошо им знакомые позиции полка. Раненые оказались настолько разбросанными в сторону красных, что они, подойдя к группе каких-то солдат, сразу узнали в них красноармейцев, которые тоже взяли их под подозрение и со штыками наперевес окружили их.

Доктор стал уверять их, что они из их санитарного отряда, а сам, подмигнув сестрам, выхватил из кармана револьвер и, отстреливаясь, они бросились бежать. Ночь спасла их, но доктору Крошечкину красные все же раздробили пулей предплечье. По возвращении из похода он скончался от этой раны в Новочеркасске. Две же сестры, не найдя никого на позициях, пошли на молочную ферму, где был штаб Армии, и им удалось сообщить о положении полка генералу Корнилову, которого они видели тоже в последний раз.»

А у тех, кого вытащить из под носа у красных не удалось - судьба оказать страшной. Дело в том, что во время многочисленных атак раненные падали прямо в поле и оставались лежать, вытащить их под убийственным огнем противника была невозможно, поэтому сестры милосердия прятали их под стогами сена, а ночью большевики подобравшись поближе, сожгли всех раненных заживо. Новая власть отменила все человеческие понятия, все правила войны, осталась только звериная злоба.

Всю ночь подтянув значительное подкрепления и тяжелые орудия, большевики расстреливали позиции Добровольческой армии, не умолкая ни на минуту. Боевые офицеры, прошедшие две войны, ужасались, рассказывая, что нигде раньше им не приходилось видеть такого плотного огня. Поредевшие добровольческие части готовились к третьему дню штурма. Все понимали, что взять город теперь будет крайне сложно, но про отступление никто даже и не думал, да и куда было идти, красные были повсюду. Оставалось только одно - взять Екатеринодар или с честью умереть в бою за него.

Денис Романов "Белая Вандея России".

Прикрепленные изображения

• 
• 
• 

[Holger Starke]

Сегодня 102-я годовщина гибели Л. Г. Корнилова.

"Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли."

А. И. Деникин.

31 марта (13 апреля) 1918 г. во время штурма Екатеринодара погиб Главнокомандующий Добровольческой армии Генерального штаба генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов.

Тело убитого главнокомандующего было отвезено добровольцами за 40 вёрст от города, в немецкую колонию Гначбау, где оно было 2 (15) апреля 1918 тайно предано земле одновременно с телом погибшего днем ранее его боевого товарища и уважаемого им человека — командира Корниловского полка Генерального штаба полковника М. О. Неженцева. Хоронили скрытно, в поле, в полукилометре от колонии. Чтобы не привлекать внимания посторонних, место захоронения было добровольцами сравнено с землей и хранилось в тайне — карты местности с координатами могил взяли с собой три офицера Корниловского ударного полка. По тем же соображениям старшие командиры Добровольческой армии прощались с Главнокомандующим, намеренно проходя место захоронения стороной, чтобы лазутчики красных не смогли точно определить этого места. И, тем не менее, местные жители всё же обратили внимание на то, как «кадеты зарывают кассы и драгоценности».

В тот же день Добровольческая армия, командование которой принял генерал А. И. Деникин, оставила немецкую колонию Гначбау.

Прикрепленные изображения

• 

[Holger Starke]

Смерть генерала Корнилова
31.03.(13.04.)1918г.

"С раннего утра 31-го как обычно, начался артиллерийский обстрел всего района фермы. Корнилова снова просили переместить штаб, но он ответил:
— Теперь уже не стоит, завтра штурм.
Перебросились с Корниловым несколькими незначительными фразами — я не чувствовал тогда, что они будут последними...
Я вышел к восточному краю усадьбы взглянуть на поле боя: там тихо; в цепях не слышно огня, не заметно движения. Сел на берегу возле фермы. Весеннее солнце стало ярче и теплее; дышит паром земля; внизу под отвесным обрывом тихо и лениво течет Кубань, через головы то и дело проносятся со свистом гранаты, бороздят гладь воды, вздымают столбы брызг, играющих разноцветными переливами на солнце, и отбрасывают от места падения в стороны широкие круги.
Подсели два, три офицера. Но разговор не вяжется, хочется побыть одному. В душе — тягостное чувство, навеянное вчерашней беседой с Корниловым. Нельзя допустить непоправимого... Завтра мы с Романовским, которому я передал разговор с командующим, будем неотступно возле него...
Был восьмой час. Глухой удар в роще: разметались кони, зашевелились люди. Другой совсем рядом — сухой и резкий...
Прошло несколько минут...
— Ваше превосходительство! Генерал Корнилов... Предо мной стоит адъютант командующего, подпоручик Долинский с перекошенным лицом и от сдавившей горло судороги не может произнести больше ни слова. Не нужно. Все понятно.
Генерал Корнилов был один в своей комнате, когда неприятельская граната пробила стену возле окна и ударилась об пол под столом, за которым он сидел; силой взрыва его подбросило по-видимому кверху и ударило об печку. В момент разрыва гранаты в дверях появился Долинский, которого отшвырнуло в сторону. Когда затем Казанович и Долинский вошли первыми в комнату, она была наполнена дымом, а на полу лежал генерал Корнилов, покрытый обломками штукатурки и пылью. Он еще дышал... Кровь сочилась из небольшой ранки в виске и текла из пробитого правого бедра.
- — - — - — ..
Долинский не докончил еще своей фразы, как к обрыву подошел Романовский и несколько офицеров, принесли носилки и поставили возле меня Он лежал на них беспомощно. и недвижимо; с закрытыми глазами, с лицом, на котором как будто застыло выражение последних тяжелых дум и последней боли. Я наклонился к нему. Дыхание становилось все тише, тише и угасло.
Сдерживая рыдание, я приник к холодеющей руке почившего вождя...
- — - — - — -
Рок — неумолимый и беспощадный. Щадил долго жизнь человека, глядевшего сотни раз в глаз смерти. Поразил его и душу армии в часы ее наибольшего томления.
Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли.
Вначале смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Напрасные старания: весть разнеслась, словно по внушению. Казалось, что самый воздух напоен чем то жутким и тревожным и что там в окопах еще не знают, но уже чувствуют, что свершилось роковое.
Скоро узнали все. Впечатление потрясающее. Люди плакали навзрыд, говорили между собою шепотом, как будто между ними незримо присутствовал властитель их дум. В нем, как в фокусе, сосредоточилось ведь все: идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение. И когда его не стало, в сердца храбрых начали закрадываться страх и мучительное сомнение. Ползли слухи, один другого тревожнее, о новых большевистских силах, окружающих армию со всех сторон, о неизбежности плена и гибели.
— Конец всему!
В этой фразе, которая срывалась с уст не только малодушных, но и многих твердых людей, соединились все разнородные чувства и побуждения их: беспредельная горечь потери, сожаление о погибшем, казалось, деле и у иных — животный страх за свою собственную жизнь.
Корабль, как будто, шел к дну, и в моральных низах армии уже зловещим шепотом говорили о том, как его покинуть.
Было или казалось только, но многие верили, что враг знал уже о роковом событии; чудилось им за боевой линией — какое-то необычайное оживление; а в атаках и передвижениях большевиков видели подтверждение своих догадок. Словно таинственные флюиды перенесли дыхание нашей скорби в окопы врагов, вызвав в них злорадство и смелость.
Повозка с телом покойного, покрытым буркой, в сопровождении текинского конвоя тихо двигалась по дороге в Еласаветинскую. С ней поравнялся ехавший на ферму генерал Алексеев. Сошел с коляски, отдал земной поклон праху, поцеловал в лоб, долго, долго смотрел в спокойное уже, бесстрастное лицо.
Последнее прощание двух дождей, которых связала общность идеи, разъединяло непонятное чувство взаимного личного разлада и соединит через полгода смерть...
В Елисаветинской тело омыли и положили в сосновый гроб, убранный первыми весенними цветами. В виду неопределенности положения армии, надо было скрыть судьбу останков от внимания врагов. Тайно, в присутствии лишь нескольких человек, случайно узнавших о смерти Корнилова, станичный священник дрожащим голосом отслужил панихиду по убиенном воине Лавре... Тайно вечером положили гроб на повозку и, прикрыв его сеном, повезли в обозе уходившей армии. 2 апреля на остановке в немецкой колонии Гначбау предали тело земле. Лишь несколько человек конвоя присутствовало при опускании гроба. И вместо похоронного салюта верных войск, почившего командующего провожал в могилу гром вражеских орудий, обстреливавших колонию. Растерянность и страх, чтобы не обнаружить присутствием старших чинов места упокоения, были так велики, что начальник конвоя доложил мне о погребении только после его окончания. И я стороной, незаметно прошел мимо, чтобы бросить прощальный взгляд на могилу.
Могилу сравняли с землей; сняли план места погребения в трех экземплярах и распределили между тремя лицами. Невдалеке от Корнилова был похоронен молодой друг и любимец его — Неженцев.
Но судьба, безжалостная к вождю при жизни, была безжалостна и к праху его.
Когда ровно через четыре месяца Добровольческая армия вошла победительницей в Екатеринодар, и в Гначбау были посланы представители армии поднять дорогие останки, они нашли в разрытой могиле лишь кусок соснового гроба.

«В тот же день (2-го апреля) — говорится в описании Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков — Добровольческая армия оставила колонию Гначбау, а уже на следующее утро, 3 апреля, появились большевики в предшествии разъездов Темрюкского полка. Большевики первым делом бросились искать якобы «зарытые кадетами кассы и драгоценности». При этих розысках они натолкнулись на свежие могилы. Оба трупа были выкопаны и тут же большевики, увидев на одном из трупов погоны полного генерала, решили, что это генерал Корнилов. Общей уверенности не могла поколебать оставшаяся в Гначбау по нездоровью сестра милосердия Добровольческой армии, которая, по предъявлении ей большевиками трупа для опознания, хотя и признала в нем генерала Корнилова, но стала уверять, что это не он. Труп полковника Неженцева был обратно зарыт в могилу, а тело генерала Корнилова, в одной рубашке, покрытое брезентом повезли в Екатеринодар».
«В городе повозка эта въехала во двор гостиницы Губкина на Соборной площади, где проживали главари советской власти Сорокин, Золотарев, Чистов, Чуприн и другие. Двор быль переполнен красноармейцами; ругали генерала Корнилова. Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось. Через некоторое время красноармейцы вывезли на своих руках повозку на улицу. С повозки тело было сброшено на панель. Один из представителей советской власти Золотарев появился пьяный на балконе и, едва держась на ногах, стал хвастаться перед толпой, что это его отряд привез тело Корнилова; но в то же время Сорокин оспаривал у Золотарева честь привоза Корнилова, утверждая, что труп привезен не отрядом Золотарева, а Темрюкцами. Появились фотографы; с покойника были сделаны снимки, после чего тут же проявленные карточки стали бойко ходить по рукам. С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом. Несколько человек оказались на дереве и стали поднимать труп. Но веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и. шумела».
«После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки. Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его. Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю. Тело было привезено на городские бойни, где, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти, прибывших на это зрелище на автомобилях».
«В один день не удалось докончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами и потом опять жгли».
«Через несколько дней после расправы с трупом по городу двигалась какая-то шутовская ряженая процессия; ее сопровождала толпа народа. Это должно было изображать «похороны Корнилова». Останавливаясь у подъездов, ряженые звонили и требовали денег на помин души Корнилова».

На крутом берегу Кубани, на месте, где испустил последний вздох вождь Добровольческой армии, поставлен скромный деревянный крест; с ним рядом приютился скоро другой — над могилой друга — жены, пережившей его всего лишь на шесть месяцев.
Носились слухи, что после нашего ухода с Кубани в 1920 году большевики сожгли ферму, сорвали кресты и затоптали могилу.
Безумные люди! Огненными буквами записано в летописях имя ратоборца за поруганную русскую землю; его не вырвать грязными руками из памяти народной."

А.И.Деникин.

О том, что большевики вырыли тело генерала из могилы и затем, после длительного таскания по городу, его уничтожили, в Добровольческой армии известно не было. После взятия через 4 месяца армией генерала Деникина Екатеринодара в ходе Второго Кубанского похода, 6 августа 1918 г., было назначено торжественное перезахоронение генерала Корнилова в усыпальнице кафедрального собора. Организованные раскопки обнаружили лишь гроб с телом полковника Неженцева. В разрытой же могиле Л. Г. Корнилова был ими обнаружен лишь кусок соснового гроба. Проведённое расследование акта Красного террора потрясло семью Лавра Георгиевича. Горе Таисии Владимировны — вдовы Лавра Георгиевича, приехавшей на похороны супруга в надежде увидеть его хотя бы мертвым, было очень тяжёлым — в итоге она даже обвинила генералов Деникина и Алексеева в том, что тело погибшего Главнокомандующего Добровольческой армии не вывезли вместе с армией и отказалась присутствовать на панихиде. Она ненамного пережила мужа и скончалась 20 сентября 1918 г. — через шесть месяцев после него. Её похоронили рядом с фермой, где оборвалась жизнь Лавра Георгиевича. На месте гибели генерала Корнилова — ему и его жене — добровольцами были поставлены два скромных деревянных креста.

Фото 2,3. Фотография изуродованного тела Л. Г. Корнилова с дарственной надписью «На память американскому товарищу Акселю Гану», подаренная ему командующим красной Кавказской Армией Чистовым 23 апреля 1918г.
5. Первопоходники у символической могилы генерала Корнилова.
6-8. Посещение чинами МСДБ места гибели ген. Корнилова в 2013 году, в память 95-ти летия гибели ген. Корнилова.
9-12. Мемориал на месте гибели ген. Корнилова. Современный вид.

Прикрепленные изображения

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Holger Starke]

13,14 апреля 1918 года.

Оставление позиций под Екатеринодаром.
Атака конницы Эрдели и гибель баронессы Софии де Боде, полковника Рашпиля, есаула Рыковского, подъесаула Плеве и других казаков-гвардейцев.

После гибели генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова новый командующий Добровольческой армией генерал Деникин принял решение отменить продолжение штурма Екатеринодара и с наступлением темноты покинуть позиции на подступах к городу.

Руководил отступлением командир 1-й пехотной бригады генерал Марков, который должен был пробить дорогу остальным частям и обозу. Для безболезненного оставления позиций было решено силами двух рот 1-го Офицерского полка изобразить атаку на позиции противника, а в это время основные силы начали оставлять позиции.

1-й Офицерский полк под командованием генерала Боровского в восьмом часу вечера успешно оставил позиции и встал заслоном на случай наступления красных. Одновременно полк должен был проложить путь для остальных добровольческих частей и обоза.

Далее позиции покинули кубанцы и 2-я пехотная бригада генерала Богаевского, которая расположилась на левом фланге 1-го Офицерского полка. Преследования не было и части Добровольческой армии уже ночью постепенно начали строиться в походную колонну.

Конная бригада генерала Эрдели оставалась прикрывать отступление пехоты и обоза под командованием генерала Эльснера, который под охраной Чехословацкого батальона капитана Неметчика тем временем начал оставление станицы Елизаветинской. Обоз заметно превышал по численности строевые части, в нем было свыше 3-х тысяч раненных, медперсонал, штаб Алексеева и сотни гражданских.

В станице Елизаветинской пришлось оставить 64 тяжелых раненных, из них 14 человек спрятали местные жители, все остальные раненные добровольцы были зверски добиты после прихода большевиков.

Уже ночью обоз соединился с пехотными бригадами, вместе они двинулись в сторону станицы Андреевской и далее на Ганчбау.

Светало, никто из добровольцев не знал, что их ждет впереди. Весть о смерти генерала Корнилова облетела колонну, лица были хмурые, надежды на спасение таяли с каждой минутой. Теперь новым командующим был генерал Деникин, а выходом из окружения руководил энергичный Сергей Леонидович Марков, который после оставления позиций офицерскими ротами объявил о смерти командующего и принятии командования генералом Деникиным.

В ночь на 14-е апреля красные силами специально сформированных для этого отрядов начали теснить бригаду Эрдели, прикрывающую отступление частей Добровольческой армии и обоза с северной стороны. Однако первоначальный напор противника был не столь сильным и отойдя к западной окраине Садов, добровольцы беспрепятственно переночевали, контролируя ближайшие подходы.

С рассветом большевики крупными силами перешли в наступление. Они уже знали о смерти Корнилова и старались окружить поредевшие части Добровольческой армии, выйдя им в тыл. Для этого красным надо было вначале отбросить бригаду Эрдели.

Патронов у добровольческой конницы почти не было, поэтому после непродолжительной перестрелки генерал отдал приказ организованно отступить.

Вскоре Сады были полностью оставлены. Бригада расположилась на холмистой местности чуть южнее Садов, где развернулась в боевой порядок, выполняя приказ генерала Деникина о прикрытии отступающей Добровольческой армии и обоза, который ночью покинул станицу Елизаветинскую.

Путь колонны первоначально лежал в сторону Марьяновских и Мышастовских хуторов, приходилось обходить железную дорогу, по которой курсировали бронепоезда и эшелоны большевиков. Позади была быстроводная и широкая Кубань, которую перейти с ходу было не возможно, таким образом положение армии было критическое.

Связи у Эрдели со штабом Деникина не было и он не знал, успела ли колонна оторваться от преследования или нет. Бригада заняла оборону у одного из самых высоких холмов, а Эрдели со своим окружением поднялся на верх, отсматривая позиции большевиков, которые стремительно наращивали свои силы, располагаясь напротив.

Генерал понимал, что отступать ему больше некуда, в противном случае противник займет кожевенные заводы и неминуемо догонит колонну Добровольческой армии, что нельзя было допустить любой ценой.

У бригады оставался только один выход - в конном строю атаковать и смять противника.

В следующую минуту генерал Ердели отдал приказ об атаке и командиры поскакали вниз к своим частям. Последовали последние минуты приготовления перед атакой и выехав вперед, командиры сотен скомандовали:

"- Сотня! В атаку! Шашки - вон! Рысью - ма-арш!"

В бой была брошена вся бригада, которая набирая скорость, устремилась вперед на позиции противника, расположенные в тысяче шагов. Местность в районе атаки была ровной за исключением небольшой низины и можно было видеть, как большевицкие командиры выстраивают для обороны густые цепи пехоты. Красные не стреляли, подпуская добровольцев поближе и не зря.

Набрав скорость, конница напоролась на вспаханное мерзлое поле, лошади уже едва передвигали ноги, а красные сформировав две шеренги, шквальным огнем почти в упор встретили атакующих.

На беду добровольцев это был не разложившийся сброд, а хорошо обученные части, снятые недавно с Кавказского фронта, а тут еще беглыми залпами ударила артиллерийская батарея противника.

Сраженные пулями и шрапнелью, всадники валились с седел, но остальные продолжали скакать вперед - другого выхода в сложившейся ситуации не было. Им осталось преодолеть низину, но вместо временного укрытия конница получила новое непроходимое препятствие. Стекая после весенних дождей в овражек, вода настолько размочила грунт, что он превратился в сплошное болото.

Увлекая за собой сотни, командир 1-го Конного полка полковник Глазенап бросился вперед, насколько это было возможно сделать по грязи. Вместе с небольшой группой офицеров он повернул в сторону батареи противника, пытаясь заставить ее замолчать, но рухнул с раненного под ним коня. Сотник Чурюкин спешился и передал ему своего коня, но после возобновления движения полковник почти сразу же был ранен в руку, а затем сам сотник упал с простреленными ногами, пришлось Глазенапу сажать его обратно в седло и пешком выходить из боя в расположение штаба бригады.

До противника осталось 150-250 шагов, но их преодолеть удалось далеко не многим. Строй поломался, а сражение разбилось на отдельные эпизоды. Проскочив цепи противника, казаки окружили отдельные группы красной пехоты и не обращая внимание на яростное сопротивление, принялись рубить большевиков шашками.

Однако атака далась бригаде огромной ценой, больше всех пострадал 1-й Конный полк, атаковавший красных в лоб. Его костяк состоял из вышедших с Дона добровольцев, пополненных кубанцами.

На острие атаки оказалась гвардейская сотня Георгиевского кавалера полковника конвоя Его Императорского Величества Георгия Ивановича Рашпиля - внука Кубанского атамана, она погибла почти полностью, как и входившие в сотню Лейб-казаки, ранее сражавшиеся в Партизанском полку.

Первым упал, сраженный в грудь и обе ноги 28-летний командир взвода Лейб-казаков есаул Яков Федорович Рыковский(его высоко ценил генерал Богаевский, правда в своих воспоминаниях он ошибся с датой смерти, написав 13-е), рядом с ним позже нашли Лейб-гвардии подъесаула Николая Павловича Плеве (старшего офицера взвода Рыковского), а чуть впереди сжимая в остывшей руке шашку, лежал командир сотни 40-летний герой Первой Мировой полковник Рашпиль.

Среди погибших была и юная баронесса прапорщик Добровольческой армии София де Боде, пуля угодила ей в грудь, пробив легкую черкеску. Ее по детски широко распахнутые глаза, смотрели в небо прощальным взглядом. Софии не было и двадцати лет, но она навсегда вошла героическую историю Белого движения.

Тела большинства погибших были подобраны и захоронены лишь в августе 1918-го года, когда Добровольческая армия в результате Второго Кубанского похода освободила Екатеринодар. Но этот поход и само существование армии стало возможным только благодаря подвигу конницы Эрдели, "положившей жизнь за други своя".

Из 700 всадников 1-го конного полка после атаки уцелели только 200 человек, остальные были убиты или ранены. Однако своим подвигом они дали возможность колонне оторваться от красных, а потрепанные части большевиков вернулись в город, отказавшись от идеи немедленно преследовать добровольцев со стороны Екатеринодара.

Сама же бригада к вечеру беспрепятственно покинула свои позиции и вскоре догнала основные силы, расположившиеся в немецкой колонии Гначбау.

Из публикаций Дениса Романова "Белая Вандея России".
https://m.facebook.c...100009287548139

3. Командир Конной бригады ген. Ердели.
4. Командир 1-го Конного полка, в тот период - полковник Петр Глазенап.
5. Полковник Собственного Е.И.В. Конвоя Рашпиль.
6. Баронесса София де Боде.
7. Командир взвода Лейб-казаков Яков Рыковский.
8. Яков Рыковский до Великой войны.

Прикрепленные изображения

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Денис_Романов]

Памяти выдающегося сына казачьего народа полковника Рашпиля.

Сегодня исполняется ровно 102 года со дня смерти выдающегося казачьего офицера, представителя старинного казачьего дворянского рода, внука легендарного кубанского атамана, героя Первой Мировой и Гражданской войн, полковника конвоя Его Императорского Величества Георгия Антоновича Рашпиля.

Всего 40 лет прожил этот беззаветный герой казачьего народа и России, но успел оставить славный след в нашей истории.

Георгий Антонович получил блестящее образование, был замечен Николаем Вторым и в 1904-м году зачислен в Лейб-гвардии 2-ю Кубанскую казачью сотню конвоя Его Императорского Величества.

В 1907-м году он был произведен в подъесаулы, а в 1916-м году в есаулы с назначением на должность командира Лей-гвардии 1-й Кубанской казачьей сотни, в главе которой особенно отличился в летних боях и был награжден вначале золотым Георгиевским оружием "За храбрость", а затем орденом Святого Георгия 4-й степени.

Это был уникальный случай, когда человек стал дважды Георгиевским кавалером с разницей всего в пять дней, но еще более поразительно для наших современников, что конвой главы государства лично ходил в бой, разве можно себе представить что-то подобное в наши дни, вопрос явно риторический. Тогда же самоотверженность венчалась славою, а честь была дороже долгой жизни в безопасности.

После февральского переворота полковник Рашпиль остался в действующей армии, он временно занимал должность командира Конвоя Верховного Главнокомандующего, а с лета 1917-го года командовал Кубанским гвардейским дивизионом, в который были сведены сотни бывшего конвоя Его Императорского Величества.

После прихода большевиков к власти полковник Рашпиль вернулся на Кубань, где вместе с другими лейб-казаками и всеми мыслящими казаками принялся за организацию борьбы с большевиками. Сражался в составе Кубанского отряда Покровского, затем после объединения с частями Добровольческой армии был назначен командиром гвардейской сотни в составе 1-й Конной бригады генерала Эрдели.

Гвардейская сотня была формирована в станице Новодмитровской 1-го апреля 1918-го года по личной просьбе полковника Рашпиля, в нее входили четыре взвода: 1-й Лейб-гвардии казачий взвод под командованием есаула Якова Рыковского, который привел на Кубань своих Донских лейб-казаков, 2-й взвод состоял из офицеров и казаков конвоя Его Императорского Величества, 3-й и 4-й взводы составляли казаки Кубанского Варшавского дивизиона, всего гвардейская сотня Рашпиля насчитывала ровно 100 человек.

Первым крупным сражением для гвардейской сотни в составе Добровольческой армии стал штурм Екатеринодара, в этом сражении конница Эрдели взяла Сады и перерезала железную дорогу, но взять город белым не удалось. После смерти Корнилова началось отступление, конница прикрывала оставление позиций пехотными бригадами и эвакуацию обоза из станицы Елизаветинской.

Утром 14-го апреля произошел последний бой для четверти гвардейцев, которые спасая положение армии, атаковали в лоб многократно превосходящие по численности силы противника. Красные открыли ураганный огонь, в том сражении 1-й Конный полк под командованием полковника Глазенапа потерял до 500 человек раненными и убитыми, понесла большие потери и гвардейская сотня, из состава которой выбили 25 человек. Среди убитых были полковник Рашпиль, есаул Рыковский, подъесаул Плеве, баронесса София де Боде и другие.

Гвардейская сотня заплатила страшную цену, но выполнила приказ, измученные пехотные части и обоз беспрепятственно ушли из под Екатеринодара. Убитые же были найдены и похоронены с надлежащими почестями только в августе 1918-го года, когда части Добровольческой армии освободили Екатеринодар.

Отпевали их в Войсковом соборе, после чего двинулись к месту захоронения. Скорбным был этот последний путь славных казачьих героев, оркестр играл марш, пел церковный хор, а за гробами шли казаки-гвардейцы, кто-то из старых лейб-гвардейцев символически вел оседланного коня. Столица Кубанского казачества прощалась с теми, кто за несколько месяцев до этого отдал свою жизнь за ее свободу.

Царствие небесное и вечная память полковнику Рашпилю, есаулу Рыковскому, подъесаулу Плеве, баронессе де Боде, все воинам гвардейской сотни и всем героям антибольшевицкого сопротивления!

А сегодня я проведу прямой эфир, посвященный этим выдающимся героям казачьего народа и всей России, начала эфира в 20:00, смотрите на мой странице.

Основатель и руководитель культурно-исторического проекта "Забытая Россия" Денис Романов ( 

https://www.facebook...100009287548139 )

 

 

 

Прикрепленные изображения

• 

Сообщение отредактировал Денис_Романов: 14 апреля 2020 - 19:29

[Holger Starke]

Подвиг генерала Маркова в ст. Медведовской.

"3-го апреля (ст.ст.), у ст. Медведовской армия должна была пересечь железную дорогу, где действовали красные бронепоезда. От этого зависела дальнейшая судьба армии.

Эта операция поручается ген. Маркову. Оставив свою бригаду в одной версте от переезда, он с несколькими разведчиками едет вперед.
У переезда железнодорожная будка, Марков и его разведчики входят в неё. Там три человека, один у телефона. Их разоружают и связывают. Марков посылает приказание бригаде двигаться вперёд и остановиться в шагах двухстах от железной дороги.
В это время телефонный звонок, Марков берёт трубку.
- „Кто говорит?" - спрашивает генерал.
- „Станция Медведовская. Что, не видать кадетов?"
- „Нет, - отвечает Марков, - всё тихо." На станции стоят два бронепоезда. Один из них красные предлагают прислать к переезду.
- „Пришлите, товарищи. Оно будет вернее," - соглашается ген. Марков.
Спешно, для встречи бронепоезда, Марков устанавливает два орудия у полотна жел. дороги.
Красный бронепоезд медленно подходит к будке. Ген. Марков, сняв свою белую папаху, с гранатой в руке, выскакивает на полотно жел. дороги.
- „Кто на пути?" - кричат с бронепоезда.
- „Не видите, что свои? - отвечает Марков и подбежав вплотную к паровозу, бросает в топку гранату и кричит, отбегая от паровоза:
- „Орудие - огонь!"
Первый снаряд попадает в колёса паровоза, второй в самый паровоз.
Происходит короткий бой, - команда бронепоезда, состоящая из матросов, погибает полностью...
Как результат боя, дорога открыта и армия спасена. А главное - армия почувствовала, что она не разбита и может ещё одерживать победы.
При этом взято 360 оруд. снарядов, около 100000 руж. патронов, пулемётные ленты, продукты питания, т.е. то, что для армии в тот момент было жизненно необходимо, запасы были все израсходованы.
В армии в те дни ген. Маркова всюду встречали несмолкаемым „Ура".
7-го апреля ночью Белая армия опять пересекла жел. дорогу. Ген, Марков, бывши на переезде /ему опять была поручена эта операция/, когда последний белый боец перешёл дорогу, не удержался, и чтобы поиздеваться над красными протелефонировал им:
- „Добр. армия благополучно опять перешла жел. дорогу."

Борис Павлов. "Кадетская перекличка", №41 1986.

Прикрепленные изображения

• 

[Holger Starke]

"Опять в путь. В добрый час, обратно на Дон. Пройдя железную дорогу, Горькую балку, в мелких стычках разгоняя крупные большевистские скопища, мы 19 апреля пришли в Лежанку, замкнув двухмесячный путь борьбы за «русский светоч», как сказал гене­рал Алексеев.

VII.

Большевики из Лежанки убежали, забрав с собой несколько сот мобилизованных лежанцев.

Мы здесь - еще в недоброй памяти. У жителей еще много страха, еще не забыты родственные потери. Бабы, однако, уже через пару часов освоили положение и смело начали всякие военные и «партикулярные» разговоры. Заняв Лежанку без боя, мы вели себя очень мирно, и это весьма располагало женский состав села в нашу пользу.

- Вот не тронули их, и они никого не трогают, - резюмируют они положение. Они соглашаются, что с большевиками нет жизни, закона, порядка: забирают скот, имущество, мобилизуют «мужиков» на работу и войну, заставляют всех всего бояться и крутиться, как в колесе крутится белка. Но и с вами страшно... - за­ключают они.

Мы смеемся, и от этого и им легче. Они хлопают нас по плечу и тоже смеются. И страха уже нет. Скоро Пасха.

А на другой день наша хозяйка уже откровенни­чает больше: они же все свои... да как посмотрю на вас - тоже не чужие... и улыбается.

Генерал Богаевский со своей бригадой ушел на Дон, оказывается все же, что донцы действительно восстали и просят нас о поддержке.

Теперь мы в арьергарде. Большевики, верные себе, чтобы не давать ни себе, ни нам покоя, беспоко­ят нас своими налетами и наступлениями. Приходится лежать на околице села и отгонять огнем «беспокойщиков».

Накопившись, большевики в канун Пасхи пове­ли большое наступление на село. Мы подпускали их без выстрела так близко, что они не выдерживали этой зловещей тишины и залегали, а более нервные пово­рачивали вспять.

Вдруг на их левом фланге появился наш Черкес­ский полк, все цепи поднялись и побежали; мы тоже открыли убийственный огонь, такой, что самим стало страшно за его результаты. Все поле копошилось в бе­гущих, ползущих людях, возах и конных.

Чтобы на всю Святую неделю отбить у них охоту к беспокойству, мы тоже сели на возы и погнались за убегающим противником.

Перед одним хутором нас встретили довольно организованным огнем. Мы быстро спешились и, как говорят, с лету бросились на «ура». Большевики опять побежали, отстреливаясь и прячась за углы домов, за­боры. В одной улочке мелькнула пара «тельняшек» (ма­тросская рубашка). Одна из них обернулась и выстре­лила из большого «маузера». Кто-то из-за забора вы­стрелил над самым ухом. Я побежал опять, как в доброе старое время, забыв про свой ножной дефект. Пара все ближе... уже всего десять шагов... пять. Оглядываются, стреляют, но страху них не только на лице, но и в руках: они знают - раз «кадет» бежит, то он добежит... Я их не обманываю. «Маузер» - пасхальный подарок Саше: он без пистолета. Тогда я еще не знаю, что через полтора года он закончит Сашину жизнь на Одесском волноре­зе. Опять появляются черкесы и завершают преследо­вание «ударников» Медвежинского уезда.

Хутор должен заплатить контрибуцию. Но так как жителей нет, мы ее собираем для пасхального сто­ла сами. У всех сразу появляется хозяйственная серьез­ность, забота и знания - что для чего.

- Это тебе не на «уру» идти, - говорит один такой «хозяйственник», - здесь мозгой надо шлепнуть...

Птица всевозможных заглавий, поросята разных возрастов, мука, сметана, сахар, масло и еще что-то и еще еле вмещались в наших возах.

- Только не хватает изюма и миндаля, - замечает длинный «кексгольмец».

- Ты вот поминдальничай больше, сам попа­дешь на мацу к товарищу Троцкому... - отвечает ему «финляндец».

Наша хозяйка и еще две другие хозяйки нашего постоя помогают печением и жарением для пасхаль­ного стола. Находится и краска, и мы ничего не имеем против красных яичек. Наша хозяйка, та, что любит по­говорить о «напрасности братоубийств», выволакива­ет из железного резерва что-то питьевое.

- Какая же будет солдату Пасха без вина! - гово­рит она.

Наши дома - крайние. Из окон видна дорога и степь. Мы все на хозяйственных работах, но дежурные следят за степью, как и хозяйки за куличами: не горит ли.

Вечером опять обнаруживается большевистский сбор для очередного наступления. Опять на нас идет заново пополненный Медвежинский уезд. Они хотят отбить Лежанку, им сказано, что мы уже ушли на Дон, а здесь всего только обозные.

Еще засветло они начинают накапливаться в сфе­ре дальнего ружейного огня.

- Наверно, это будет вместо крестного хода, - ре­шаем мы. Тогда мы еще не знали, что сами лежанцы были подробно информированы об истинном положе­нии вещей. После боя бабы пошли разыскивать среди убитых и раненых своих «мужиков», у них была и связь с живыми, что притворились мертвыми, а после наше­го ухода убрались туда или сюда.

Мы, конечно, знали такой прием по Толстому, знали, что его применяют и большевики, но поскольку они нам не всаживали «ножа в спину» и это не явля­лось тактическим массовым приемом, мы, следуя хоро­шей традиции - лежащего не бьют - проходили мимо...

Стемнело. Я лежал в степи и, подняв воротник шинели, дремал. В пяти шагах от меня лежал Сашка; он все время прислушивался к шуму в большевистском лагере и часто ползал ко мне.

- Не спи! Ради Бога, не спи!., ведь они здесь, мо­жет быть в двадцати шагах... слышишь - ползут... - шеп­тал он серьезно и тормошил меня.

Поднялся ветерок и стал крутить песок с винто­вочного упора, вырытого прикладом той же винтовки и приподнятого над горизонтом для нужд постоянного прицела. Песок закручивался за воротник, попадал на зубы. Было неприятно, и потом - откуда этот навязчи­вый сон: ведь уставал и в десять раз больше, и не спал.

- Идут!., бегут!.. - нервно сообщил Саша и вы­стрелил в темноту.

Выстрелы загремели по всей цепи, затарахтел пу­лемет.

Я тоже нервно сжал винтовку и хотел стрелять. Цели не было. «Что за атака без «ура», - думалось! -это не в серьез...» Мимо меня пробежала одна тень, я ей выстрелил вдогонку, и сразу же сообразил, что стре­ляю в свой тыл. Повернулся и машинально выбросил вперед штык: на меня набегала новая тень. Тень мягко прокололась. Вскрик... низкий храп, и тень скатилась со штыка. Справившись с одной тенью, я ждал других; те пробегали вне поля моего действия.

Набег теней продолжался всего пару минут, по­том все стало опять спокойно.

Высланная разведка противника впереди не об­наружила. Умостив свою «тень» с ветровой стороны, я опять начал дремать. Наступал праздник Светлого Христова Воскресенья 1918 года.

Утром мы увидели поле ночного боя: десяток убитых и ни одного раненого, и ни одной винтовки. Оружие, оказывается, было брошено в исходном положении. И люди, бросив строй и забыв заветы своего «Ильича» и приказы «Левы», побежали домой, чтобы под своей крышей и в своей семье встретить светлый праздник.

И мне моя жертва уже не казалась вражеской и нужной, а своей, близкой, человеческой. Я ее жалел на­стоящей солдатской жалостью.

Разговлялись мы утром. Черкесы - магометане - несли боевую службу весь это день. Хозяйки, считая нас уже совсем своими - и Пасха у них, и крест на них, и по комодам не шныряют - заговорщицки улыбались и, мигая на своих мужиков, говорили:

- Вернулся-таки с посева...

Что он сеял - не было известно, и не было важно ни ему, ни ей, ни нам.

Своему мужику мы отдали его винтовку.

- Да, ваше б-родие... - опешил тот, - да тогда вы­пьемте вместях...

Мы выпили «вместях», а хозяйка вытерла рука­вом губы и похристовалась. Была Пасха 1918 года.

На другой день мы уходили на Дон. Нас было пы­тались обстрелять броневые автомобили, но ребята Миочинского быстро их прогнали, и в дальнейшем на­шему походу уже никто не мешал.

Солнечный радостный день. Степь. Безмятеж­ность, покой. Опять загудела степь. Или, как у Медведовской говорили, «гудет».

Мы сидим на повозке. Саша рассказывает про своих женщин, близких, любимых, дорогих. Их у него было много, более ста, целая рота. Стояли они в Левашевке и там обучались всему сложному военному делу. Тогда, когда кожа и руки у мужчин задрожали, чтобы спасти честь народную и достоинство гражданское, смыть стыд и позор перед историей и потомками, рус­ские женщины, и, главным образом, девушки вместо сумочки взяли в руки винтовку, вместо модной накид­ки - вещевой солдатский мешок, а на ноги обули вме­сто туфель из крокодиловой кожи - тяжелые, как сам поход, юфтовые сапоги с брезентовыми голенищами. Они пошли, чтобы доделать брошенное мужское дело. И не только порывом и жертвенностью, но и уменьем тоже.

В русской Голгофе, в ее большом хождении по мукам, самой красивой жертвой были эти прекрас­ные женщины, по убеждению, добровольно пошедшие этим крестным путем. Если мальчики была самая боль­ная, ранняя и нежная жертва к подножию Родины, то девушки - самая душевная, необыкновенная и Великая жертва.

Зимний дворец - резиденция Временного Пра­вительства. Дезертир Главнокомандующий, из-за спасения своей шкуры бросивший Россию, народ, долг и их, девушек-бойцов, в лице его защищавших русскую государственность. За честность, патриотизм и воин­ский долг, их в казармах Павловского полка бесчестил солдатский скоп.

Я видел этих женщин в боях за Филипповские ху­тора - честь и хвала! Шли не хуже бывалых офицеров, а выдержки и бесстрашия, и боевого безумства - было еще больше. В штыки шли, не морщась, стоя под огнем, не кланялись и не моргали.

Как стали во весь свой рост за Россию, так и про­должали стоять за нее в бою и перед Престолом Все­вышнего. Рядовые и прапорщики.

Кончив военное училище, они поступили в ре­зерв, потому что батальон, куда они предназначались, заявил:

- Мужеству нас должны учить мужчины, коман­довать нами могут только мужчины, а не девчонки...

Протест, конечно, был, как оказывается, пре­ждевременен. В Добровольческой армии они были почти все, сложили, как и хотели, свои головы почти все. И память о них переживет все памяти.

- У моего фельдфебеля, - говорит Саша, - два сына, гвардейских офицера, были убиты, муж погиб в самом начале войны, так она переняла на себя долг их всех и доделывала их недоделанные военные дела.

А другие наши женщины - сестры милосердия, делившие с нами нашу судьбу и в трудное время еще находившие силу утешать поручиков и капитанов, бо­дрить полковников и всегда бодрствовать у ран и тем­ператур. Компрессы, кормежка (надо достать, приго­товить), мытье людей, полов, посуды, параши; защита людей от холода, насекомых... и все с улыбкой, а перед сном еще и сказка своим мальчикам ... жили были в большом городе, который назывался Северной Паль­мирой... где были пирожки с лапоть, а улыбки - с целую масленицу...

Я уже говорил о них, но не могу о них не говорить, это так врезалось во взгляд, в сознание, что, как свет, просится наружу.

Обычное человеческое содержание для них было мало, они шли с нами и нас не только утешали, бодри­ли, но и делали больше и сильнее. Под их попечением мы росли и совершенствовались.

У меня совсем изменилось представление о жен­щине, «ведь слабый пол», всегда думал я. И думал тоже, что у девушек может быть одно мужество - любить, а они смогли одолеть и солдатский путь, и солдатскую смерть тоже.

В этом напряженном солдатском пути жизнь очень опростилась, человек обнажился, очистился от условностей, скверны, мишуры и в своем естестве заблестел первичным блеском. И должен сказать по правде и по совести, что в этом необыкновенном похо­де, особенно необыкновенен, ярок и силен был поход женщин и детей. Не мужчин, не тому, кому положено идти и воевать (их дело - обычное: для этого созданы и готовлены), а тех, кому этого не надо было делать."

Иван Эйхенбаум
"Слово о Первом Походе".
http://www.dk1868.ru...y/eixenbaum.htm

Прикрепленные изображения

• 

[Holger Starke]

Завершение и итоги Ледяного похода.

13-го мая 1918-го года (н.ст.), согласно приказу командующего Добровольческой армией генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина, был завершен Первый Кубанский Ледяной поход, ставший символом Белого движения и "светочем посреди тьмы, который разжег пламя борьбы за свободу России".

На момент завершения похода обоз с раненными и гражданскими достиг Новочеркасска, а части Добровольческой армии располагались в двух крупных Донских станицах, где они остановились после заключительного и успешного рейда в направлении трех крупнейших станций железной дороги на направлении Ростов-Тихорецкая. По данному направлению большевики пытались вырваться из Донского края, но благодаря действиям добровольцев их более-менее организованный отход был сорван, а Добровольческая армия получила необходимые боеприпасы и оружие для новых пополнений.

После возвращениям из рейда штаб командующего и 2-я пехотная бригада генерала Богаевского расположились в станице Мечетинской, а 1-я пехотная бригада генерала Маркова и конница генерала Эрдели - в станице Егорлыкской. Всего же части Добровольческой армии на момент завершения Ледяного похода, по данным журналиста-первопоходника Бориса Алексеевича Суворина насчитывали порядка 5000, в том числе присоединившихся донских казаков - это было все, что осталось от еще недавно огромной русской армии.

И тем не менее начало борьбы было положено, по всей стране офицеры, юнкера, кадеты и просто неравнодушные люди с надеждой вслушивались в обрывочные и неточные новости о событиях на Юге России, многие пытались пробиться на Дон и вступить в Добровольческую армию, а другие с радостью встречали ее прибытие в самом Донском крае. За 80 дней, проведенных в походе, ситуация на Дону кардинально изменилась.

Измученные добровольцы с торжественным чувством выполненного высокого долга возвращались в донские станицы, где получили заслуженный отдых. За уже упоминаемые 80 дней похода они прошли свыше 1000 километров и выдержали 44 дня боев, потеряв много боевых друзей, в том числе командующего Лавра Георгиевича Корнилова. Все время испытывая постоянную нехватку всего необходимого, в том числе оружия, боеприпасов и медикаментов, в изношенном обмундировании, и часто находясь, в как минимум, в десятикратном меньшинстве, они не сломались и с честью преодолели все испытания.

Приказом 249 Командующего Добровольческой армией ген. Деникина, 21 сентября 1918 года был учрежден Знак участника 1-го Кубанского похода Добровольческой армии.

Прикрепленные изображения

• 
• 
• 
• 

[Кизлярский]

Друзья, поздравляю всех ревнителей памяти 1-го Кубанского похода с очередной его датой,104-я годовщина его начала, когда 22 февраля 1918 года главнокомандующий Добровольческой армии генерал Л.Г. Корнилов издал приказ покинуть Ростов и Область Войска Донского.

Впереди у нас очередное мероприятие-26 марта военно-историческая реконструкция боя в селе Лежанка, где мы все встретимся на месте первого боя в этом походе.

Прикрепленные изображения

• 
•