По просьбе Олега размещаю рассказ про бронепоезд "Витязь", написанный примерно 3 года назад по мотивам статьи в "Военной были" в середине 90-х (позже перепечатывалась в сборнике "Бронепоезда Белой Армии").
(полковник Гурский — реальный командир Б/п, остальные персонажи — выдуманные. Рассказ привязан близко к материалам рапорта и других боевых документов, мною изученных).
Жарко. Не просто жарко – артиллерийская бронеплощадка № 1 бронепоезда «Витязь» раскалена августовским солнцем Малороссии так, что невозможно прикоснуться незащищенной рукой к любому металлу. А кроме металла на ней почти ничего и нет – морская 75-миллиметровая пушка, стеллажи со снарядами, стальные, усиленные с внутренней стороны двухтавровыми балками стенки бронеплощадки, да казенники торчащих наружу пулеметов… Хорошо хоть, площадка открыта сверху и ее борта спереди (там, где во вращающейся броневой полубашне установлено само орудие) опущены до уровня человеческого пояса: степной ветер, хоть и горячий, при движении задувает снаружи, все же хоть немного освежает… А вот что творится сейчас в пулеметном броневагоне, глухо заблиндированном со всех сторон, лучше даже не представлять - и здесь-то орудийные номера и обслуга пулеметов обливаются потом, а там небось самая натуральная «парилка»…
Поручику Евгению Митросвятскому, более, чем всем остальным чинам «артиллерийской боевой части» бронепоезда, «есть дело» до пулеметного вагона и до того, каково сейчас там приходится людям в эту жуткую жару – ведь пулеметчиками командует его старший брат Петр, тоже поручик (правда, офицер не «временного», как сам Евгений, а еще «романовского» производства). С братом не виделись с утра, когда на станции Плиски бронепоезд ненадолго остановился, чтобы залить воду в котел и дождаться, когда «Старик» - полковник Гурский - переговорит с командиром эскадрона пеших кавалеристов, занимающих станцию (если можно назвать «эскадроном» группу человек в 20-25 совершенно измотанных солдат, половину из которых составляют мальчишки-добровольцы, набранные месяц назад в Харькове и Полтаве). Седоватый строевик-ротмистр, судя по погонам - бывший изюмский гусар, бодро влез на бронеплощадку, без особых формальностей, но четко отрапортовал, что эскадрон послан в передовое охранение двое суток назад, смены до сих пор не дождался, люди не спали 48 часов подряд и совершенно валятся с ног. Кругом красные – их разъезд, двигавшийся прямо по железнодорожным путям, обстреляли сегодня утром. «Стрелять мальчики не умеют» - стыдливо-досадливо потупился ротмистр: «Никакой выдержки – издали начали… Упустили…» Одна надежда – при эскадроне имеется пулеметный автоброневик, оба пулемета исправны и патронов достаточно…
Внимательно посмотрев на выстроенных вдоль станционного перрона «мальчиков», чьи красные глаза и равнодушно-усталые лица говорили сами за себя, Старик досадливо крякнул – надежда посадить к себе на бронеплощадки «десант» явно пропала… да и толку от них?
- «Так-с, ротмистр… Давайте подумаем, что нам с Вами лучше сделать…» - полковник говорит медленно, немного протяжно выговаривая каждое слово - его «киевский» мягкий акцент приятно ласкает слух стоящего рядом Евгения – ведь большинство остальных офицеров - моряки из Севастополя и Новороссийска, а они и говорят по-другому, и вообще держатся немного отчужденно – своей «морской кают-компанией»…
«Значит так! Оставайтесь здесь и прикрывайте нам тыл» (ротмистр чуть заметно выдохнул - с явным облегчением – идти в бой с измотанным, полусонным и едва научившимся стрелять подразделением ему, слава Богу, сегодня не придется) «Запомните: Вы во чтобы то ни стало должны сохранить исправными разъезд и стрелку!» - тут голос полковника становится несколько жестче – ведь от исправности путей зависит возможность вернуться назад, если бой сложится неудачно: «Я на Вас рассчитываю, ротмистр!» - это уже снова мягко, ведь стоящий перед Гурским человек – несомненно кадровый офицер, с которым, наверное, у старого конного артиллериста есть общие знакомые, а то и друзья, тем более что тот «изюмец» - а ведь в этом полку киевляне всегда составляли едва ли не половину офицерского состава… Вместо уставного отдания чести, Старик протягивает ротмистру руку и, обменявшись рукопожатием, офицеры расстаются – кавалерист деловито спрыгивает на платформу, где сразу подзывает к себе безусого корнета в драной кожаной куртке с масляными пятнами – вероятно - командира того самого броневика.
Бронепоезд идет медленно – едва ли быстрее бегущего человека – ведь пути могут быть разобраны на самом незначительном повороте. И тогда, если дежурный передовой наблюдатель – мичман фон Ламме, поминутно прикладывающий к глазам окуляры своего роскошного морского «Цейса», не заметит неисправности, или даже заметит, но состав не успеет затормозить и сойдет с рельсов дальше, чем на катящуюся спереди и нагруженную запасными рельсами и шпалами контрольную площадку, то вероятность остаться в живых будет весьма невелика – без десантной команды обездвиженный бронепоезд едва ли сможет долго себя оборонять, а Старик ни за что не бросит свой «сухопутный корабль», пока останется малейшая надежда его спасти – такое уже на памяти Евгения бывало…. Впрочем, пока все нормально, да и Ламме еще никогда не подводил – в его «вахту» подобные происшествия почти невозможны – педантичный остзейский немец, храбрый и поразительно хладнокровный – он, возможно, и не слишком приятный в общении товарищ, но образцовый офицер.
Между тем, на площадку сзади перебираются двое «вольноперов» из того самого пулеметного броневагона. Они едва держатся на ногах – мокрые и красные, словно раки - задыхаются, раскрытыми ртами ловят горячий воздух.
- «Как там?» - Евгений без церемоний машет рукой, мол, - «проходите ко мне вперед – садитесь на ящики»
- «Африка, господин поручик! Пустыня Сахара!» - выдавливает Николя - тот, что помладше – из недавних гимназистов, но он уже давно на бронепоезде, считается одним из лучших пулеметчиков и гордо носит на плечах унтер-офицерские лычки: «Просто невозможно! Как Ваш брат, Пётр Петрович, держится - просто не знаю! Послал нас немного проветриться, через 15 минут – смена… Как же у вас тут прохладно!!!» - вольноопределяющийся жадно ловит ртом горячий ветер, и благодарно принимает переданный кем-то из артиллерийских «номеров» мятый котелок с теплой, тоже почти горячей, водой…
- «Ламме! Вы ведь у нас за штурмана! Сколько еще до Крут идти осталось?» - прапорщик Истомин, помощник и заместитель Евгения, любит подразнить чопорного немца, к месту и ни к месту напоминая ему о том, что он теперь «сухопутный моряк», но тот, хоть, порою, и «идет красными пятнами», старается не подавать виду:
- «До станции Круты, господин прапорщик, осталось верст 20. Мы прошли пока всего 8» - с «сухопутными» Ламме неизменно корректен и строго придерживается правил титулования, предусмотренных уставом, даже если те сами их не соблюдают.
- «А в морских милях это сколько? И с какой скоростью в «узлах» мы движемся?» - не унимается Истомин, подмигивая Евгению.
- «А сколько в милях, господин прапорщик, Вам положено знать самому – Вы ведь артиллерийский офицер и даже школу прапорщиков заканчивали!» - бесстрастно (и от того - еще более ехидно) отвечает мичман, отнимает от глаз бинокль, наклоняется к переговорному устройству, откидывает крышку, пару раз дергает рычажок звонка и совершенно спокойно и четко произносит: «Господин полковник! На 15 часов – большие массы пехоты и кавалерии противника, на 13 часов – 2 бронепоезда красных. Под парами, движутся навстречу. Расстояние – три версты с четвертью». Потом, также спокойно взглянув на Митросвятского и Истомина, добавляет: «С Вашего позволения, поручик, я останусь на площадке. Возможно, я смогу Вам здесь пригодиться, хотя … (уничтожающий взгляд на Истомина) … я всего лишь с отличием окончил артиллерийский класс Морского корпуса».
...
Последние слова Ламме заглушают резкие звонки боевой тревоги – моряки стояли у истоков формирования команды бронепоезда – еще летом 1918 года и, не смотря на все потери, стараются неизменно поддерживать «флотский порядок», вплоть до того, что во время очередного ремонта специально командировали одного из «своих» в Новороссийск с задачей доставить звонки корабельной сигнализации. Впрочем, это хоть и раздражает иногда, но очень удобно – в замкнутых железных коробках бронепоезда эти звонки способны поднять на ноги даже крепко спящего смертельно усталого человека (а Евгений уже давно забыл – когда он не чувствовал этой вот «смертельной усталости»)… На площадке деловитая суета – «вольноперы» опрометью бросились назад в свою «душегубку», расчет орудия и пулеметчики мгновенно расположились по местам и без команды (она для опытного экипажа не особо нужна) готовят орудие и пулеметы к неизбежному бою. Фон Ламме забрался повыше и продолжает водить окулярами из стороны в сторону, Евгений тоже приложился к своему биноклю – да, в его 8-кратник, конечно не так хорошо видно, но выползающие из-за возвышенности бронепоезда трудно не опознать… «Интересно? Они нас уже увидели?» - мелькнула мысль и, словно ответом на нее, над стальной гусеницей передового вражеского «броневика» мелькнула яркая вспышка, и несколькими секундами позже донесся прекрасно знакомый для опытного уха звук выстрела из полевой «трёхдюймовки». Еще несколько вспышек – огонь одновременно открыли и со второго бронепоезда. «Неопытные!» - мелькнула у Евгения, уже охваченного боевым задором, радостная мысль: «Без пристрелки начали! Сейчас мы им покажем!» - не отрывая глаз от бинокля, он командует: «Шрапнель, прицел 14, трубка 8, заряжай!» - у орудия привычная суета – второй номер – бомбардир Иван Кучко, устанавливает специальным ключом прицел на головке снаряда, чтобы его воздушный разрыв пришелся на нужную высоту.
«Пора бы уже и их снарядам долететь!» - мелькнула мысль…. и тут же, кажется - прямо над головой, лопается ком пламени… Оглушающий грохот и почти слитный с ним короткий и дробно-звонкий стук – это свинцовые шрапнельные пули с бешеной частотой барабанят по броне… Время как бы замедляется – в пороховом дыму, словно в замедленном кино, Евгений видит всё внутреннее пространство своей бронеплощадки и сразу всех своих солдат… Очень-очень медленно, как бы лениво, валится на пол, роняя свой бинокль, мичман фон Ламме, его черная с белым чехлом морская фуражка вспорхнула над головой и также медленно улетает за бортик… Кучко, еще сжимая в руках приготовленный снаряд, ничком падает прямо на Истомина, который, ни с того – ни с сего, вдруг начинает трясти поднятой вровень с плечом правой рукой. С нее срываются и разлетаются во все стороны темнокрасные крупные капли… И тут же новая рыжая вспышка – уже немного правее… и еще одна – чуть-чуть левее…
«Накрыли!» - мысль пронзает мгновенно: «Наверняка матросы у орудий! И командует какая то сволочь!!!!» - Евгений думает это на ходу. Сообразив, что его самого не задело, он резко бросается вперед. Теперь нет места ни для страха, ни для ярости, ни для других эмоций. Идет бой. Артиллерийский бой. Надо четко выполнять свои обязанности. И всё. Больше – ничего. Короткий взгляд вокруг, шаг к переговорному устройству, звонок и доклад на «мостик»: «Бронеплощадка номер один. Накрытие. Ламме убит, Истомин и двое номеров ранены!»
- «Зарядить гранатой! Не стрелять! Идем на сближение!» - голос Гурского в трубке ровен и бесстрастно-категоричен. Точно также спокойно поручик оборачивается к уцелевшим людям и дублирует приказание, добавляя от себя: «Приготовить осколочные гранаты! Пулеметчики – на местах! Витюк! Перевязать раненных!» и сам подходит к орудию, где уже, скривив лицо в яростно-ожесточенной гримасе, приник к панораме наводчик – фельдфебель Вострецов, почти без промаха стреляющий именно вот в таких вот стремительных – на коротком расстоянии – боях.
А бронепоезд быстро набирает ход, без выстрела устремляясь прямо на превосходящего противника… Евгений сразу понимает, что и почему задумал Старик: на таком относительно небольшом расстоянии длительный огневой бой с двумя противниками, тем более - сразу показавшими себя крайне опасными и умелыми бойцами, для «Витязя» равносилен самоубийству – пристрелявшись, комендоры врага воспользуются тем, что у них просто больше пушек и разобьют бронеплощадки белых в хлам. Отступать? Нет! Стремительно сблизиться и расстрелять в упор! Пусть вражеские комендоры суетятся и промахиваются, стараясь пристреляться к быстро приближающейся стальной «змее». Пусть нервничают… А наш залп будет точным. Обязательно будет!
Серии вспышек над остановившимися бронепоездами красных учащаются, но их шрапнели теперь раз за разом рвутся то с недолетом, то с перелетом… Евгению кажется, что время остановилось – так медленно идет сближение… В подобранный с пола морской бинокль он осматривает местность правее железнодорожного полотна. Ламме, как всегда, не ошибся – вон они – колонны пехоты и конницы. Ой, да много как!!! Тут, пожалуй, полка два-три будет… Ротмистру в Плисках, пожалуй, и броневик его не поможет… Так, красным «на закуску»… «На один зуб»… Версты три до них – идут по большаку – из пулеметов стрелять – только патроны зря тратить… Их бы из орудий – по таким то густым колоннам, но это – после… Все внимание – снова на бронепоезда большевиков. Вот-вот Старик отдаст команду замедлить ход, чтобы выстрелить поточнее из всех трех орудий – тут, на некрутом повороте, только и можно так сделать… да! уже замедляет… Резкий визг тормозов. Что?!? С места? Рискованно! Евгений поворачивается к башне, откуда на него ожидающе-напряженно смотрят 4 пары глаз расчета:
-«Приготовиться! Прицел 4! В первый! Целься по центру! Под срез вагона!» - Евгений выкрикивает команды, не дожидаясь, когда они прозвучат с центрального поста – и так все ясно – сначала надо выбить ближайший состав, застывший всего в версте… «Сейчас они выстрелят!» - мелькает мысль… и точно – четыре вспышки одновременно вспыхивают над вражескими бронеплощадками. Секунда – и снаряды с характерным низким звуком проходят над головами и рвутся где-то далеко. Перелет!
...
«Залп!» - команда звучит почти одновременно из переговорного устройства и из разверзнутого рта Евгения.
- «Выше 1! Заряжай! Выстрел!»
- «Есть попадание! Восстановить прицел! Беглым 3 снаряда! Восстановить прицел! Беглым 3 снаряда!» - пушки грохочут почти беспрерывно - расчет орудия мечется, подавая снаряды, под ногами звенят стрелянные гильзы. Ближайший бронепоезд красных, уже дымящийся хорошо видимыми в бинокль рваными ранами 6 или 7 снарядных пробоин, теперь даже не отвечает. В бинокль можно явственно разглядеть, как из него выскакивают и бегут по полю многочисленные черные фигурки («Точно матросы!» - с острой ненавистью догадывается Евгений).
- «Отставить огонь!» - звучит команда из переговорного… «Почему? Ого! Да второй уходит!! Бежит! И мы – тоже вперед?!? Старик решил идти «на фаркоп»?!? Какой же молодец наш Старик!!!»
«Витязь» быстро набирает ход, по кривой дуге рельс вплотную приближаясь к разбитому сопернику. Теперь, если надо будет вновь открыть стрельбу, то сделать это сможет только его - «курсовое» орудие – остальные уже и не видят расстрелянную тушу красного «броневика». Внимание! Что там экипаж? Не пытается увести свой «железный дом» подальше? Нет, бегут! «Пулеметчики! Огонь!» - и через несколько секунд 2 пулемета правого борта начинают «плевать» то короткими, то длинными очередями, «подбирая» тех, кто не успел отбежать подальше или укрыться (да и куда укроешься – степь ведь – до возвышенности, за которую поспешно «улепетывает» второй «броневик», еще версты 2)…
Звонок по переговорному. Старик как-то особенно спокоен, нетороплив и вежлив – он всегда такой в самые напряженные минуты: «Евгений Петрович! Будьте любезны, голубчик, передайте орудие Сонцову – он сейчас к Вам подойдет, возьмите 10 человек у Вашего брата и своих «левых» пулеметчиков - и очистите нам, пожалуйста, этот поезд!»
Ни малейших эмоций у Евгения не возникает – весь захваченный схваткой, он знает только лишь, что надо выполнить полученный приказ – а на площадку уже перескакивает старший офицер «Витязя» - лейтенант Сонцов и пулеметчики из броневагона – с красными от жары и ожесточения лицами, с винтовками, гранатами и револьверами в руках. Не обращая внимание на грохот пулеметов и винтовочные выстрелы (кажется, кое-кто из красных пытается отстреливаться) Евгений со своей «абордажной» командой прямо на ходу спешит вперед – на контрольную площадку. Здесь нет никакой защиты, посвистывают пули, но поручик не видит больше ничего, кроме медленно приближающейся (чтобы не произошло крушения, «Витязь» резко сбавил ход) такой же контрольной платформы вражеского бронепоезда. Движение совсем замедляется… «десантники», ожидая столкновения, вцепляются в сложенные шпалы…. Сильный и резкий толчок, от которого вздрагивает и «Витязь» и вражеский «броневик»… есть фаркоп!
Евгений, сжимая револьвер, резко прыгает вперед, перескакивая на «чужака», и бежит к бронеплощадке, слыша за собой грохот сапог стремящихся следом солдат… Осталась всего пара саженей, когда из-за бронированного бортика подымается фигура матроса в черном бушлате и бескозырке, с залитым кровью и искаженным бешеной яростью лицом. В вытянутой руке Евгений видит автоматический пистолет, ствол направлен прямо ему в лицо. Матрос что-то кричит, разевая окровавленный черный рот и поручик вдруг необыкновенно отчетливо видит его желтые, крупные, кривые зубы, подернутые белой пеной… Грохот выстрела над ухом… и эти зубы вдруг резко опрокидываются назад, исчезают… оттолкнув Евгения, одним могучим прыжком перелетев через бортик, в глубину «красной» бронеплощадки бросается невесть откуда взявшийся брат Пётр, и тут же скрывается в ее глубине - через секунду оттуда раздаются частые револьверные выстрелы. За ним!
В развороченном взрывом артиллерийском каземате – несколько трупов, стреляные гильзы, живых врагов больше нет, спина брата – невредимого – уже скрывается в распахнутой настежь бронедвери следующего вагона и вдруг, резко, подается назад – Петр отскакивает в сторону, бешено кричит: «Гранату!». И тут же, с веселым, необыкновенно восторженным лицом, мимо Евгения проскакивает вольноопределяющийся Николя, на ходу бросая в проем «бутылочную» бомбу… Вспышка пламени и грохот, чей-то визгливый звериный крик. Проскочили. Теперь, на очереди - бронепаровоз - впереди опять Евгений – Петр уже осматривает трофейные пулеметы. Двое в гражданской «железнодорожной» одежде испуганно-просительно тянут вверх руки «Мобилизованные!!!» - «Машинисты?!» «Да! Киевские, Ваше благородие!!!! Пощадите!!!» - Машинисты нужны – «Не стрелять! Увести!» На следующей площадке уже никого нет – только труп комиссара в богатой кожаной куртке, половина головы – размазана по стене броневагона – под снаряд попал… Все! Взяли!!!
- «Николай! Быстро к командиру с докладом! Паровоз не поврежден! Одно орудие разбито, второе – исправно! Машинисты на месте – можно попытаться стронуть с места! И быстро назад! Тяни сюда провод!»
Между тем бой продолжается: пока десант «закрепляет» за собой трофейный «броневик», орудия «Витязя» уже начали дуэль с поспешно развернувшимися двумя полевыми батареями красных. У артиллеристов есть шанс – не так уж и сложно попасть по неподвижному бронепоезду с недалеких позиций полупрямой наводкой. Но красным артиллеристам не хватает ни удачи, ни выучки – получаса ожесточенной канонады достаточно для того, чтобы первая батарея оказалась полностью разбита – одно орудие подброшено вверх прямым попаданием снаряда, два других – остались без расчетов, выкошенных низкими разрывами шрапнели. Вторая батарея пытается уйти – орудия уже взяты на передки и артиллерийские запряжки поспешно вывозят их с поля боя, но… еще одна очередь снарядов ложится прямо между запряжками – раненые лошади рвут постромки, ездовые кубарем катятся по земле, пушки и зарядные ящики опрокидываются…, а орудия бронепоезда уже переносят огонь дальше – на колонны пехоты и конницы, поспешно расходящиеся в разные стороны, во множестве теряя людей, лошадей, повозки и пулеметы… Паника… разгром… Полковник Гурский лично собирает по вагонам всех «свободных» людей и посылает их в поле – забирать брошенное оружие. Но его так много, что сделать это просто невозможно – только три полевых пушки и пару пулеметов удается, с помощью тут же захваченных обозных лошадей, погрузить на контрольные площадки бронепоездов – своего и трофейного… С собой «десантники» приводят более 100 пленных и приносят полковое знамя… Полковник, спокойно осматривая в бинокль опустевшее поле боя и уходящие за горизонт расстроенные колонны красной пехоты, обращается к офицерам: «А теперь, господа, на Круты! Возьмем станцию с налета! Вы же видите – они все бегут…»
У меня был по этому поводу казус: сказал немцу типа der Wagen an der Farhkopf schleppen, когда Фаррад на прицеп грузили, немец не понял, сказал, что нет такого слова...
Тем более в период гражданской войны, когда под бронепоезд наверняка ставили паровоз не крупнее типа Ов 
